Вместе с орденом командарм вручил мне письмо Михаила Ивановича Калинина - такой порядок был заведен в годы войны при вручении полководческих орденов.
- Это еще не все, - пожав мне руку, сказал Рыбалко. - Военный совет решил направить вас в Москву на Парад Победы. Будете возглавлять танкистов нашей армии. Как смотрите на это?
Не зря, видимо, говорят, что люди глупеют от неожиданного счастья, свалившегося на них. Так, по крайней мере, случилось тогда со мной. Только этим могу я объяснить то, что в ответ на слова командарма произнес несусветную чушь:
- Боюсь, без меня в бригаде такое начнется... Рыбалко укоризненно поглядел на меня и сказал:
- Не набивайте себе цену. А вы, Дмитрий Дмитриевич, вызовите на всякий случай Слюсаренко, Шаповалова и Архипова... Может, и вправду оставим Драгунского, а то еще развалится пятьдесят пятая бригада...
Я стоял перед командармом, не смея поднять глаз, и чувствовал себя как нашкодивший школьник.
Выручил Мельников, который понял мое состояние, понял, что я, не подумавши, брякнул глупость.
- Павел Семенович, - сказал он командарму, - что же тут худого, если командир о людях печется? Дел у них сейчас много, солдаты после войны трудно переживают переход на новые условия. Мне кажется, не стоит менять кандидатуру...
Мельникова поддержал Бахметьев:
- Разрешите, Павел Семенович, я пойду с Драгунским в штаб. Там и решим все вопросы.
Я воспрянул духом.
- Ну как? - спросил Рыбалко, вплотную приблизившись ко мне.
- Извините, товарищ командующий... Сам не знаю, как это у меня вырвалось... Даю слово, что не посрамим славы танкистов...
- Вот это настоящий разговор. - Генерал положил мне руку на плечо: Идите с Дмитрием Дмитриевичем, готовьтесь. Завтра к вечеру с сотней молодцов быть в Дрездене. Да смотрите перед маршалом Коневым не подкачайте!
* * *
В одном из уцелевших военных городков Дрездена на огромном плацу бывшего юнкерского училища застыли батальоны сводного полка 1-го Украинского фронта. Ожидали прибытия на генеральный смотр командующего фронтом. Волновались. И больше всех, пожалуй, три полковника - Зайцев, Демидов и я.
Накануне, производя разбивку по батальонам и ротам, определяя наши места в общем строю, генерал армии Иван Ефимович Петров заметил, что мы все трое не подходим для участия в параде из-за малого роста.
Теперь мы с другом командиром танковой бригады Василием Ивановичем Зайцевым и товарищем по несчастью кавалеристом Демидовым, расстроенные, ждали решения маршала Конева.
А рост у всех троих действительно подкачал, это было особенно заметно при сравнении с другими кандидатами на участие в параде. Сводным полком командовал высокий, стройный, изящный и подтянутый генерал Глеб Владимирович Бакланов. Батальон пехотинцев возглавлял рослый красавец генерал Иванов. Артиллеристов вел генерал Сергей Сергеевич Волкенштейн, отличавшийся и ростом, и выправкой. Внешность Александра Ивановича Покрышкина, стоявшего на правом фланге сводного батальона летчиков, также отвечала всем необходимым требованиям. И только мы выглядели какими-то недомерками...
Протяжная команда "Смирно!" вернула меня к действительности. Командующий фронтом в сопровождении начальника штаба и командира сводного полка медленно проходил вдоль фронта. Маршал останавливался перед каждым батальоном, здоровался, пристально всматривался в лица солдат и офицеров, многих узнавал.
Очередь дошла до нас. Сердце мое билось учащенно, когда я представлял танкистов сводного батальона. У Конева было приподнятое настроение: он улыбался, шутил и остался доволен внешним видом танкистов. Тут я и услышал, как генерал армии Петров спросил у Ивана Степановича:
- Товарищ маршал, каково будет ваше решение?
Я сразу понял, что Конева уже проинформировали по поводу нас. И действительно, командующий в упор посмотрел на меня, перевел взгляд на моего соседа Зайцева и вдруг широко улыбнулся:
- Иван Ефимович, оставим их командовать. Ребята подтянутые, стройные, а что ростом не вышли, так это не их вина... Когда эти командиры бригад первыми входили в Берлин и Прагу, мы не измеряли их рост. К тому же им не в строю стоять, а идти впереди. Поглядите на их награды - не мундиры, а иконостасы...
Ночью меня вызвал начальник штаба фронта генерал армии И. Е. Петров:
- Командующий назначил вас начальником эшелона. На вас возлагается задача доставить подразделения сводного полка в Москву организованно и без всяких происшествий.
* * *
Длинный железнодорожный состав, погромыхивая на стрелках, увозил наш полк в Москву, на Парад Победы. Часами простаивал я у окна вагона: передо мной мелькали в обратном порядке те места, по которым совсем недавно мы шли с боями на запад.
Кончался май, вокруг все зеленело и цвело. Пробуждалась жизнь. Наша страна поднималась из руин. Поезд мчал нас по Украине.
На станцию Львов мы прибыли в первом часу ночи. Несмотря на позднее время, из всех вагонов высыпала люди: те, кто в прошлом году освобождал этот город, ринулись на привокзальную площадь. Десять месяцев назад я тоже участвовал в боях на Львовщине, а потому с удовольствием влился в людской поток. Привокзальная площадь и прилегающие к ней улицы были залиты огнями. Город показался мне необычайно прекрасным.
- Какая красота! Веришь, впервые за годы войны вижу освещенные улицы... - с восторгом произнес рядом какой-то летчик.
Времени до отхода поезда было еще много. Я заглянул в военную комендатуру станции, предъявил документы. Мне сделали соответствующие отметки.
Войдя в ярко освещенный зал ожидания и оглядевшись по сторонам, увидел надпись: "Телеграф". Захотелось, как бывало до войны, дать традиционную телеграмму: "Встречайте, еду..."
Но кому? Для отца с матерью такая телеграмма была бы вершиной счастья. Да нет их, ни отца, ни матери. Нет ни братьев, ни сестер - вся моя большая и дружная семья уничтожена войной...
С грустью вспомнилось, как я возвращался в родное село после боев на Хасане. Так же, как сейчас, стоял у окошка телеграфа и писал: "Еду домой, жив, здоров..."
На станции Новозыбков земляки устроили мне тогда теплую встречу. Народу было много. Со ступеньки вагона я увидел мать, вытиравшую слезы радости...
С тех пор прошло всего семь лет. Но какие это были годы!
Подошла моя очередь. Миловидная девушка протянула мне телеграфный бланк:
- Товарищ военный, поторопитесь. За вами выстроилась целая очередь.
Оглянулся: позади меня действительно уже образовался хвост. Отойдя от окошка, я не задумываясь написал на бланке: "Железноводск. Санаторий "Дом инвалидов". Моим лечащим врачам. Ура! Возвращаюсь на Родину. Ваш наказ выполнил: в Берлине был, следую на Парад Победы. Спасибо за возвращение к жизни. С победой вас, мои дорогие друзья..." - и поставил свою подпись.
Девушка пробежала глазами телеграмму, покачала головой:
- Не знаю, дойдет ли. Вы не указали, кому адресовано...
- Добрым людям. Не беспокойтесь, милая девушка, дойдет.
Телеграфистка понимающе улыбнулась.
- В последние дни вообще часто стали попадаться такие вот странные телеграммы: без адресов, без фамилий, - доверительно сказала она и, подавая мне квитанцию, попросила разборчиво написать мою фамилию под текстом телеграммы. Я так и сделал.
- Значит, ваша фамилия Драгунский? А как раз сегодня я видела в газете Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении какого-то Драгунского второй медалью "Золотая Звезда".
- Вот бы заглянуть в ту газету...
- Так я вам ее подарю.
Стоявшие в очереди люди притихли, явно прислушиваясь к нашему разговору. Я смущенно взял газету, невнятно поблагодарил девушку и быстро зашагал к своему вагону.
Газета прыгала в моих руках. И все же при тусклом свете вагонной лампочки я увидел свою фамилию, а рядом с ней фамилию Слюсаренко и радостно улыбнулся.
Война соединила нас с Захаром на Днепре. С тех пор мы были неразлучны и воевали на одном фронте, в одной армии, в одном корпусе. Даже номера наших бригад стояли рядом: 55-я и 56-я. Бок о бок форсировали мы Вислу и Одер, вместе брали многие города, освобождали Украину и Польшу, плечом к плечу штурмовали Берлин.