Динни почти ничего не ела, она ощущала какую-то странную тошноту. Хотя она испытывала гораздо большую тревогу и волнение во время процесса Хьюберта и расследования о смерти Ферза, теперь на душе у нее было еще тяжелее. Ей впервые открылось то злое начало, которое кроется в тяжбах между частными лицами. Постоянное стремление доказать, что противник - человек низкий, коварный и лживый, лежавшее в основе всех этих перекрестных допросов, совсем расстроило ее.

На обратном пути в суд Дорнфорд сказал:

- Я знаю, что вы чувствуете. Но не забудьте, здесь ведь идет своего рода игра: обе стороны играют по одним и тем же правилам, а судья следит, чтобы их не нарушали. Я иногда пытаюсь себе представить, как это организовать иначе, но ничего не могу придумать.

- Начинает казаться, что на свете нет ничего чистого.

- А я не уверен, есть ли.

- "Улыбка Чеширского кота наконец исчезла" {Цитата из книги Л. Кэррола "Алиса в стране чудес", где фигурирует Чеширский кот, улыбка которого оставалась даже тогда, когда сам кот уже исчезал.}, - пробормотала Динни.

- В судах она никогда не исчезает, Динни. Следовало бы изобразить ее над входом.

В результате ли этого короткого разговора с Дорнфордом или потому, что она стала привыкать, но во время дневного заседания, посвященного допросу и перекрестному допросу стюардессы и частных сыщиков, она уже не чувствовала себя так отвратительно. В четыре часа допрос истца и его свидетелей был закончен, и "юный" Роджер подмигнул ей, как бы говоря: "Сейчас суд удалится, и я нюхну табачку".

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Сидя в такси на обратном пути в Саут-сквер, Клер хранила молчание, и только когда они поравнялись с Большим Беном, она вдруг сказала:

- Подумать только, Динни, он сунул голову в машину и смотрел на нас, когда мы спали! Или он это просто выдумал?

- Если бы он это выдумал, его рассказ звучал бы еще убедительнее.

- Ну, конечно, моя голова лежала у Тони на плече. А почему бы и нет? Попробуй-ка поспи в двухместной машине!

- Удивительно, как это свет его фонаря не разбудил вас.

- Вероятно, все-таки разбудил. Я помню, что много раз просыпалась, оттого что затекали ноги. Нет, самое глупое, Динни, что я в тот вечер после кино и ужина еще пригласила к себе Тони выпить чего-нибудь. Ужасно глупо было с нашей стороны даже не подумать о том, что за нами могут следить... Очень много публики было на суде?

- Да, а завтра, наверное, будет еще больше.

- Ты видела Тони?

- Только мельком.

- Зря я не послушалась твоего совета и не предоставила события их естественному течению. Если бы только я действительно его любила!

Динни ничего не ответила.

В гостиной Флер сидела тетя Эм. Она поднялась навстречу Клер, хотела что-то сказать, но, видимо, спохватилась, внимательно посмотрела на племянницу и вдруг заявила:

- Не так уж хорошо. Терпеть не могу это выражение; у кого это я научилась? Расскажи про судью, Динни. У него длинный нос?

- Нет, но судья сидит очень низко и как-то вдруг высовывает голову.

- Почему?

- Я не спрашивала его, дорогая.

Леди Монт повернулась к Флер.

- Можно подать Клер ужин в постель? А ты, детка, посиди подольше в ванне, потом ляг и не вставай до завтрашнего утра. Тогда завтра в суде ты будешь молодцом. Флер, ты тоже пойди с ней, мне нужно поговорить с Динни.

Когда обе ушли, она подошла к камину, в котором пылали дрова.

- Динни, успокой меня. Почему у нас в семье происходят такие истории? Это так на нас не похоже... разве только твой прадедушка. А он с самого рождения был старше королевы Виктории.

- Ты хочешь сказать, что он был беспутным от природы?

- Да, играл, любил развлекаться и развлекать других. Его жена всю жизнь была мученицей. Шотландка. Как странно!

- Вероятно, потому мы такие добродетельные, - пробормотала Динни.

- То есть как - "потому"?

- Такое получилось сочетание.

- Нет, тут скорее дело в деньгах, - заметила леди Монт, - он их все растранжирил.

- А было много?

- Да, все, что получали за хлеб.

- Грязные деньги.

- Его отец не виноват, что воевали с Наполеоном. У них было тогда шесть тысяч акров, а твой прадед оставил семье только тысячу сто.

- Главным образом леса.

- Там стреляли вальдшнепов... О процессе уже будет напечатано в вечерних газетах?

- Должно быть. Ведь Джерри - человек известный.

- Напишут не об ее платье, надеюсь? Тебе понравились присяжные?

Динни пожала плечами,

- Я не умею угадывать, что люди думают на самом деле.

- Как у собаки: пощупаешь нос - кажется, что он горячий, а она здорова. А что молодой человек?

- Он - единственный, кого мне по-настоящему жаль.

- Да, - отозвалась леди Монт, - каждый мужчина прелюбодействует, но в сердце своем, а не в автомобилях.

- Важна не истина, а видимость, тетя Эм.

- Лоренс говорит - косвенные улики доказывают, что они совершили то, чего не совершали. Он считает, что это надежнее, а иначе, если они этого не делали, можно доказать, что делали. Разве это хорошо, Динни?

- Нет, дорогая.

- Ну, мне пора домой, к твоей матери. Она ничего не ест - сидит, читает и очень бледна. А Кон и близко не подходит к своему клубу. Флер хочет, чтобы мы с ними поехали в их машине в Монте-Карло, когда все кончится. Она уверяет, что мы будем там в своей стихии и что Риггс может держаться правой стороны, когда он об этом вспомнят.

Динни покачала головой.

- Нет ничего лучше собственной норы, тетечка,

- Я не люблю ползать, - отозвалась леди Монт. - Поцелуй меня. И поскорее выходи замуж.

Она выплыла из комнаты, а Динни подошла к окну и стала смотреть на сквер.

До чего все одержимы одной мыслью! Тетя Эм, дядя Адриан, отец и мать, Флер, даже Клер - все только одного и желают, чтобы она вышла за Дорнфорда и с этим вопросом было покончено.

"И зачем это им? Откуда берется инстинктивное желание непременно толкать людей друг другу в объятия? Если я и так приношу людям пользу, разве брак что-нибудь прибавит? "Дабы род твой умножился", - оттого что жизнь человеческого рода должна продолжаться. А зачем ей продолжаться? Никто сейчас иначе не называет жизнь, как "проклятой". Одна надежда - на "грядущий новый мир". Или на католическую церковь, - продолжала размышлять Динни. - Но я ни в то, ни в другое не верю".