* * *

Это произошло спустя дней десять. Он проснулся посреди ночи, вдруг. Проснулся у себя в мастерской. Проснулся от того, что в комнате кто-то тихо переговаривался.

Воры, пронеслась первая испуганная мысль. Мастер зажмурился, но тут проснулся здравый смысл. Какие воры, голоса-то женские, ехидно заметил он.

И действительно голоса были женские. Мастер прислушался. О, какие это были голоса! Нежные, мягкие, струящиеся, будто лунный свет по водной глади.

- ...приходил, - услышал он обрывок фразы.

- А это кто? - заинтересовался другой голос. Этот принадлежал, видимо, еще более юной особе, и оттого звучал еще очаровательнее.

- Очень состоятельный мужчина. Из иудейского квартала. Там, говорят, все сплошь купцы. Так вы его видели? Очаровашка!

- Да он же старый, - вклинился третий голос.

- И ничего не старый! Не мальчишка, но все равно - прелесть. А какие у него нежные пальцы.

- А ты откуда знаешь? - не унималась третья.

- Мне ли не знать! Когда он проходил мимо меня, то надолго остановился и смотрел, смотрел... Боги, как он смотрел! А потом нежно провел по...

- Помечтай-помечтай, - ехидно оборвала ее третья. - Мечтать, говорят, не вредно.

Мастер, стараясь сохранить видимость того, что он все еще спит, повернулся. Голоса притихли, какое-то время стояла тишина, потом снова заговорили, но уже тише:

- Спит?

- Да вроде...

- Мечтай потише, а то разбудишь.

Мастер приоткрыл глаз и чуть не подскочил от удивления. Разговаривали действительно женщины, но женщины, которые в принципе не могли и не должны были этого делать. Первый услышанный им голос принадлежал Венере, которую собственноручно вырезал из мрамора три года тому.

- Кстати, - заметила мраморная статуэтка, которая вместо того, чтобы стоять, как ей положено, сидела, закинув ногу на ногу. - А как вам наш мастер?

- Я его обожаю! - взвизгнула та, улыбка которой и сейчас светилась солнцем, та, которую создал десять дней назад. - Он, он...

- А мне его жаль, - вклинился голос третьей, не менее очаровательной, что смотрела с другой картины. Голос ее перестал быть ехидным и звучал теперь с некоторой грустью. Именно этот едва заметный налет грусти, вкладывал он в портрет лет пять назад. Или уже шесть?

- Почему? - заинтересовалась Венера.

- Он наивен, - коротко ответила та.

- Интересно.

- Совсем нет. Вы знаете, что он видит в вас? Не знаете. А я знаю. Он творит то, чего ему недостает в жизни. Он создает нас. Прелестных, очаровательных, очень разных, но одинаковых в одном.

- В чем? - дружно спросили мраморный шедевр трехгодичной давности и масляный шедевр, последний мазок которого лег на холст полторы недели назад. Такие разные и такие одинаковые.

- В том! - неожиданно резко огрызнулось грустное ехидство. - Все мы, созданные им, - святые. Он творит эталоны. Он ищет свой идеал. Он создает иллюзии. Красивые, нежные, теплые, неимоверно женственные. Он вкладывает в нас то, что для него недостижимо в жизни, думает, что создает святых, а на самом деле... Вот ты, - обратилась она к Венере, - которую ночь рассказываешь с восторгом о том, как тебя лапал этот купец из иудейского квартала.

- Ну? - не поняла мраморная красотка.

- Вот я и говорю, что он творит иллюзии. Все мы в этом, а он считает нас святыми. Мне жаль его.

- Стерва! - рявкнул мастер и проснулся окончательно. Вскочил с лавки, пронесся через комнату и пристально посмотрел на только что говоривший портрет. Женщина на нем грустно улыбалась, застыв в той позе, которую сам ей придал. Рядом стояла мраморная Венера, чуть левее лучезарно улыбалась созданная полторы недели назад... иллюзия!

Теперь он увидел в них иллюзии. Нервно подрагивающими пальцами зажег свечу, заметался по комнате. В тусклом дрожащем язычке пламени появлялись образы. Сотворенные кумиры. Сошедшие с небес святыни. Созданные им самим.

Вот оно как, он мог ждать предательства откуда угодно, но не от своих творений, а тут...

- Предатели. - На глазах у мастера блеснули горькие слезы.

Из темноты глянуло прелестное личико опрокинутого идеала, развенчанного кумира, замаранной святыни. Кто виноват в крушении идеалов?

В этом мир виноват. Мир, в котором не осталось ничего святого. Разве что в произведениях искусства, что по замыслу творцов должны как-то идеализировать этот мир. Хотя, как теперь выясняется, и здесь не осталось святого.

Тогда в этом виноваты люди! Люди, что не желают видеть чистого, светлого, а если видят, то, воровато оглядываясь, стараются замарать, чтоб не светилось. Звери, нелюди!

Но что тогда? Быть может, это он? Он сам виноват в том, что пытается бежать от грубой реальности в мир иллюзий и фантазий. Ведь видел же в женщинах Женщин. Видел только прекрасное, а на поверку тыкался в безобразное, которое, смеясь, говорило: "Ну извини, сам виноват". И он тосковал, злился, рвал. А потом вспоминал, вновь видя только хорошее, идеализируя. Воссоздавал в камне и в краске. Может, зря? Ведь сказано было: не сотвори кумира. Тогда выходит - действительно некого винить, кроме себя. Верно?

Нет, не верно! Ведь предали его, пусть даже не желая того. Пусть жалея его искренне, но предали.

- Предатели, - прошипел он, давясь слезами. Не помня себя, метнулся к полкам, схватил молоток и со всей дури запустил в Венеру. Статуэтка, увлекаемая молотком, повалилась со своего пьедестала и раскололась на несколько здоровых кусков и пару десятков мелких осколков.

В следующий момент в руке мастера оказался нож...

* * *

Прибежавшая на шум разбуженная служанка застала в мастерской полный разгром. Разбитая вдребезги статуэтка, вспоротые все до единого холсты и хозяин, все еще сжимающий в руке нож. Мастер сидел на коленях посреди комнаты и глухо рыдал.

Служанка тихо приблизилась, наклонилась, обняла за плечи. Мастер глянул на нее невидящим взглядом, попытался отпихнуть.

- Тихо, спокойно, это я - Лиза, - ласково проговорила девушка, теперь она нежно поглаживала хозяина.

Мастер позволил поднять себя и оттащить на лавку. Упал на лавку, голова его опустилась на девичьи колени. Сильная, но мягкая рука пробежалась по волосам, пальцы путались в седых локонах. Мастер ощутил вдруг покой, ему стало уютно и хорошо. Кто-то ласков к нему, кто-то нежен с ним, кто-то предан ему еще. Быть может, кому-то он еще нужен...