"Значит здесь и кончается мой путь, - пронеслось в голове у Уроса,-Другую ногу, да, мою здоровую ногу я отдал бы только за то, чтобы эта адская дорога через горы никогда не кончалось, чтобы она тянулась вечно...Потому что там я действительно жил! Я жил! От опасности к опасности, от одного приключения до другого..."

В юрту кто-то вошел. Женщина. Она подошла к его постели и он узнал ее: Серех. Первой реакцией Уроса было набросить одеяло на свои ноги, а потом грубо спросить ее:

- Тебе что, не сказали о моем приказе?

- Сказали...- прошептала Серех и опустила голову, - Уже на рассвете я была готова, но я не хотела уйти просто так, не сказав тебе нескольких слов на прощанье.

Ее голос звучал боязливо, она была чем-то смущена.

- С чего это вдруг? - спросил ее Урос.

- Я хочу поблагодарить тебя. Поблагодарить тебя за твое великодушие.

Серех бросилась к нему, упала на колени и исступленно поцеловала его руку.

Только теперь она осмелилась поднять голову и воскликнула:

- Я ждала смерти, потому что ты был тем, кто судил и выносил приговор. Ведь ты же знаешь...ты знаешь...

Урос всмотрелся в ее лицо. В его чертах не было больше ни злобы,ни жадности, ни лицемерия. А в ее глазах была такая чистая и смиренная благодарность, что он удивился:

" Страх смерти пробрал ее до костей. Впервые она не лжет мне. Как странно. Ведь ты знаешь, сказала она...Ты знаешь..."

И Уросу показалось, что эта женщина очень близка ему. Даже в той борьбе не на жизнь, а на смерть, которую они вели в горах, он всегда считал своим настоящим соперником только ее одну. Мокки не в счет.

Серех же рассматривала его с восхищением маленького ребенка. Полумертвый, грязный, оборванный всадник за одну ночь превратился в большого господина с точеным, чисто выбритым лицом, одетого в роскошный, шелковый чапан и сидящего на дорогих, разноцветных коврах с черно-красным узором.

Руки у него были теплые и от них тонко пахло полынью.

- Я никогда не забуду твой доброты, о господин! - тихо сказала она, - И каждый вечер, до скончания моих дней, я буду произносить волшебные заклинания кочевников и молить всех духов о твоем благополучии и счастье.

Она медленно поднялась с колен, развернулась, и хотела было выйти, но в ту же секунду Урос схватил ее за руку. И еще до того, как она вновь стояла к нему лицом, он уже знал, почему ему так не хочется ее отпускать.

"В ней вся моя жизнь. Пока она здесь, рядом со мной, в этой юрте, моя жизнь настоящая, и все так, как тогда: и высокий холм, кладбище кочевников,...и скалистые обрывы, и свист ветра...и радуга над озерами Банди-Амир..."

Облизнув внезапно пересохшие губы, он задал Серех вопрос, первый, что пришел ему в голову, лишь бы найти причину, чтобы задержать ее еще на несколько секунд:

- Мокки...Ты его уже видела?

Кочевница кивнула:

- Я ненавижу его. Ты его пощадил, ты подарил ему такого коня, а он даже не помылся. Он бродит по поселку как привидение. Не улыбается, не смеется, не говорит ни слова. Ненавижу его.

- Почему же раньше, - спросил ее Урос, - ты так хотела быть именно с ним?

Маленькая кочевница отступила на шаг назад. Ей стало невыносимо стыдно. Он снова окинула взглядом великолепные ковры расстеленные перед Уросом, все те дорогие вещи что находились тут же, и вся ее жизнь показалась ей каким-то страшным сном, нескончаемой чередой непоправимых ошибок.

- Не знаю...- зашептала она, - Это было наваждение... злое колдовство...я, правда, не знаю...

Голос отказал ей и ее лицо зарделось алым.

Урос не мог оторвать от нее глаз. Чистая, с затейливо уложенными косами, в новом платье из темно-оранжевой ткани, неуверенная и смущенная под его взглядом, стояла Серех перед ним, и он внезапно подумал:

"Словно невеста" - стих Саади пришел ему на ум.

И телесное притяжение и тоска еще раз оказаться как можно ближе к опасным авантюрам своего путешествия, и тайная, жгучая тяга к насилию, вспыхивающая в нем всегда при виде невинности, чистоты и смущенного девичьего лица, - все это сплавилось в нем в такую дикую страсть, что он одним рывком бросил Серех на постель. Секундой позже он уже разорвал на ней платье. От неожиданности и боли Серех закричала.

- Кричи, кричи...- прошептал Урос впиваясь ей зубами в плечо, - это только начало.

Руки, зубы, все свое тело он превратил в орудие пытки которым он наконец-то, наконец-то мог удовлетворить свою запретную, скрытую страсть и желание. Серех кричала не переставая. И с каждым ее криком обжигающий огонь проходил сквозь каждую пору его тела, и он находил все новые пытки для ее исцарапанной кожи, новые жестокие забавы... Урос открыл глаза. Одних только криков ему было уже недостаточно. Нет, он хотел ее видеть всю: ее перекошенный от боли рот, ее извивающееся тело. Он склонился к ней совсем близко и от того, что увидел, чуть не сошел с ума: лицо Серех светилось, сияло преображенное сильнейшим, вожделенным экстазом. И наконец он сам узнал этот отрешенный, жалобный стон - тот самый, что он подслушал лежа в бреду у костра, возле палатки маленькой кочевницы, - но в этот раз в сотни раз более страстный.

Гнев Уроса не поддавался описанию. Еще никто и никогда не смел его так жестоко осмеять, обмануть и унизить. Ее страстные стоны он в своем заблуждении принял за крики боли, думал , что позорит девушку, а на самом деле лишь возбуждал эту бесстыжую стерву.

И он принялся снова искать на ее теле нетронутые места, чтобы наконец-то превратить ее удовольствие в жестокую боль, и нашел на ее спине недавно зарубцевавшиеся раны, оставленные плеткой в руках Хаджатала. Ногтями он расцарапал их и они закровили. Серех выгнулась от боли, но ее крики донесли до его сознания, что и эта боль, лишь подстегнула ее удовольствие и подняла его на нечеловеческую высоту.

И Урос, все еще не понимая, что он и она, так тесно связанные между собой, принадлежат к противоположным, но дополняющим друг друга знакам,

- лишь удвоил свою жестокость.

Но новые пытки, которые он изобретал, лишь порождали новое желание и подстегивали наслаждение.

"Она мстит мне за все свои поражения, - с отчаяньем решил Урос, теряя голову от страсти и гнева - Решила победить меня хоть здесь. Проклятая девка! Нет, я ее все-таки убью!"