- Соображать надо, в море идем.

Выходим на улицу. Вечереет. Грохот штормового моря заглушает наши голоса. Будто пьяные, пляшут на волнах сейнеры. Они кажутся маленькими, как спичечные коробки, брошенные в огромный водоворот. Войска выстраиваются большим четырехугольником вокруг стоящего посредине грузового автомобиля. На машину поднимаются командир дивизии, комиссар и Шатров, одетый в белый полушубок.

Митинг открывает комиссар дивизии. Голос у него простужен, хрипловат. Положив руку на кобуру маузера, он говорит о священной мести врагу, о том, что настал решительный час ударов по гитлеровским захватчикам, что Красная Армия развивает наступление под Москвой, освобожден Ростов, враг отступает на запад.

Стоим неподвижно. Глаза наполнены радостным блеском. Лица у всех строгие, руки сжимают оружие. "Наконец-то, наконец-то, - стучит сердце, заговорила и наша сила..."

- Нам выпала честь первыми нанести удар по врагу здесь, на левом фланге великого фронта, в районе Керченского полуострова. Клянемся, что преодолеем все трудности и точно выполним приказ Родины! - поднимаясь на носках, рубит рукой воздух комиссар дивизии.

- Клянемся!

- Клянемся!

"Клянемся!" - вся земля вместе с нами произносит это слово, заглушая тяжелый шум волн.

- Согласно боевым расчетам, по кораблям! - приказывает командир дивизии.

Живой черный квадрат раскалывается. Сомов ведет нас к причалу. Высокая волна с рокотом бросается под ноги.

- 6

Темная ночь. Упругий, порывистый ветер силится сбросить с палубы. Сейнер то взлетает, то, срываясь с высоты, долго летит в пропасть. Кажется, не плывем, а болтаемся в воздухе, проделывая головокружительные петли.

"Бьются два мира, бьются насмерть, - про себя повторяю слова Шатрова, как-то услышанные от него на наблюдательном пункте. - Мы верим в нашу победу, потому что ведем справедливую, освободительную войну. Сегодня фашисты в экстазе от успехов, но завтра они рухнут..."

- О чем задумался? - спрашивает Егор, дыша мне в ухо.

- О победе.

- Ты что, адмирал? - вступает в разговор Чупрахин. - Вот удивительно: в такую маленькую головенку, а какая мыслища забрела! Слыхал, Кирилл, о чем речь идет?

Беленький, ухватившись за перила, стоит на коленях. Ему, как и некоторым другим, не до разговоров. Качка начисто опорожнила его желудок, и теперь он при очередном приступе тошноты только мычит, ухватившись за леера.

Порывы ветра делаются резче. Волны кажутся белогривыми львами. Вот они, оскалив пасть, большими скачками несутся навстречу судну. Мгновение - и как щепку швыряет сейнер. Отряхиваемся от воды, жадно глотаем воздух и только успеваем раскрыть глаза, как с прежним ревом обрушивается на нас очередная волна.

Словно молодая необъезженная лошадь, упрямится баржа, прикрепленная к корме сейнера длинным тросом. Она то встает на дыбы, то вдруг шарахается в сторону, зарываясь в кудлатые волны. Надрывно, жалобно стонет буксирный трос.

- Не выдержит, оборвется, - опасается Мухин.

- А ты думай: выдержит, - отзывается Кувалдин.

- Да ведь как треплет!

- Все одно... лопаться тросу нельзя.

На барже среди бойцов второго взвода находится Аннушка. Спрашиваю Кувалдина, где и когда познакомился он с Сергеенко. На мой вопрос Егор раздраженно кричит:

- Нашел время спрашивать!

- Смотрите!

- Трос лопнул!

Налетают очередные волны. Баржа, как подбитая птица, то исчезает, то вновь появляется на поверхности.

- Пронеси, - слышится чей-то голос.

- Я те спаникую! - кричит Чупрахин. - Пехота!

- Надо бы, товарищ лейтенант, помочь, - умоляет Кувалдин Сомова, подошедшего к нам.

- Разрешите, прыгну за тросом? - сбрасывая шинель, обращается к командиру роты Иван.

- Приготовиться к высадке! - не слушая Чупрахина, командует Сомов.

Навстречу из мрака выплывает берег. Лейтенант выхватывает из сумки ракетницу и дает сигнал для высадки.

Содрогается воздух. Это открыли огонь корабли, прикрывающие десант. С тяжелым, надсадным кряканьем рвутся снаряды, окантовывая желто-красным поясом выступ полуострова.

Метрах в ста левее, освещенная заревом разрывов, беспомощно раскачивается на волнах буксирная баржа.

Кричу Егору:

- Смотри, их гонит к берегу!

- Вижу!

Но в это время баржа, высоко поднятая на волнах, тяжело кренится на борт. И сразу вокруг нее, будто брошенная горсть семечек, заколыхались на воде черные точки бойцов.

Сейнер резко стопорит. По коленям хлещут волны. Справа и слева, вровень с нами, останавливаются другие корабли.

- За Родину! Вперед! Урр-а-а! - что есть силы кричит Сомов и скрывается за бортом.

- Урр-а-а! - подхватывает клич Чупрахин и прыгает вслед за лейтенантом.

- Вперед! - призывает Егор, борясь с отливными волнами, которые, ударяя в грудь, стремятся отбросить его назад.

В воде сталкиваюсь с лейтенантом Замковым. Он, чертыхаясь, кричит на артиллеристов, выкатывающих противотанковое орудие на берег. Замечаю Правдива. Он переправляется с третьим взводом. У него в одной руке пистолет, в другой граната.

- Шапкин, бери правее! - командует политрук.

- Черт возьми, уперлись в отвесную кручу! - поглядывая по сторонам, сердито отзывается Захар.

Чупрахин прыгает в сторону, бежит вдоль обрыва:

- За мной, братва, здесь выход!

Устремляемся вслед за Иваном. Неожиданно на пути вырастает пулемет противника. Падаем между камней. Пули звонко секут скалы. Егор поворачивается к Шапкину:

- Надо убрать этого гада. Разрешите?

- Погоди...

- Что "погоди"! - возражает Чупрахин, ерзая на животе. - Пошли, Егорка, линия одна - вперед! - поднимается он.

Ползем к проходу. Одна за другой рвутся гранаты. Карабкаясь по скалам, преодолевая кручи, наконец достигаем небольшого плато. Впереди виднеется населенный пункт. Оттуда бьют немецкие минометы. Мины падают почти рядом. Их разрывы похожи на тявканье молодых собак. Снова вижу политрука. У него на левом рукаве пятна крови.

- Кто здесь коммунисты? - громко спрашивает он залегших бойцов.

- Все мы сейчас коммунисты. Я коммунист, - быстро орудуя саперной лопатой, отвечает Кувалдин.

- А я комсомолец, матрос, - кричит Чупрахин, продолжая наблюдать за поселком.

К политруку, запыхавшись, подбегает Беленький:

- Товарищ политрук, командир роты тяжело ранен, не может встать.

- Приготовиться к атаке! - раздается голос политрука. - Я командир, слушай мою команду!

Из-за скалы артиллеристы выкатывают орудие. Замков подбегает к Правдину.

- Сейчас поможем, - говорит он и тут же подает команду расчету: Огонь!

- В атаку! - зовет Правдин и, согнувшись, бросается вперед. В правой руке он держит автомат и стреляет на ходу.

Догоняю политрука. Чувствую, что он задыхается. Рядом замечаю Кувалдина и Чупрахина. Стараюсь не отстать от них.

- Урра-а! - басовито кричит Кувалдин.

Десятки голосов подхватывают призывный клич. Кто-то, сраженный пулей, падает справа, слева, впереди... Но остановиться уже нельзя: до вражеской траншеи не более двадцати метров. Отчетливо видны перекошенные лица гитлеровцев.

- Урра-а!..

- Аа-аа-аа, - откликается на флангах.

- Аа-аа-аа, - напрягаю голос и прыгаю через траншею.

Кто-то хватает меня за ногу. Падаю, повернувшись назад, вижу: бледный, с оскаленным ртом фашист. Пытаюсь вырваться. На помощь подбегает Мухин. Он бьет гитлеровца прикладом по голове.

Поле боя уже не оглашается сплошным гулом. "Ура" гремит лишь в местах, где немцы еще оказывают сопротивление.

- Не останавливаться! - предупреждает политрук. - Выходить на западную окраину поселка. - У Правдина черное лицо, раненая рука лежит на груди, подвязанная поясным ремнем. Без шинели, в ватной телогрейке, он кажется еще выше.

Залегаем у каменной ограды. Наступает затишье. Вдруг с крыши дома ударил автомат. Пытаемся определить направление огня. Шапкин приказывает мне узнать, кто это стреляет. Делаю несколько коротких бросков - и вдруг с крыши падает на мерзлую землю фашист.