- Вы признаете, что вы тунеядец?
- Да! - готовно отвечал Коля.
- И не раскаиваетесь в этом?
- Нет!
- Что же, так и будете тунеядствовать??
- Да!
Надо сказать, что Коля, конечно, и понятия не имел, что такое тунеядец. А отвечал он готовно, полагая в простоте душевной, что надо отвечать, раз хорошие люди спрашивают, и старался изо всех сил.
Безусловная Колина искренность убедила комиссию значительно быстрее и прочнее, чем все доводы участкового, попытавшегося было объяснить, что никакой Коля не тунеядец, а просто больной, безобидный человек - дурачок, иначе говоря.
Но комиссия сочла нужным все-таки вмешаться в Колину судьбу, помочь как-то - и направила его на освидетельствование в областную психиатричку. Там Коле дали ведро и велели натаскать воды полную бочку, которая в экспериментальных целях была без дна. Коля принес два ведра, потом заглянул в бочку и присел рядом.
На вопрос подошедшего санитара: "в чем дело?" - Ко" ля высокомерно ответил: - Что я вам псих - бездонную бочку наполнять?
С чем его и отпустили - колоть дрова, ругаться с мальчишками и путешествовать в пустых цистернах.
Но тот, появление которого мальчишечья братия приветствовала громкими криками "фельдмаршал!", был не совсем обычный дурачок.
Из рассказа доктора Гриценко Алексей знал, что около полугода назад неизвестно откуда на центральной улице - Бульварной - возникла среди газона фигура, перемазанная с головы до ног, пардон, как бы это сказать помягче? в навозе.
Кое-кому из старожилов почудилось в измятом лице его что-то знакомое, но вспомнить никто так и не смог, и решили - показалось.
Одежка на будущем фельдмаршале (поскольку сначала был он безымянным) бросалась в глаза: на сером рваном кителе три ряда больших погнутых пуговиц, на правом плече пучок обвисших спутанных веревочек, а слева на груди прикрученная проволокой крышка от консервной банки.
А тут вскоре в летнем кинотеатре пустили какой-то мексиканский фильм, где все полтора часа скакал по экрану на белом коне фельдмаршал Алонсо ди Гарсиа - в золотых эполетах и с здоровенными бляхами орденов на груди. Конечно, сходство пучка веревочных обрывков и ржавой консервной крышки с фельдмаршальскими эполетами и орденами было очевидно только мальчишечьему глазу, способному увидеть в плохо выструганной палке знаменитый оленебой Кожаного Чулка, но прозвище прилипло за неимением другого. Одновременно высокое звание фельдмаршальского дворца получила старая полуразрушенная водонапорная башня, поскольку здесь, как выяснила разведка, обосновался фельдмаршал.
Но даже самые храбрые мальчишки не только не решались сунуть нос в эту самую башню, но даже, завидев ее нового владельца, покрикивали издалека, чего-то безотчетно побаиваясь,- понятно почему - это был не добродушно мычащий Пантюша, не развеселый чудик Коля.
Гриценко рассказывал: - Однажды он прошагал мимо меня своим деревяннорасслабленным шагом, глядя перед собой отсутствующим взглядом, и что-то не то напевая, не то бормоча под нос.
Я прислушался - бормотание было бессвязным, какой-то странный набор слов: тилле... тилле... раталара... иорр...
И вдруг он обернулся, взглянул в упор - и такая ненависть стояла в его закисших глазах, что мне стало не по себе,- заключил Гриценко...
Место у ялтинского причала было занято. "Гаспра" терпеливо болталась в полукабельтове, поджидая, пока отчалит замешкавшийся коллега. Алексей лениво разглядывал знакомый прежде по лакированным открыткам, а теперь уже привычный пейзаж. Без открыточного лака Ялта, полукругом разбежавшаяся вдоль подножья круто вздыбленной лилово-коричневой стены Яйлы, смотрелась тем не менее ярче. И одновременно как-то по-домашнему. И вдруг с неожиданной уверенностью подумалось - правильно сделал, что приехал сюда... Тогда, дома, он в вопросах Гриценко сразу почувствовал подвох, что подтвердилось буквально на следующий день. Сергей Григорьевич без обиняков взял быка за рога: - Ты говорил - цитирую: "придумать было трудно, а сделать - был бы- паяльник".
- Ну?
- Так сделай! - и не дав Алексею раскрыть рта, доктор прочитал кратенькую лекцию о человеколюбии, о долге врача, долге гражданина (здесь явно имелся ввиду Алексей) и о необходимости использовать любую возможность, чтобы помочь человеку.
- Одним словом, если суметь заглянуть этому самому "фельдмаршалу" под черепушку,- заключил Сергей Григорьевич, - мы, возможно, сумеем понять, что его сдвинуло, а значит, сумеем и помочь...
Алексей понимал, что Гриценко прав, и вдобавок понимал, что отвертеться не удастся - сам сказал, что соорудить "машинку" нетрудно. И не без горечи подумав, что его планы "побездумничать" рухнули, сказал: Ладно. Сделаю...
На "пайку-клейку" ушло три дня, и вручив Сергею довольно громоздкое сооружение (пришлось использовать старый радиоприемник "Ладуга", пылившийся в кладовке) 70 и пояснив, как им пользоваться, Алексей "бежал быстрее лани" на автобусную станцию...
Справа в полнеба горбится медвежьей спиной Аю-Даг, сунув морду в воду,- тысячелетие пьет, никак не напьется. Под боком у Медведь-горы над глянцевым морем зелени невесомо парят тут и там ребристо белые этажерки отсюда начинается небоскребное наступление на старую Ялту, чьи домики, обступив бухту, рассыпались по крутизне почти до "Горки" - нового модного ресторана, построенного на самой верхотуре в древнегреческом стиле образца второй половины двадцатого века. Тоненькая ниточка, увешанная медленно плывущими от набережной к "Горке" и обратно лодочками,- новая канатная дорога. Алексей между делом прокатился туда-сюда - кабинки плыли низконизко, едва не задевая черепичные крыши домиков, карабкающихся той же дорогой вверх, над двориками, в которых жарили рыбу, подметали сор, читали газеты, развешивали белье, в общем, занимались делами самыми привычными и понятными, но обычно чужому взгляду недоступными. А канатная дорога как будто сделала прозрачными стены и заборы, и он почувствовал себя непрошеным гостем, медленно проплывающим через комнаты чужого дома, разглядывая все его маленькие секреты. Но тетка продолжала жарить рыбу на гудящем бесцветным пламенем примусе, покрикивала на вертящегося вокруг надеющегося кота, не обращая никакого внимания на плывущую над ее головой - рукой достать - кабинку. Люди мели дворы, читали газеты, играли в домино, пили вино под раскидистым деревом, чьи ветки шелестели по бортам проплывающих кабин, и никто ни разу не посмотрел вверх. Сначала, наверное, было иначе, но канатная дорога давно стала привычной - и как все привычное - невидимым, исчезнувшим из поля зрения, встав в один ряд с шелестом листьев над головой, чир-иканьем воробьев, тенью от набежавшего облачка. Поняв это, Алексей почувствовал себя невидимкой и по неожиданной аналогии подумал: как много проходит мимо нашего взгляда, как много мы не успеваем увидеть только потому, что оно стало привычным, и как много теряем мы, отгородя себя глухой стеной привычки от удивительнейших и неповторимых вещей, забыв, что под серой обыденностью скрыто, может быть, именно то, что единственно нужно.
В тот момент он и не подозревал, что минет всего несколько дней и случай подкинет ему ситуацию, в которой он волен поступить, как тетка, жарившая рыбу, или же за обыденными, даже заурядными обстоятельствами сумеет разглядеть выход из мерзкого своего состояния...
Не подозревал он об этом и сейчас, хотя до встречи оставались уже не дни, а часы. Теплоход дернулся, ходко двинулся к освободившемуся месту. Цветастая толпа хлынула к выходу, плотно закупорив все узенькие проходы, галдя, напирая на передних, которым двинуться было уже некуда, разве что за борт. Матросы, привычно покрикивая, выбросили трап. Алексей не торопился, в который раз подивясь бессмысленной толчее - неужто не понятно: толпись не толпись, лезь вперед или не лезь - сойдешь в лучшем случае на десяток секунд раньше. Стоит ли платить за это мятыми боками и отдавленными ногами?
Только много времени спустя Алексей понял, что все происходившее в тот день - внешне совершенно бесцельное блуждание - на самом деле было подчинено удивительно цепкому сцеплению явно случайных и малозначительных обстоятельств, чей синтез - абсолютно неожиданный и единственно возможный результат. Как в хрупком равновесии карамболя - неуловимо легкое, стремительное касание шара о шар, отскок, еще касание - и луза. Выражаясь же высоким штилем, рука судьбы крепко ухватила его за ворот и кругами, кругами - каждый следующий все меньше - поволокла к той точке, откуда началась новая его дорога - дорога, по которой будет интересно идти всю жизнь.