Он спустился к ручью и, глядя в темный затон, пробормотал: "Весна и молодость... А что же сталось здесь со всеми?" И вдруг, испугавшись встречи с людьми, боясь, что они исковеркают его воспоминания, Эшерст торопливо пошел по тропинке и вернулся к перекрестку.

У автомобиля стоял, опираясь на палку, старый седобородый крестьянин и разговаривал с шофером. Он сразу смолк, увидев Эшерста, и, виновато притронувшись к шляпе, заковылял было дальше по дороге.

Эшерст спросил его, указывая на маленький зеленый холм:

- Не можете ли вы сказать мне, что это такое?

Старик остановился, и на его лице появилось такое выражение, как будто он хотел сказать: "Угадали, сударь, кого спросить".

- Это могила, - ответил он.

- А отчего она здесь? Старик улыбнулся.

- Это, как говорится, целая история. Мне уж не впервой ее рассказывать, здесь много людей ходит, все спрашивают. Мы зовем это место "Девичья могилка".

Эшерст протянул кисет.

- Закуривайте, - предложил он.

Старик снова дотронулся до шляпы и медленно набил свою старую глиняную трубку. Его глаза под лохматыми седыми бровями, окруженные целой сетью морщин, все еще блестели, как у молодого.

- Ежели вы ничего не имеете против, сэр, я присяду. Что-то у меня нынче нога побаливает, - сказал он и уселся подле холмика.

- Здесь на могилке всегда лежат цветы. И не так скучно здесь; добрые люди ездят и ходят, автомобили и всякое такое... не то, что в старые годы. Теперь-то ей не так обидно... Сама на себя руки наложила, бедняжка!

- Вон оно что... - проговорил Эшерет. - Оттого ее и похоронили на перекрестке. А я и не знал, что этот обычай до сих пор сохранился.

- Да это случилось давным-давно! У нас тогда священник был очень строгий. Погодите, мне под святого Михаила семьдесят шестой пошел, что ли. А тогда мне всего пятьдесят годов было. И ни один человек не знает того, что знаю я. Она, эта девушка то есть, была отсюда, с той же фермы, где я работал, от миссис Наракомб теперь ферма перешла к Нику Наракомбу. И я нынче, бывает, для него кое-что делаю...

Эшерст, прислонясь к стене, раскуривал трубку, прикрыв ее от ветра рукой. Спичка уже потухла, а он все еще не отнимал рук от лица.

- Да? - сказал он, и его голос даже ему самому показался хриплым и чужим.

- Таких, как она, бедняжка, на всем свете не найти! Всегда кладу цветок ей на могилку. Красивая была и добрая, да вот не позволили ее похоронить у церкви - и там, где она хотела, тоже не дали. - Старик умолк и погладил жилистой волосатой рукой дерн холма, где росли колокольчики.

- Да? - сказал Эшерст.

- Ежели говорить начистоту, - продолжал старик, - так я думаю, что тут любовь замешалась, не иначе, хоть наверняка никто ничего не знает. Разве узнаешь, о чем девушка думает, но, по-моему, дело было так... - Он снова провел рукой по холмику. - Очень я любил эту девочку, да, по правде сказать, кто ее не любил? Только сердце у нее было любящее, - оттого все и случилось. - Старик поднял глаза.

- Да? - снова пробормотал Эшерст дрожащими губами.

- Дело было весной, в эту же пору... нет, пожалуй, попозже, когда все зацвело... Жил у нас тогда один студент, славный малый, только ветер в голове... Мне-то он понравился, и ничего я между ними не примечал, но, видать, вскружил он девочке голову. - Старик вынул трубку изо рта, сплюнул и продолжал: - Видите ли, он вдруг уехал и больше не возвращался. У них до сих пор остались кое-какие его вещи, заплечный мешок... Это-то меня и удивило: он так за вещами и не прислал. Звали его Эшес или вроде того.

- Да? - сказал Эшерст в четвертый раз.

Старик пожевал губами.

- Она ничего не говорила, только с того дня на нее словно наваждение нашло, стала будто не в себе. Никогда в жизни не видал я, чтоб люди так сразу менялись. У них на ферме работал один молодой парень, Джо Биддафорд его звали, он был от нее без ума, изводил ее, наверно, своими приставаниями. А она стала совсем дикая. Я ее, бывало, видел по вечерам, когда телят загонял. Стоит под большой яблоней и глядит прямо перед собой. Ну, думаю, кто знает, что с тобой стряслось, да только вид у тебя больно нехороший, просто жалость берет, вот что!..

Старик снова раскурил трубку и задумчиво затянулся.

- Ну?.. - прошептал Эшерст.

- Как-то раз я ее и спросил: "Что с тобой, Мигэн?" Ее звали Мигэн Дэвид, она была из Уэльса, как и ее тетка, старая миссис Наракомб. "Ты все о чем-то горюешь", - говорю. "Нет, Джим, говорит, ни о чем я не горюю". "Нет, горюешь", - говорю я, а она: "Нет, нет!", а у самой слезы так и катятся. "А чего ж ты плачешь?" - говорю, а она прижала руку к сердцу: "Здесь, говорит, болит, только ничего, это скоро пройдет, но если, говорит, со мной что случится, пусть меня похоронят под большой яблоней, Джим". А я смеюсь: "Да что с тобой случится, глупенькая?" "Нет, говорит, я не глупенькая". Я-то знаю, что девушки иногда зря болтают, и думать об этом не стал. А дня через два, часов в шесть вечера, гоню я телят и вижу - в ручье, у самой яблони, что-то темное лежит. А я и думаю: "Не свинья ли это, вот чудно, куда забралась!" Подошел - и увидел, что там...

Старик замолчал. Он поднял глаза, блестящие и печальные:

- Это была она, в маленьком затоне под скалой, где раза два купался тот молодой джентльмен. Она лежала в воде ничком. А над ее головой - куст лютиков, так прямо и свешивался с камня. Поднял я ее, посмотрел ей в лицо ну прямо как у ребенка, спокойное да красивое, просто до того красивое, что и сказать нельзя. Доктор ее осмотрел, сказал, что ей никогда бы не утонуть на таком мелком месте, если бы не нашло на нее затмение. И правда, посмотреть на ее лицо, так сразу было видать, что она не в себе. Я просто от слез не мог удержаться - до того она лежала красивая. Уже июнь месяц пошел, а она где-то отыскала веточку яблоневого цвета и воткнула себе в волосы. Вот я и думаю: верно, на нее нашло наваждение, оттого она так весело и пошла на смерть. Там совсем мелко было - фута полтора, не больше... Да я-то знаю, что это место нечисто, и она знала, меня и теперь не уговоришь, что это не так... Только зря я всем передал наш с ней разговор насчет того, чтоб ее похоронили под большой яблоней. Все и решили, что она нарочно покончила с собой, - потому-то ее здесь и схоронили. Священник у нас на этот счет был строгий.