- Как чувствуешь себя, Саша? - спросил он.

- Пока ничего, - сухо улыбнулся младший командир, посматривая за реку, на приземистые кустарники. - А вообще-то, жарко нам будет. Видишь, вон топают, пыль столбом стоит! Впереди, кажется, - танки. Левее дороги смотри.

- Да, четыре машины. Надо хорошо встретить их, Саша. Как только выползут на середину моста, - сразу рви.

- А если пехота вплавь бросится?

- Пусть. Я из пулемета чесану по ней. Под водой достану. Уже подходят... Рукава засучили, бандюги! Топают, как на параде. Ну-ну, шагайте. Мы постараемся испортить вам настроение. Только спокойнее действуй, Саша!

- Знаю. Рука не дрогнет.

Четыре танка и человек тридцать пехотинцев одновременно выскочили на берег, остановились. Из головной машины вышли двое, в высоких шлемах и в темных комбинезонах. Потоптались у моста, прошли на середину, посмотрели на воду, вернулись. Позади подпирали их новые машины и группы солдат. Показался длинный, сухопарый офицер с автоматом в руке. Он что-то крикнул. Танки взревели и поползли, оставляя позади синие полоски отработанного газа.

- Рви, Саша, рви!

Бледно-розовый огонек блеснул в больших ладонях Ванина и быстро побежал по шнурку. Ковальчук прильнул к младшему командиру и затаил дыхание. Прошла минута, вторая. Танки зашли уже на средний пролет. И тут раздался оглушительный взрыв. Седоватый столб дыма поднялся к небу. Деревянные части моста загорелись. Пролет затрещал и вместе с двумя машинами тяжело рухнул в воду. На берегу послышались шум и стрельба. Ковальчук поджег свой шнур, протянутый к последнему пролету, и выскочил из укрытия.

- Бежим, Саша!

Дым горящего моста облаком повис над рекой. Шум и стрельба на том берегу усиливались. Ванин и Ковальчук не успели отбежать и десяти метров, как немецкие артиллеристы развернули орудия и открыли беглый огонь по опушке леса. Снаряды рвались недалеко впереди, гулко и раскатисто. "Хотят отрезать, - подумал Ковальчук. - Ну, ну, разбрасывайте "огурцы", хрен с вами!" И вдруг совсем близко от них грохнул огромный снаряд, разбрасывая куски земли. Бежавший первым, Ванин остановился, схватился руками за живот и, корчась от невыносимой боли, упал. Ковальчук с разбега повалился рядом, рванул ворот своей гимнастерки, спросил:

- Ранен, Саша?

- В живот, - хрипло ответил Ванин, продолжая корчиться и закрывать рану руками. - Беги дальше, командир. Я уже не жилец на этом свете. Оставь меня!

- Не-ет, Саша! - с дрожью в голосе проговорил Ковальчук. - Ты не оставил бы меня, и я не оставлю. Держись покрепче за шею. Лес недалеко. Потерпи, Саша, потерпи, дорогой!

Ванин сильно закусил губы. Подол гимнастерки и брюки быстро и сочно пропитались кровью, почернели. Ковальчук, изнемогая, неловко пополз с раненым возле воронок к лесу. Еще метров десять - и можно отдохнуть. Вон у той толстой сосны. Скорей, скорей! Еще - два метра, метр! Вот хорошо. Теперь немцы не увидят.

Слева к ним подползли два санитара.

- Срочно к врачу его! - бросил старшина.

И тут он вспомнил о пулемете. Черт возьми, ведь он у моста. И кто оставил? Сам командир взвода! Небывалый случай. Нет, он не имеет права позорить весь взвод. Нужно вернуться, пока не поздно. Немцы не заметят: они еще на том берегу, мост обрушился, пылает. Близкой опасности нет. А ну, давай назад!

На пути почти сплошные воронки. Они еще чадились редким белесым дымком. Переползая из одной воронки в другую. Ковальчук упорно приближался к укрытию. Пусть стреляют фрицы, это не страшно: в старую воронку никогда не попадает новый снаряд. И все-таки жарковато! А тут еще ремень мешает. К черту его! Ремень - это не пулемет. Еще, еще немного. Вон уже укрытие - и там ручной пулемет. А диски? Они есть, конечно! Он сам набивал и проверял их.

Никогда еще Степан Ковальчук не прижимался так плотно к родной земле. И не зря. Она сберегла его. Он благополучно добрался до укрытия, вполз в него, передохнул. Прочная кирпичная загородка! Попробуй-ка достать пулей. Пулемет с поджатыми ножками лежал на камне. В брезентовой сумке виднелись три заряженных диска. В трудную минуту можно защититься. "Но где же наши? - подумал Ковальчук, наблюдая за противоположным берегом. - Сколько машин и солдат скопилось! Вот мишень для обстрела. Хотя бы несколько снарядов бросили полковые артиллеристы, разогнали бы этих мерзавцев. Наверно, нет боеприпасов. Вот беда!"

Фашистские пехотинцы в двух местах спустили на воду надувные резиновые лодки и начали переправу. Через несколько минут они были уже на середине реки. На опушке леса яростно застучали пулеметы. Наконец-то! Ковальчук повеселел. Но торжество его было преждевременным. Ни один немец еще не кувыркнулся в воду. Они спокойно продолжали плыть: крутой берег прикрывал их от пуль.

Ковальчук с досады скрипнул зубами:

- Проклятье! Но сейчас вы все же получите.

Установив на бруствер укрытия пулемет, старшина до боли впился плечом в ложе, нажал на спусковой крючок. Несколько фашистов с ближней лодки повалились в воду. Еще одна длинная очередь. Лодка накренилась, зачерпнула воды и пошла ко дну. Уцелевшие немцы, размахивая руками, поплыли назад. Ковальчук прицелился и дал очередь в дальнюю лодку. "Ага, и вас достал! обрадовался он, не отрываясь от пулемета. - Хорошо! Вот вам еще! Что, не нравится? Тоже назад поплыли!" И тут пулемет неожиданно замолк. Ковальчук понял, что диск израсходован, поставил другой, но стрелять больше не стал: нужно было беречь патроны.

Ободренные меткой стрельбой неизвестного пулеметчика, советские пехотинцы выкатили свои максимы ближе к берегу, быстро окопались и открыли прицельный огонь по плывущим немцам. Ковальчук в это время успел пустить ко дну еще одну "резинку". Скоро фашисты засекли его огневую точку и начали бить по ней из минометов, стараясь накрыть смелого красного пулеметчика. Положение было опасное. Ковальчук укрылся в щель, временно притих.

Артиллерия противника тоже усилила огонь. Берега Днепра загремели кононадой. Под прикрытием массированного огня немцы настойчиво пытались переправиться, но снова падали с лодок и тонули, а уцелевшие, бросив оружие, поодиночке выбирались на свою сторону. Ковальчук расстрелял уже большую половину последнего диска. Немцы возобновили обстрел его огневой точки. Но точка "красного пулеметчика" не замирала, огрызалась. И вдруг огромная завывающая мина ударилась о бруствер, гулко разорвалась. Пулемет поперхнулся и отлетел в сторону. В руках Ковальчука осталось одно деревянное ложе. Чад разрыва ел глаза, дышать стало тяжелее.

- Вот и все! - с досадой проговорил Ковальчук, стирая с лица пыль и копоть. - Пропал пулемет, а поработал неплохо!..

Никто не слышал этих слов командира-сапера, никто не посочувствовал ему. Берег гремел разрывами мин и снарядов. Время клонилось уже к вечеру. Жара не спадала. Ковальчука томила жажда. Смешным показалось ему сегодняшнее положение: у воды и без воды. А как бы приятно было вот сейчас спокойно и свободно смыть с себя пот и копоть, поплавать, охладиться. Какому идиоту нужна была эта война? Разве нужна она немецким солдатам, которые теперь ковыряют носами дно Днепра? Безумие!

Во взвод старшина вернулся перед закатом солнца. В лесу уже сгущались сумерки, опускалась прохлада. Саперы заканчивали оборудование командного пункта полка. Окончательно уставший и прокопченный пороховым дымом, Ковальчук повалился на траву, закрыл глаза. В руке он держал разбитое ложе пулемета. Повар принес ему суп и гречневую кашу с кусочками мяса. Командир отстранил еду, подозвал своего помощника и, взглянув на ложе, сказал:

- Это остаток от нашего пулемета. Пострадал. Минут через двадцать я пойду на доклад к полковнику, а вы разыщите медсанбат и узнайте, в каком состоянии находится Ванин. Вещи его захватите с собой.

Саперы, слушая командира, угрюмо молчали.

*

Шла первая фронтовая зима, морозная, суровая. Н-ский полк занимал огневые позиции на опушке густого сосняка. За спиной - Москва. Впереди огромный, заснеженный луг и застывшая речка Нара. С правой стороны изуродованные постройки бывшей машинно-тракторной станции, слева закопченный и разрушенный Наро-Фоминск.