Наконец, распахнулась дверь; Сашка кинулась вперед и почти налетела на Портнова. Это он выходил из первой аудитории – очки на носу, светлый «хвост» переброшен через плечо.

– Самохина...

Сашка отступила. Портнов окинул ее взглядом с головы до ног: они не виделись с того самого момента, как он поставил ей «пять» в зачетку.

– Ну, я поставил ему зачет... – Портнов неопределенно кивнул куда-то через плечо. – Поставил, хотя... Ну-ка, идем со мной.

Он зашагал к стеклянной будке вахтерши. Сашка заглянула в аудиторию и успела увидеть Костю, потного, измученного, но не сломленного.

– Сдал?

Он кивнул ей, как будто сам себе не веря. Портнов взял у вахтерши ключи и коротко расписался в журнале.

– Самохина, в тридцать восьмую.

Он шел по коридору, позванивая ключами в опущенной руке. А Сашка шла за ним, будто на поводу.

– Ты его била?

Ключ повернулся в замке.

– Нет... То есть да. Так вышло, что...

– Понимаю. Заходи.

Она вошла. Перевернутые стулья задирали ножки к потолку, лежа сиденьями вниз на единственном в комнате столе. Портнов перевернул их один за другим.

– Иди сюда.

Сашке в глаза ударил ярко-зеленый луч, преломившийся в розовом камне перстня. Она пошатнулась. Портнов крепко взял ее за локоть.

– Когда у тебя поезд?

– Я не знаю. Я сдала билет на сегодня, и...

– Понятно. Билетов в кассе нет, можешь не уехать.

Сашка сглотнула. Портнов вытащил пачку сигарет и зажигалку. Закурил и тут же потушил сигарету:

– Извини. Я забыл, что ты не куришь.

Сашка удивилась. Портнов был первым в институте, кто обратил внимание на такую мелочь. При том, что ему явно очень хотелось курить.

– Мне все равно, – сказала она. – Я привыкла. Курите, пожалуйста.

Он спрятал сигареты. Сел. Жестом велел садиться ей. Сашка опустилась на кончик стула:

– У Кости... у Коженникова из-за вас умерла бабушка.

– Из-за меня?

– Из-за того, что вы ему не поставили зачет.

– Я не поставил, потому что он не был готов. Остальное – дела Фарита.

– А Фарит что, машина, исполняющая приговоры? Гильотина?

– Спроси у него сама, – Портнов вяло улыбнулся. – За что ты била этого лентяя?

Сашка опустила глаза:

– Он не хотел... не мог сосредоточиться.

– Фарит делает то же самое. На своем уровне.

Сашка сжала руки на коленях:

– Зачем вы с нами это делаете? За что? Мы особенные, мы в чем-то провинились?

Портнов пощелкал зажигалкой:

– Нет. Вы не провинились. Но вы должны учиться, учиться прилежно, а вы не хотите.

– Потому что нам не объяснили, чему нас учат и зачем.

– Потому что вы все равно не сможете этого понять. Рано.

Сашка смотрела, как зажигалка в его руке то выпускает желтый язычок, то втягивает его обратно.

– Когда ребенка учат рисовать кружочки – он понимает, что такое мелкая моторика руки? Когда сельский мальчик приходит в школу-интернат – он что, многое понимает в происходящем?

– Многое! Он главное понимает! Настоящий педагог сумеет заинтересовать... объяснить...

Портнов хмыкнул.

– Что такое верификация, Самохина?

– Эмпирическое подтверждение теоретических положений путём возвращения к наглядному уровню познания, когда идеальные абстракции отождествляются с наблюдаемыми объектами, – удивленно сообщила Сашка.

Коженников кивнул:

– Ваша учеба – наблюдаемый объект. Вернее, наблюдаемый процесс. А то, что происходит с вами на самом деле, вы на данном уровне развития ни понять, ни осознать не в состоянии. Все равно как собрать в джунглях молодых шимпанзе, собрать вместе и в результате некого процесса запустить их преобразование... нет, не в людей. В модели мировых процессов и явлений всех уровней. Инфляцию, глобализацию, ксенофобию... Тебе понятно, как из обезьяны сделать модель биржевого кризиса?

Сашка молчала.

– Вот такая верификация, – Портнов ухмыльнулся. – А ты хорошая девочка, Саша, и ты балансируешь на грани... На самом краю. Я не хочу тебя потерять.

Сашка смотрела в его неподвижные глаза с узенькими зрачками.

– Слушай меня внимательно. Завтра ты уедешь домой, уж не знаю как там с билетами, но будем надеяться, что тебе повезет. Все время каникул – до четырнадцатого февраля – я запрещаю тебе прикасаться к книгам по специальности. Поняла?

Сашка кивнула, не опуская взгляда.

– Очень внимательно следи за собой. Пресекай вспышки раздражения. Агрессии. Я знаю, тебе непривычно, но ты сейчас очень опасна для окружающих. Особенно для тех, кто знал тебя раньше и помнит, как тихую покладистую девочку.

– Я не могу быть опасна, – сказала Сашка.

– Закрой рот, когда я говорю... Избегай больших толп. Нервных потрясений. Заранее возьми обратный билет. Четырнадцатого я хочу тебя видеть на занятиях без опозданий. И вот еще: никаких откровений с матерью. Я говорю это потому, что желаю тебе добра.

– Я заметила, – сказала Сашка глухо.

Портнов улыбнулся:

– Свободна. Иди.

Костя встретил ее в темном коридоре и обнял, чуть не сломав ребра.

Она потерпела минутку из вежливости, потом отстранилась.

– Сашка...

– Я тебя поздравляю, – сказала она официальным тоном, – и желаю дальнейших успехов в учебе. Извини, мне надо собираться, я еду домой.

И, оставив его за спиной, вернулась в общежитие. Странное дело – на душе у нее было легко.

Оксана уехала еще вчера. Лизы не было. Сашка побросала в чемодан все подряд, не смогла закрыть крышку, половину вещей вернула в шкаф. За окнами быстро темнело. Сашка посмотрела на часы: половина седьмого. Поезд приходит на станцию в одиннадцать двадцать три, но билета-то нет, и что делать, Сашка представляла себе с трудом.

Идти на вокзал? Или все-таки сначала в кассу?

Отдуваясь, она вытащила чемодан из комнаты. В одиночку спустила вниз по лестнице. Промелькнуло воспоминание: они с Костей, новички, впервые переступившие порог общаги, лестница, чемодан...

За столиком дежурной, как всегда, никого не было. Сашка повесила ключ на крючок с номером «двадцать один».

Снова шел снег. По узкому переулку Сашка выбралась на улицу Сакко и Ванцетти и оглянулась в поисках такси.

Такси не было. И не бывало здесь никогда. Сашке предстоит идти по заснеженным улицам, волоча за собой чемодан, до центральной площади, а там ждать автобуса. Ну и ничего: время-то есть...