Солнце заливало улицу ослепительным светом.
Мы миновали "Голубой грот", и тут Дона внезапно, словно лишившись сил, присела на газон перед каким-то странным сооружением без всякой вывески.
- Что вам нужно? - спросила она.
- Не понял.
- Зачем вам понадобилось меня разыскивать? Ведь не просто для того, чтобы поздороваться?
- Это верно. Я надеялся, что вы с Биллом позволите мне увести вас отсюда хотя бы на время, пока все не утрясется.
Все это звучало невероятно по-отечески даже на мой слух.
- Идея принадлежит моему отцу? - спросила она.
- Нет, мне.
- И лейтенант Шапиро в ней тоже не участвует?
- Я попросил его предоставить мне эту возможность.
Она прикрыла глаза рукой, словно защищаясь от солнца.
- Мак... - впервые она назвала меня по имени, - вы приносите нам несчастье. Скажите честно, на чьей вы стороне?
- На вашей.
- И одновременно на стороне моего отца и лейтенанта Шапиро...
- И на своей собственной, не забывайте.
- Послушайте, я приехала сюда потому, что мне здесь нравится. Я не вернусь в Чикаго. И ни за что не пойду с вами просто чтобы... отсидеться в безопасности. Почему бы вам не уйти и не оставить нас в покое?
- Не могли бы вы сделать одну вещь, всего одну? Поговорить с отцом?
Она отрицательно покачала головой.
- Нет, это ничего не даст.
- Только ради него.
- И ради вас... Это же связано с деньгами.
Впереди нас Сэмми неторопливо вышел из машины и обошел её сзади, чтобы шагнуть на тротуар. Я видел, как он вошел в кафе "Имаго".
- Ладно, - сдался я. - Я не буду настаивать. И все-таки предупредите Билла, когда увидите, насчет полиции и всего остального.
- Ладно.
Она поднялась и обеими руками обхватила свою корзинку.
- И еще, последнее, - сказал я. - Надеюсь, вы понимаете разницу между друзьями и врагами.
- Я ничего не знаю о своих врагах.
- Этот тип - Сэмми - проходимец. Он зарабатывает на вас, на Билле и на всех тех, кого вы любите. Его девица с авеню Ветеранов назвала его дрянью, но можно назвать его и покруче. Совершенно невероятно, чтобы у такого парня, как Робби, могло вдруг оказаться столько денег и наркотиков. Если только у него не было богатых покровителей. И Робби мертв. Он совершил ошибку в том мире, где ошибок не прощают. Подумайте над этим. Сейчас мне больше нечего вам сказать. Всего хорошего.
Я зашагал в сторону Санта Моники. Мне страшно хотелось вернуться, но я старался обуздать себя. Я проиграл. А когда проигрываешь, нужно уходить.
Я уходил по Ферфакс-авеню, а позади осталась хрупкая фигурка Доны Рейнхарт.
Глава 10
Я пересек Санта Монику, вошел в аптеку, нашел в глубине телефон, достал монетку, сунул десять центов в щель и набрал номер полиции. Мои часы показывали пять сорок пять.
Шапиро не было на месте. Я назвался и повесил трубку. Потом позвонил в отель, чтобы узнать, не было ли для меня сообщений. Через несколько секунд мне сказали:
- Вас разыскивал мистер Рейнхарт.
- Он оставил телефон?
- Нет, сказал, что будет звонить.
- И больше ничего?
- Да. Вашу машину вернули из гаража.
- Прекрасно. Не могли бы вы мне её прислать?
- Конечно. Где вы находитесь?
- На углу бульвара Санта Моника и Ферфакс-авеню. Я подожду здесь.
- Очень хорошо. Это займет всего несколько минут.
Я повесил трубку. Потом позвонил в контору Бернарда Рейнхарта, но никто не ответил.
- Может, тебе лучше поспать? - спросил я сам себя.
- Все это тебя не касается, - ответил мне внутренний голос.
Тем не менее все это как-то меня раздражало. Сначала девица, которая заставила меня прогуляться по жаре, потом отец, с которым я никак не мог связаться...
- Возвращаюсь в Чикаго, - со злостью подумал я. - По крайней мере там у меня есть друзья.
Я прошелся по улице в поисках бара. В этом квартале было полно маленьких магазинчиков и развлекательных заведений самого низкого пошиба: кинотеатры непрерывного показа, специализирующиеся на порнофильмах, заведение "Розовая кошечка", где демонстрировали стриптиз, пассаж, оборудованный устройствами вроде индивидуального телевизора, где вам за двадцать пять центов в течение трех минут предлагалась программа "Только для взрослых", и бар, где официантки ходили с выставленными на всеобщее обозрение голыми грудями. Даже самые мрачные улочки Венеции казались тихими и прохладными по сравнению с этой. Наконец я нашел бар, вошел и заказал виски и пиво. У них нашлось только первое.
Ладно, пусть хоть это. Зал был переполнен и вонял потом и блевотиной. Я мгновенно проглотил виски и вновь вышел на палящее солнце.
Виски не принесло мне облегчения.
- Ненавижу этот мерзкий город, ненавижу этот мерзкий город, - повторял я.
Это меня как-то подбодрило.
Я остановился и начал разглядывать прохожих и проезжающие машины, дожидаясь своей. Это меня тоже раздражало. Мне никак не удавалось завладеть инициативой. Охранник на автостоянке польстился на десять, а может даже всего на пять долларов Сэмми Митропулиса или одного из его людей, чтобы отправить мою машину в гараж!
Переживать по этому поводу не стоило, но следовало рассказать лейтенанту Шапиро. Если я его вообще когда-нибудь увижу...
Машина, которая буксировала "фольксваген", медленно двигалась вдоль тротуара. Я узнал свой "детройт спешел", поспешил на угол и водитель сделал мне знак, что повернет направо, чтобы выбраться из потока машин. Я подошел к указанному месту и остановился. Понадобилось всего несколько минут, чтобы снять буксир, я забрался внутрь, подписал квитанцию и дал водителю доллар. Потом устроился за рулем и прислушался к шуму работающего мотора, но тут понял, что не знаю, куда ехать. Похоже, я опять что-то нарушил, попал в запрещенную зону.
- Надо было догадаться спросить у Шапиро, не нарушил ли я чего-нибудь, - подумал я.
В разгар невеселых размышлений самым решительным образом напомнил о себе пустой желудок. Это явно было результатом всех моих злоключений... Но как бы там ни было, он решительно настаивал на своем. Чтобы его успокоить, я тронул с места, проехал по Ферфакс-авеню, пересек улочку хиппи и доехал до следующей, застроенной частными домами и конторами. Но там не было ни малейшего признака закусочных. В конце улицы я заметил свободное место, поставил машину и дальше пошел пешком.
Кончилось все тем, что я обнаружил еврейский ресторанчик, втиснутый между библиотекой еврейской религиозной литературы и пивнушкой. Этот ресторанчик ничем не отличался от тысяч таких же заведений от Майями до Портленда, если не считать одной детали: в конце стойки возле самой двери сидели лейтенант Шапиро и Лаки Джо Вышинский.
Я устроился возле лейтенанта, что через некоторое время он заметил.
- Привет, - сказал Шапиро. - Как дела?
- Вообще никаких дел.
- Хорошо. Попробуйте лучше суп "креплах", он должен вам понравиться.
Я не слишком ему поверил, но нужно признаться, что я не знал ни лейтенанта Шапиро, ни супа "креплах".
- Я возьму то же, что и вы, - ответил я.
- Именно его я и ем, - он повернулся к официантке. - Принесите ещё один суп "креплах", такой, как готовят в Чикаго.
- Сейчас, - улыбнулась она.
- И ещё порцию Джо Вышинскому, - добавил Шапиро. - Но не мне; я предпочитаю умереть с голоду, чем давиться картошкой по-польски.
- Картошка по-польски?
- Да, это такие бильярдные шарики, сваренные в кипятке, - ухмыльнулся он.
- Ну, спасибо! - возмутился Вышинский.
Я готов был держать пари, что Шапиро - единственный человек в этом городе, который мог без ущерба для себя выйти из стычки с Вышинским по поводу польской кухни.
Официантка принесла три тарелки дымящегося супа, в каждой из которых лежало по два куска аппетитно пахнущего "креплаха" из хорошего кошерного мяса.
- Так что произошло? - спросил Шапиро.