Петербургская субретка

(одна из столичных метаморфоз)

Андрей Николаевич Загорский только что проснулся, когда ему доложили, что его дожидается в передней горничная г-жи Малевской.

Загорский был одним из видных представителей "золотой" или, вернее, "золоченой" молодежи.

Последнее название ближе к истине уже потому, что золота в карманах этой молодежи, сравнительно с широкой жизнью, бывает зачастую весьма немного, - ее спасает "обширный кредит", но, конечно, спасает до поры до времени.

Счастливцам подчас улыбается отдаленное наследство.

В таком положении находились денежные дела и Андрея Николаевича.

Небольшое заложенное имение в Рязанской губернии было единственным его достоянием. Конечно, от продажи его можно было получить довольно порядочную сумму, но это имение служило краеугольным камнем кредита, оказываемого Загорскому "петербургскими благодетелями", и продажа его представилась делом рискованным, делом крайности.

Тем более что у Андрея Николаевича в запасе был богатый и старый дядя, отставной военный, хотя еще бодрый, молодящийся старик, но не могущий же прожить два века.

Так соображал племянник - его единственный наследник.

А потому мысль о продаже имения, хотя и приходившая в голову Загорскому, в силу этих соображений откладывалась.

По наружности Андрей Николаевич представлял из себя благообразного шатена с гладко причесанными волосами, с коротко подстриженной бородкой "a la Boulanger". Среднего роста с усталыми, не особенно умными глазами, всегда изящно одетый, он ничем не отличался от сотни других петербургских джентльменов, шлифующих в урочный час панели Невского проспекта - этих, по меткому выражению поэта, "детей вековой пустоты и наследственной праздности".

Накинув свой изящный шелковый халат, Загорский приказал лакею позвать к нему раннюю гостью.

- А, Лидия! - воскликнул он. - Письмо от Натальи Петровны?

Он протянул даже руку.

Наталья Петровна Малевская была хорошенькая и молоденькая светская женщина - жена одного из приятелей, даже друзей Андрея Николаевича, что, впрочем, не мешало ему быть с ней в интимной переписке, причем горничная Малевской - Лидия, служила для них уже в течение года верным почтальоном.

- Нет, не письмо, - смущенно произнесла хорошенькая горничная, Наталья Петровна мне отказала...

- Отказала! - повторил он.

Это его смутило - Лидия была такая преданная.

- За что? - спросил он.

- Барыня меня заподозрила...

- В чем?

- Относительно барина...

- Относительно Сергея? - так звали Малевского. - Вот как! Ха-ха-ха! Ну и что же?

Лидия опустила глазки.

- Я не могу жаловаться на Наталью Петровну. Она обошлась со мной ласково, без крика, она сказала мне только: "Я даю тебе два часа, чтобы ты могла уложить свои вещи и уехать!" Рассчиталась она со мной тоже очень хорошо...

- Что же вы хотите от меня? Согласитесь сами, что просить за вас Наталью Петровну немножко не... удобно...

- Я и сама это очень хорошо понимаю, Андрей Николаевич, только я служила вам целый год верой и правдой... У вас знакомых целый город, - все господа хорошие...

- А у вас есть рекомендация?..

- Ни одной! Мне все барыни по злости отказывали: из-за своих мужей...

Лидия снова опустила глазки.

Загорский внимательно осмотрел ее с головы до ног.

Лидия была прехорошенькой девушкой, с густыми каштановыми волосами, высокая, стройная. Это был тип избалованной субретки.

- Ваш паспорт? - сказал он.

Она быстро сунула руку в карман дипломата и подала синенькую книжечку.

Такие книжечки выдаются С.-Петербургским градоначальником только дворянам.

Это его удивило.

Загорский развернул книжечку. Лидия оказалась дочерью поручика.

- Э! Да вы дочь бедных, но благородных родителей!

- Как же с, мой папенька был офицер, моя маменька...

- Довольно. Вы дитя несчастья.

У него блеснула мысль.

У вас есть, конечно, шляпка?

- О, да...

- В таком случае садитесь и подождите меня здесь, - сказал он, возвращая ей паспорт.

Он прошел в кабинет и сел за письменный стол.

Загорский решился привести в исполнение мысль, блеснувшую у него во время рассмотрения паспорта Лидии.

Среди его знакомых была одна барыня, - Ольга Николаевна Меньшова, жившая отдельно от мужа, служившего где-то в провинции и аккуратно высылавшего ей ежемесячное содержание.

Ольга Николаевна любила окружать себя хорошенькими лектрисами; устройство дальнейшей судьбы этих лектрис составляло ее специальность.

Андрей Николаевич бывал у Меньшовой редко, но всегда, как человек, по-видимому, богатый, являлся желанным гостем.

К ней-то и решился Загорский направить Лидию. Вращавшаяся совершенно в ином кругу, нежели тот, в домах которого последняя служила в горничных, Меньшова не могла знать прошлого рекомендуемой особы.

Загорский принялся за письмо:

"Дорогая Ольга Николаевна"!

"Подательница письма дочь одного из друзей моего покойного отца круглая сирота, судьба которой достаточно печальна, чтобы вызвать сострадание доброго сердца.

Я знаю, что вы обладаете таким сердцем. Притом вы любительница хорошеньких; моя протеже не из числа тех, которые остаются незамеченными, в чем вы, конечно, сами убедитесь, а потому я надеюсь, что, посылая ее к вам, я тем самым кладу первый камень в основание устройства ее жизненной карьеры - вы же довершите здание".

- Вот письмо, с которым вы отправитесь на Малую Итальянскую, дом номер 17, к госпоже Меньшовой.

- Она замужем?

- Да, но мужа здесь нет, вы поступите к ней не в камеристки, а в компаньонки или лектрисы. Ах, черт возьми, забыл? Умеете вы читать и писать?

- Да.

- Смотрите - о прошлом ни полслова!.. Держите ухо востро. Сочините какую-нибудь жалостную историю насчет любви и помните, что вы круглая сирота... Поняли?

- Поняла...

- А в награду... поцелуй...

- Ах, что вы...

Время шло. Андрей Николаевич в вихре светской жизни совершенно забыл Лидию и сорванный поцелуй. Уже около года, как он потерял ее из виду, ни разу не заехав к Ольге Николаевне.

Впрочем, Загорскому за последнее время совсем было не до Лидии, не до Меньшовой. Несколько его векселей поступили в протест; кредиторы становились все назойливее и назойливее; без залога ни за какие проценты ни кто не верил. Вся надежда покоилась на дядюшке, на его отправлении в лучший мир... Если эта надежда обманет, продавай Рязанское имение, а там, хоть в петлю.

Погруженный в соображения: "где прихватить?", Загорский в обычный час шел по Невскому. Его внимание остановилось на изящной, совершенно новенькой "с иголочки" коляске, запряженной парой вороных.

Коляска подкатила к магазину Антонова на углу Михайловской улицы и из нее выпорхнула на панель изящно одетая барыня.

Загорский как раз проходил мимо. Барыня, увидав его, приостановилась.

Он не мог прийти в себя от удивления - это была Лидия.

Она узнала своего благодетеля.

Загорский подошел к ней; они разговорились. Лидия сообщила ему, что нашла себе покровителя, человека пожилого, но очень богатого, который ее страшно балует.

- Я обязана всем этим - она глазами показала на свой туалет и коляску - все-таки вам. Мы встретились с ним у Ольги Николаевны.

- Прекрасно, - воскликнул Андрей Николаевич, - значит, за вами, Лидия, шампанское!

- Ах он меня любит, так любит, - продолжала болтать Лидия, - что если бы...

Лидия остановилась.

- Что такое "если бы", - не понимаю.

Лидия, смеясь, прошептала что-то на ухо Загорскому.

- Так зачем же дело то стало?

- Невозможно! В его лета...

- Ну хорошо, Лидия, я вам и теперь помогу советом!

На этот раз он что-то начал шептать Лидии.

- Подумаю... однако же, прощайте...

- Прощайте и помните: маленькие рожки ведут к большому благополучию.