5
Эшерст проснулся с таким ощущением, как будто он слишком много съел на ночь, хотя на самом деле он не ел ничего. Какой далекой, нереальной казалась ему вчерашняя романтика. Но утро было совсем золотое. Весна внезапно'расцвела полным цветом; в одну ночь лютики - "золотики", как называли их дети, - заполонили весь луг, а в окно можно было видеть сад, сплошь залитый бело-розовым цветом яблонь.
Эшерст спустился вниз, почти боясь встретить Мигэн, но когда не она, а миссис Наракомб принесла ему завтрак, он был огорчен и разочарован. Быстрые глаза и тонкая шея женщины стали в это утро как будто еще подвижнее. Неужели она что-нибудь заметила?
- Значит, при луне гулять изволили, мистер Эшерст? А ужинали вы где-нибудь?
Эшерст покачал головой.
- Мы-то вам оставили поужинать, да у вас, видно, голова не тем была занята, а?
Неужели она издевалась над ним? В ее голосе еще была валлийская мягкость, не испорченная западным выговором. Если бы она знала! И он тут же решил: "Нет, нет, пора мне убираться. Не желаю я ставить себя в такое дурацкое, фальшивое положение".
Но после завтрака ему захотелось видеть Мигэн, и с каждой минутой это желание становилось все сильнее, хотя к нему примешивался страх, что ей наговорили неприятностей и испортили этим все. Нехорошо, что она не пришла, даже не показалась хоть на минутку. Любовные стихи, которые он с таким увлечением писал вчера после обеда под яблоней, показались ему столь жалкими, что он разорвал листок и раскурил от него трубку. Что он знал о любви, пока Мигэн не схватила и не поцеловала его руку? А теперь - чего он только не знает... Но писать об этом казалось безвкусицей. Он прошел в свою комнату, чтобы взять книгу, и сердце у него заколотилось: она была там и застилала постель. Он остановился в дверях и следил за ее движениями. И вдруг радость хлынула в его душу: он увидел, как она нагнулась и поцеловала подушку в том месте, где была вмятина от его головы. Как показать ей, что он видел это трогательное проявление любви! Но если она вдруг услышит, что он потихоньку уходит, - будет еще хуже. Она подняла подушку, как будто не решаясь сгладить отпечаток его щеки, но вдруг уронила ее и быстро обернулась.
- Мигэн!
Она приложила ладони к щекам, но глаза ее прямо и бестрепетно погрузились в его глаза. Никогда раньше он не видел так ясно глубину, чистоту и трогательную преданность этих влажных, как будто росой омытых глаз. Он еще нашел силы пролепетать:
- Спасибо, что вы... так мило с вашей стороны было ждать меня вчера вечером!
Она ничего не ответила, и он растерянно забормотал:
- Я... я бродил в скалах... ночь была замечательная. Я... мне только нужно тут взять книжку...
Но при мысли о том, как она только что целовала его подушку, у него закружилась голова, и он бросился к девушке. Касаясь губами ее глаз, он подумал в странном восторге: "Теперь все кончено... вчера все было случайно, а сейчас - все кончено!" Девушка не уклонялась от его губ, а они уже двигались вниз, пока не встретились с ее губами. Этот первый настоящий поцелуй любви - необычайный, чудесный, все же почти невинный - чье сердце он поразил больше?
- Приходи сегодня ночью под большую яблоню, когда все лягут спать. Мигэн, обещай...
- Обещаю! - шепнула она чуть слышно.
Но, испугавшись ее бледности, испугавшись того, что случилось, он отпустил ее и ушел вниз. Да, теперь кончено. Он принял ее любовь, он дал понять, что любит ее.
Он прошел к зеленой скамье, без книги, за которой ходил, и сидел, бесцельно глядя вдаль, торжествуя и раскаиваясь, не замечая, как кипит за его спиной работа на ферме. Он не представлял себе, сколько он просидел так, вне времени и пространства, как вдруг увидел Джо, стоявшего справа от него за его спиной. Парень, очевидно, только что вернулся с тяжелых полевых работ. Он стоял, переминаясь с ноги на ногу, громко сопя, с красным, как заходящее солнце, лицом, с засученными рукавами синей рубахи, открывавшими мускулистые руки, цветом и рыжим пушком напоминавшие кожу персика.
Его красные губы были полуоткрыты, голубые глаза с льняными ресницами устремлены на Эшерста.
- Ну, Джо, вам что-нибудь надо от меня? - насмешливо спросил тот.
- Да.
- А что такое?
- Уезжайте отсюда. Вы нам не нужны.
Лицо Эшерста, всегда несколько высокомерное, приняло самое надменное выражение.
- Очень мило с вашей стороны, но я, знаете ли, предпочитаю, чтобы мне об этом сказали другие.
Парень подошел еще ближе, так что Эшерст почувствовал залах его разгоряченного работой тела.
- Зачем вы тут живете?
- Потому что мне так нравится.
- Вам, небось, перестанет нравиться, когда я вам прошибу голову...
- Да что вы? А когда вы изволите это сделать?
Джо не ответил и только еще пуще засопел. Его глаза сверкали, как у разъяренного молодого бычка. Вдруг судорога исказила его лицо.
- Мигэн вас знать не хочет...
Порыв ревности, презрения и злобы к этому толстому сопящему мужлану смел все самообладание Эшерста. Он вскочил и отбросил скамью ногой.
- Убирайтесь к чертям, слышите?
И не успел он договорить, как в дверях дома показалась Мигэн с крохотным коричневым щенком на руках. Она быстро подошла к Эшерсту.
- У него синенькие глазки! - сказала она.
Джо отвернулся и пошел прочь. Его затылок побагровел.
Эшерст поднес палец к мордочке маленького коричневого существа, свернувшегося в ее руках. Как уютно ему было около нее!
- Он уже любит вас. О Мигэн, все любят вас!
- Пожалуйста, скажите, что вам говорил Джо?
- Он велел мне уехать, потому что вы не хотите, чтобы я здесь жил.
Она топнула ногой и взглянула на Эшерста. От этого взгляда, полного обожания, у него дрогнули все нервы, как будто он увидел бабочку, обжегшую крылья.
- Сегодня ночью, - шепнул он. - Не забывайте!
- Нет. - И, прижавшись лицом к толстому тельцу щенка, она убежала в дом.
Эшерст пошел по дорожке. У изгороди на лугу он увидел хромого пастуха с коровами.
- Чудесный день, Джим!
- Ага... Хороша погода для травы. Нынче дуб будет цвести раньше, чем ясень, а когда дубы цветут раньше...
Эшерст лениво перебил его:
- Скажите, где вы видели страшного цыгана, Джим?