Горький Максим

Варвары

Сцены в уездном городе.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Черкун Егор Петрович, 32 лет, инженер.

Анна Федоровна, 23 лет, его жена.

Цыганов Сергей Николаевич, 45 лет, инженер.

Богаевская Татьяна Николаевна, 55 лет, домовладелица, дворянка.

Лидия Павловна, 28 лет, ее племянница.

Редозубов Василии Иванович, 60 лет, городской голова.

Гриша, 20 лет, Катя, 18 лет, его дети.

Притыкин Архип Фомич, под 35 лет, купец, лесопромышленник.

Притыкина Пелагея Ивановна, 45 лет, его жена.

Монахов Маврикий Осипович, 40 лет, акцизный надзиратель.

Монахова Надежда Поликарповна, 28 лет, его жена.

Головастиков Павлин Савельевич, под 60 лет, мещанин.

Дробязгин, 25 лет, служит в казначействе.

Доктор Макаров, 40 лет.

Веселкина, 22 лет, дочь почтмейстера.

Исправник, 45 лет.

Ивакин, 50 лет, садовник и пчеловод.

Лукин Степан, 25 лет, студент, его племянник.

Дунькин муж, под 40 лет, личность неопределенная.

Гогин Матвей, 23 лет, деревенский парень.

Степа, 20 лет, горничная Черкуна.

Ефим, 40 лет, рабочий Ивакина.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Луговой берег реки; за рекою виден маленький уездный город, ласково окутанный зеленью садов. Перед зрителями сад - яблони, вишня, рябина и липы, несколько штук ульев, круглый стол, врытый в землю, скамейки. Вокруг сада - растрепанный плетень, на кольях торчат валеные сапоги, висит старый пиджак, красная рубаха. Мимо плетня идет дорога - от перевоза через реку на почтовую станцию. В саду направо - угол маленького, ветхого дома; к нему примыкает крытый ларь - торговля хлебом, баранками, семечками и брагой. С левой стороны у плетня - какая-то постройка, крытая соломой, - сад уходит за нее. Лето, время - после полудня, жарко. Где-то дергает коростель, чуть доносится заунывный звук свирели. В саду, на завалинке под окном, сидит Ивакин, бритый и лысый, с добрым, смешным лицом, и внимательно играет на гитаре. Рядом с ним - Павлин, чистенький, аккуратный старичок, в поддевке и теплом картузе. На окне стоит красный кувшин с брагой и кружки. На земле у плетня сидит Матвей Гогин, молодой деревенский парень, и медленно жует хлеб. С правой стороны, где станция, доносится ленивый и больной женский голос: "Ефим..." Молчание. Слева по дороге идет Дунькин муж, человек неопределенного возраста, оборванный и робкий. Снова раздается крик: "Ефим!.."

Ивакин. Ефим... Эй!

Ефим (идет по саду вдоль плетня). Слышу... (Матвею.) Ты чего тут?

Матвей. Ничего... вот - сижу...

(Третий раз, уже раздраженно, зовут: "Ефим!")

Ивакин. Ефим! Что ж ты, братец ты мой...

Ефим. Сейчас... (Матвею.) Пошел прочь!..

(Снимает рубаху с плетня, Дунькин муж кашляет и кланяется ему.) А... явился! Чего надо?

Дунькин муж. Из монастыря иду, Ефим Митрич...

Ефим (идет). Выгнали? У, дармоеды... черти!

Ивакин (Ефиму). А ты, братец, иди, когда зовут...

(Павлину.) Любит командовать старик...

Павлин. Всякому человеку этого хочется.

Ивакин. А люди - против... люди не желают, чтобы на них зря орали... да...

Павлин. Как ни поступай, одобрения от людей не заслужишь... Однако в строгости все нуждаются.

Ивакин. Этот же самый вальс можно играть на другой манер - вот как. (Играет.)

Дунькин муж. О господи! Обругал человек всех видимых и невидимых: а за что?

Матвей. Жарко.

Дунькин муж. И мне жарко, но я терплю молча: Просто - человек, который хоть несколько сыт, уже почитает себя начальством: Хлеб да соль!

Матвей. Ем да свой...

Дунькин муж. Деревенский? Хорошо в деревнях хлеб пекут.

Матвей. Когда мука есть - ничего, испечь могут... А это - у Ивакина я купил...

Дунькин муж. Скажите! Запах у него однако - как у деревенского... Позвольте мне кусочек... отведать.

Матвей. Самому мало...

(Дунькин муж, вздохнув, двигает губами.)

Ивакин. Вот... можно играть еще медленнее.

Павлин. Говорите - называется это "Вальс сумасшедшего священника"?

Ивакин. Именно...

Павлин. Почему же так? Чувствую в этом некоторый соблазн и как бы неуважение к духовному сану...

Ивакин. Ну, пошел мудрить! Экой ты, Павлин, придира!

Павлин. Напрасно так осуждаете, ибо всем известно, что скелет души моей - смирение... но только ум у меня беспокойный...

Ивакин. Не располагаешь ты к себе, братец мой: вот что!

Павлин. Ибо возлюбил правду превыше всего: На гонения же не ропщу и, будучи в намерениях моих тверд, ничего, кроме правды, не желаю.

Ивакин. Чего тебе желать? Домишко есть, деньжонки есть... (Слева слышны голоса, Ивакин смотрит.) Почтмейстерова дочь идет... куда это?

Павлин. Вертихвостка... Пагубного поведения девица...

(Идут Дробязгин и Веселкина.)

Веселкина. Я вам говорю: она была замужем за инженером.

Дробязгин. Марья Ивановна! Отчего у вас такое недоверие к фактам?

Веселкина. Я верю только в то, что знаю...

Дробязгин (почти с отчаянием). Но этот пессимизм совершенно не совпадает с вашей наружностью! Поверьте мне, - муж Лидии Павловны был директором лакричного завода, и она его не бросила, а просто он умер, подавившись рыбьей костью...

Веселкина. Она его бросила, говорю вам!

Дробязгин. Марья Ивановна! У нас в казначействе все известно...

Веселкина. У нас на почте знают больше вашего. Он украл деньги и теперь - под судом... и она сама в это дело запутана, да-с!

Дробязгин. Лидия Павловна? Марья Ивановна! Сама Татьяна Николаевна...

Веселкина. А за то, что вы спорите, вы должны угостить меня брагой:

(Ивакин встает и уходит за угол дома. Павлин берет оставленную им гитару, заглядывает внутрь ее, трогает струны.)

Дробязгин. Извольте! А все-таки она - вдова!

Веселкина. Да? Хорошо же... Вы увидите...

(Уходят направо.)

Дунькин муж (негромко). Слушай... дай кусочек, Христа ради!

Матвей. Что ж ты, чудак, прямо не сказал? Просишь отведать... разве хлеб отведывают?

(В саду является Ивакин, ставит на стол кувшин браги, два стакана и смотрит вдаль.)

Дунькин муж. Стыдно было прямо-то... спасибо!

Ивакин. Павлин! Город-то... красота! Как яичница на сковороде... а?

Павлин. Проведут железную дорогу - всё испортят...

Ивакин. Чем испортят? Каркай!

Павлин. Нашествием чужих людей...

(Входят в сад Веселкина и Дробязгин, садятся за стол, пьют брагу и вполголоса разговаривают. Ивакин и Павлин уходят за угол.)