— Юэн Беспомощный. Прожил довольно долго, но ничего не увидел, не услышал, не сказал и не сделал.
Крис пошел быстрее. Его путь лежал мимо калек и сумасшедших, не вошедших в разум младенцев и взрослых. Эсверец остановился только тогда, когда перед ним появилась вполне благополучная девочка одиннадцати лет. Одета она была просто, но добротно. За спиной виднелся короб. Девочка бодро шагала по лесной тропинке.
Крис подошел ближе.
— Франческа О'Ли, — прозвучало над ухом. — Была отдана на услужение в лавку скобяных товаров. Разносила заказы. Через три минуты она будет изнасилована и убита лесными разбойниками.
Крис, как ошпаренный, отпрянул от окна. Теперь перед ним была реальность таверны. Некрасивый долговязый моряк дрался с моряком более грузным и взрослым. Вокруг было неспокойно. Чьи-то руки, ноги, головы случайно попали в кадр.
— Бернар Кохен погибнет в пьяной драке, которую…
Крис уже шел впереди. Он бросал короткие взгляды на сменявшиеся картины. Они сливались в одну: кровавую, исполненную боли и страданий. Не давая зародиться ропоту в душе гостя, старец пояснил: «Тема физического страдания — одна из ключевых в личной истории Никсагора. Он очень боялся боли и согласился на предательство не под пытками, как принято считать, а только из-за страха перед ними».
— Вы знаете истории всех воплощений всех людей? — спросил Крис.
— Я их считываю.
Кристофер выслушал еще десяток душераздирающих историй. Из центра очередного окна прямо на него мчался дикий степной человек. Старец улыбнулся:
— Это Тэнгиз Ядрэк. С него начинается целая череда борцов за справедливость в личной истории Никсагора. В 2349 году Ядрэк возглавил движение за независимость матиасцев от кирейцев. Восстание было жестоко подавлено. Все руководители и непосредственные участники — казнены.
Старец заметил:
— Сложность искупления одного греха отягчается неизбежностью совершения новых. «Введение масс в несчастья» — худшее, что можно было придумать…
В следующем окне на поле брани рубились рыцари.
— Никсагор участвовал в свержении драдуанского тирана Грегораша Темного. Когда будете в Драдуании, обратите внимание на галерею героев, что ведет в тронный зал. Четвертый справа является памятником Никсагору в облике Матиуша Смелого.
В следующем окне дева горела на костре. Крис видел запрокинутую голову, растрескавшиеся губы, разверстые в неслышимом крике. Огонь уже добирался до груди и охватил пламенем волосы.
— Августа Клеринг, дочь герцога Клеринга, приняла участие в диверсии, направленной на уничтожение важных элементов Абсолютного оружия цегенвейцев.
Кристофер с трудом оторвался от этого убийственного зрелища.
— Кларисса Вианьолл, поэтесса, — назвал старец следующее воплощение Никсагора.
Перед Кристофером была женщина с грустными глазами. В одной ее руке было перо, в другой - исписанный лист бумаги. Крису удалось полностью разобрать запечатленное на нем произведение:
— После Клариссы в личной истории Никсагора было много видных представителей науки и искусства, — сказал старец, когда они двинулись дальше. — Вот, пожалуйста, Серж Манкович, основатель актерской династии Манковичей. Ему первому пришло в голову одно из десяти представлений «Ромео и Джульетты» заканчивать счастливой развязкой. Представляете, какой это вызвало ажиотаж у зрителей!
Крис посмотрел на красивого мужчину с гордо посаженной головой. Шевелюра русых волос, крупные черты лица, окладистая рыжая борода были видоизменены веками и создали Алику совершенно иной облик.
Убранство следующей комнаты показалось Кристоферу смутно знакомым. Но это была не холодящая память туманного прошлого, а воспоминания о чем-то относительно недавнем. Приглядевшись, эсверец понял, что перед ним комната, которую спустя века займет Рудольфе Дилано. Сейчас здесь находился человек, которого почти целиком скрывали горы исписанной бумаги и колбы, заполненные разноцветными жидкостями.
— Это Карлос Немендос, ворликийский ученый. Его главная заслуга состоит в повторном (после Раскола) открытии периодического закона.
— А ведь за одно это можно было бы все простить… — тихо заметил Кристофер.
Старец живо подключился к обсуждению:
— Да, эта вещь кажется и мне поразительной, но заслуги на поприще науки и искусства не засчитываются.
— Как же так! — возмутился Кристофер. — Открытие нового закона, получение нового факта, смена парадигмы создают дополнительные условия для самореализации других людей. Удачная книга, гармоничная симфония, потрясающая картина несут радость даже после смерти их творца…
— Но для самого создателя творчество не более чем… костыли, на которых он ковыляет по реальности, вызывая неуемное восхищение. А подлинного удивления заслуживают те, кто крепки в своей вере и умеют создавать произведения искусства из ткани повседневности.
— Прежде, чем мы перейдем к следующим вашим (давайте уж говорить без обиняков) воплощениям, — продолжал старец, — позвольте спросить: «Как сейчас у вас развиты способности к поэзии, химии, актерскому мастерству?»
Крис пожал плечами: в общем, никак. Старец радостно закивал головой:
— По моей теории так и должно быть. Те области, в которых на каком-то этапе Личной Истории были получены значительные достижении, потом не даются индивидууму. Так минимизируется вероятность появления воспоминаний о прошлых жизнях. Значит, вы никогда не сочиняли стихотворений, испытывали невероятный ужас от необходимости публичного выступления, а в химии показывали самые посредственные результаты?
— Нет, — возразил Крис. — С химией у меня лучше, чем у иного ворликийца. Стихи я писал. Выступать не боялся, хотя и не любил…
— А-а-а, — расстроено протянул старец. — Но это была всего лишь теория…
В следующем окне на троне, сделанном в виде поверженного белого дракона, сидел молодой король со свежим, как у девушки, лицом.
— Король Людовик XIV, — говорил старец, — вошел в синейскую историю великим покровителем искусства. С его именем связывается расцвет живописного мастерства. Многие полотна, написанные им самим и его подданными, сравнимы с творениями до-раскольного периода. К сожалению, Людовик был очень непостоянен в своих привязанностях. Его отравила отвергнутая фаворитка по имени Маргарита Бриз.