Хотя вечер был душный, Мансура закрыла в доме окна, заперла дверь и легла. Мысли не давали уснуть. Она ворочалась с боку на бок, комкала подушку. Чего только девушка не передумала! "Какая обманщица эта Дилефруз! возмущалась она. - Ничего, пусть вернется с дачи... В тот же день соберу вещи и уйду в общежитие к девочкам! Мама может обижаться сколько угодно!"
Неожиданно в ворота постучали. У девушки защемило сердце. "Кто это может быть? Учитель Салех? Вряд ли. Он так поздно не станет беспокоить..."
Волнуясь, девушка быстро накинула на плечи халат, приоткрыла окно, выглянула во двор и осторожно спросила:
- Кто там?
- Открой, это я...
Нетрудно было определить, что голос принадлежал молодому парню. В голове Мансуры тотчас пронеслось множество страшных мыслей. Колени задрожали. "Кто может быть? Открывать или нет? Может, крикнуть через забор учителю Салеху... Разве он сам не велел мне так поступать? Нет, лучше не буду беспокоить, спрошу еще раз".
- А кто вы такой?
В ответ за воротами кто-то пропел:
Ласточки поют,
Хлебушек клюют...
Мансура сорвалась с места, кинулась к двери галереи, рванула засов, скатилась вниз по лестнице, подлетела к калитке, распахнула ее и бросилась на шею парню, шагнувшему ей навстречу.
НА ДАЧЕ И В ГОРОДЕ
В тени развесистого инжирного дерева на ярком ковре нежились Дилефруз и Лалочка. После плотного завтрака разговор не клеился. Рядом была разостлана небольшая скатерть, вовсю пыхтел желтый самовар. На пестром подносе стояли тарелка с несколькими ломтиками семги, блюдо винограда и хлебница с мягким пышным чуреком, разломленным пополам.
Дилефруз лежала на спине, закинув ногу за ногу. Подол легкого шелкового платья задрался, обнажив белые полные колени. Лалочка, упершись локтями в подушку, обхватив ладонями лицо, мечтательно смотрела в глубь сада.
Мамед лазил по дереву, срывал спелый инжир и кидал вниз, стараясь угодить матери в лицо.
По ясному небу медленно плыли бледно-голубые облачка с розовыми краями. Песчаные холмы, поросшие на склонах карагачем, были залиты ярким утренним солнцем. В саду царила приятная прохлада. Лужицы у колодца еще не успели высохнуть. Порхали пестрые бабочки, проносились быстрые стрекозы, стрекотали кузнечики. Вдаль меж садов и виноградников бежала извилистая караванная дорога, испещренная колесами арб.
Солнце стояло еще невысоко. Длинные тени деревьев падали на дорогу, перекидывались из сада в сад. Налетал хазри*, ветки, отягощенные зелеными плодами айвы, раскачивались, листья инжирного дерева, похожие на лапы сказочных чудовищ, колыхались, словно аплодировали кому-то. Щебетали птицы. Вдали монотонно посвистывали дрозды.
______________ * Хазри - северный ветер.
Дачи отделялись друг от друга либо колючей проволокой, либо низенькими каменными заборчиками, которые во многих местах были разрушены самими обитателями дач для удобства общения с соседями. От дома к дому меж виноградников были протоптаны узенькие тропинки. Они то разбегались во все стороны, то опять сплетались где-нибудь у колодца.
Эти тропинки могут зарасти травой, совсем исчезнуть, но в моей памяти они будут жить вечно. Мне кажется, приехав сюда даже седым стариком, я снова почувствую себя маленьким босоногим мальчишкой в трусах и майке, испачканной черными пятнами тутовника, шалуном, бегающим по этим тропинкам с рогаткой в руках. Здесь протекли самые счастливые дни моего детства! Я запускал в небо бумажного змея, таскал на моджалан* инжир, виноград, айву, стрелял из рогатки птиц.
______________ * Моджалан - место, где сушат фрукты.
Как мне дороги эти низенъкие невзрачные домики! В каждом жил кто-нибудь из моих друзей. Мы боролись на песчаных холмах, играли в лапту, ловили бабочек, лазили по деревьям.
Я просыпался рано, до петухов. За окном светало. Меня будил скрип арбы, медленно плетущейся по песчаной дороге у нашего дома. Протирая заспанные глаза, я выбегал за ворота и стоял до тех пор, пока арба не исчезала вдали. Глухой тягучий скрип... Не знаю, почему я так любил его. Он до сих пор у меня в ушах. Мне были знакомы почти все аробщики, возившие в город инжир и виноград. Я вежливо здоровался: "Доброе утро, дяденька!" В ответ раздавалось: "Здравствуй, здравствуй, сынок! Как поживает отец?.." Арба проезжала. На коричневом, мокром от утренней росы песке оставались две глубокие борозды.
Да, хотя с тех пор прошло много лет, я помню все до мелочей, словно это было вчера...
Природа не интересовала Дилефруз и Лалочку. Если их что и могло волновать, так это шелковые платья, лакированные туфли, модные шляпки.
Дилефруз повернулась к Лалочке и пожаловалась?
- Стряпня отнимает столько времени и сил! С ума сойдешь... Если бы можно было оставить без присмотра дом, я забрала бы сюда Мансуру, чтобы она готовила нам.
- А, к черту Мансуру! - поморщилась Лалочка. - Терпеть ее не могу. Тоже мне, нашла домработнищу. Хоть она и твоя родственница, Дилуша, но скажу; она недостойна вашего дома.
- Какая она мне родственница?! - Дилефруз обиженно взглянула на Лалочку. - Будь она неладна Ты мне в сто раз ближе и роднее!
Женщина затронула больное место Лалочки.
- Эх, Дилуша!.. - девушка перевернулась на спину и глубоко вздохнула. Близким тебе человеком Я давно стала; а вот родственницей... Только напрасно осрамила себя перед дядей и матерью. Знала бы, что так получится, я бы им ничего не рассказывала!
- Полно, что ты говоришь? Осрамила себя... Не волнуйся. Если Рахман и в этот раз приедет без Адиля, я ему покажу, где раки зимуют! Клянусь своей дорогой жизнью!
Лалочка отщипнула от виноградной грозди, лежащей на блюде, ягодку и положила в рот.
- Ну, допустим, Рахман приехал и привез Адиля. Дальше что?
- Дальше - не твое дело. Я еще жива! - Дилефруя ударила себя рукой в грудь. - Ты моя невестка, вот и все!
Кроме основной причины - породниться с приятельницей, у которой есть высокопоставленный дядя, - Дилефруз желала этого брака и потому, что видела в нем лучший способ избавиться от Адиля, который скоро должен был окончить университет и вернуться в Баку. Не дай бог, он женится на какой-нибудь другой девушке и приведет молодую жену в дом! Ведь это ее, Дилефруз, так стеснит! Мужу о своих опасениях она ничего не говорила. Но это факт: появление Адиля в доме с красной черепичной крышей опять омрачило бы ее существование. У Лалочки же большая квартира. Девушка обещала взять Адиля к себе. Иначе и не могло быть. Разве Бановша-ханум согласится остаться одна? Когда во время последней встречи Дилефруз начала прощупывать почву, любящая мать заявила: "За кого бы моя дочь ни вышла, зять будет жить у нас. Я не отпущу свое единственное дитя в чужой дом!"
Дилефруз одолевали большие сомнения. Она не верила, что Адиль согласится жить у Лалочки, хотя, с другой стороны, не представляла, как после всего случившегося он опять вернется в отчий дом.
Лалочка ничего не знала о том, что творится в душа Дилефруз. Она ждала Адиля. Она надеялась.
Адиль не меньше Мансуры обрадовался встрече.
Было далеко за полночь, а девушка говорила, и говорила... Разве могла она заснуть, не излив всего, что накопилось на душе? Она рассказывала все по порядку, начиная с того момента, как уехала из деревни, о занятиях в техникуме, своих подружках...
Адиль лежал, облокотившись на подушку на постели, приготовленной Мансурой еще с вечера для себя. Рядом остывал чай, который она подала ему после ужина. Адиль почти не слышал, о чем говорила сестра. Ои думал о Джейран. "Мужчина должен отвечать за свои поступки. Нельзя заставлять мучиться девушку, которой давал обещание". Эти слова отца заставили Адиля приехать в Баку.
Неужели он завтра увидит любимую? Замирало сердце. "Спасибо, Джейран! Ты оказалась верней и преданней, чем я думал! Мне даже стыдно! Да, ты оказалась верней. Сколько ты, бедняжка, наверно, пережила, прежде чем решилась обратиться к посредничеству моего отца! Я был так несправедлив к тебе! Как я посмотрю в твои глаза?!"