– Я боюсь провалить экзамен...

– А вот это как раз понятный страх! Каждый добросовестный студент волнуется, когда тянет билет, даже если знает все-все... Вы должны учиться изо всех сил, и тогда ничего непреодолимого для вас в экзамене не будет.

– А что будет потом? Я имею в виду... Совсем потом? После экзамена? После диплома? Что со мной будет?

Горбун улыбался:

– Будет замечательно. Поверьте. Но на данном этапе я не смогу вам объяснить.

Прошло еще несколько дней.

В те редкие часы, когда Сашке удавалось заснуть, – ей снилось чудовище из черного города. Во сне она знала, что должна сражаться, но не чувствовала в себе силы – только ужас и беспомощность, а потому орала и просыпалась. Лена и Вика, так и не сумевшие найти себе другого пристанища, накрывали головы подушками.

Егор ее избегал. Сашка очень жалела, что «в историю» ее жизни вошел самый неудачный для их отношений день – с ее раздражением. Со скандалом, который закатила Женя. Со сплетней, которую недоброжелатели успели донести до Егоровых ушей.

Но несмотря на потери и страхи, несмотря на страшную нагрузку этих дней, Сашка чувствовала все более счастливой.

Занятия со Стерхом, кошмар всего долгого семестра, не то чтобы нравились ей – все больше захватывали. Увлекали шаг за шагом, от одного маленького успеха к другому. Она впервые ощутила связь между своими усилиями – и нарастающей внутренней мощью. А что это была именно мощь, сомневаться больше не приходилось. Сашка, всегда пропускавшая мимо ушей слова Стерха о ее «редком даре», впервые поняла, что он прав, что она в самом деле обладает исключительным талантом в пока еще таинственной, но бесконечно интересной области, и перед ней, с детства любящей учиться, раскрываются завораживающие, не вполне ясные, но притягательные перспективы.

Ей очень хотелось поговорить с Костей. Рассказать ему все, спросить по секрету: а как у него? Что он чувствует, выполняя задания горбуна?

Но Женя, краснощекая и грозная, вечно следовала за мужем, как тень. И Сашка не решалась быть назойливой.

– По традиции нашего института новогодний вечер готовят второкурсники. Учитывая, что у нас с вами зачет третьего января, я предпочел бы, чтобы организацией капустника занялась Самохина. Я поставлю вам зачет автоматом... И вам тоже, Павленко, если вы сегодня сдадите мне «долги». Маленькое послабление – для того, чтобы Самохина не занималась капустником в одиночестве.

– Я не могу заниматься капустником, – сказала Сашка.

Портнов заложил руки за спину:

– Это почему же?

– Я очень занята.

– Вы заняты? – Портнов снял очки. – Что же мне, сдергивать с занятий ваших однокурсников, которые то ли сдадут зачет, то ли отправятся на пересдачу? Вы знаете, сколько ваших коллег висят сейчас на ниточке и в последний момент пытаются отработать материал за целый семестр?

В аудитории сделалось тихо, как в наушниках у Стерха.

– Не ищите себе проблем, Самохина. Николай Валерьевич готов поставить вам зачет хоть сейчас и высвободить немного вашего драгоценного времени для художественной самодеятельности. Привлекайте группу «Б», привлекайте первый курс.

– Я не умею! – Сашка встала. – Я никогда в жизни не занималась никакой... самодеятельностью! Я не буду этого делать, не хочу!

– Самохина, – сказал Портнов очень холодно. – Ваша обязанность , как студентки – старательно учиться и выполнять общественно полезные поручения. И вы будете их выполнять, иначе последует неприятный разговор с куратором... Павленко, у вас тоже проблемы? Вам тоже не по душе самодеятельность?

– Нет, – Лиза опустила поднятую было руку. – Я буду готовить вечер... пожалуйста. Но зачет у Николая Валерьевича...

– Я с ним поговорю, – великодушно пообещал Портнов. – Насколько мне известно, ваша работа в этом семестре его вполне удовлетворяет.

– Я ничего ему не говорила, если тебе интересно. Я ничего ему не говорила.

Лиза привычно сидела на подоконнике, в ее опущенной руке дымилась сигарета.

Она много месяцев не жила – и носа не показывала – в общежитии. Вид старой комнаты вызвал у нее скорее отвращение, чем ностальгию – она долго оглядывалась, хмыкала и даже принюхивалась. Потом устроилась на подоконнике и щелкнула зажигалкой:

– Тебе не помешает, Александра, если я закурю?

– Кури, – сказала Сашка, делая вид, что не замечает насмешки.

Соседки Лена и Вика сбежали на кухню. Сашка уселась за письменный стол и раскрыла текстовый модуль.

– Так вот, я ничего Егору не говорила. Но точно знаю, кто сказал.

– Мне не интересно, – сказала Сашка.

– Совсем? – Лиза затянулась.

– Совсем. Потому что это вранье.

– Ну ты крутая, – Лиза помахала рукой, разгоняя дым. – Ладно. Есть у тебя какие-то планы насчет этого... капустника?

– Пусть Топорко покажет стриптиз.

– Неплохое предложение.

– Осталось уговорить Топорко.

– Осталось уговорить наших мужиков, чтобы они на это убожище смотрели... Ты умеешь показывать фокусы?

– Да, если ты согласишься сидеть в ящике. А пилу попросим у завхоза.

– Двуручную?

– Циркулярную!

– А в ящик посадим Коженникова, – сказала Лиза.

Сделалось тихо.

– Фарита Коженникова, – уточнила Лиза, отводя глаза. – Вообще, согласна... дурацкая шутка. Так что же нам делать, а?

В рубке киномеханика стоял здоровенный проекционный аппарат, чудо техники полувековой давности. Еще здесь был примитивный звукооператорский пульт, и Сашка, глядя на сцену сквозь мутное окошко и прислушиваясь к репликам, запускала через колонки то одну мелодию, то другую.

Лиза оказалась незаменимым человеком в деле подготовки вечеров. Сашка только диву давалась – и мысленно благодарила Портнова, что поставил Павленко зачет. Невесть как (уговорами? подкупом?!) Лизе удалось привлечь на сцену почти десяток первокурсников, пару дамочек из деканата и Оксану из группы «Б» (Оксана «автомата» не получила, но училась хорошо и была в себе уверена). За несколько дней был придуман, выстроен и отрежиссирован получасовый эстрадный спектакль. Сашкино участие свелось к тому, чтобы сидеть в радиорубке и включать музыку.