Ситуация, о которой в нем идет речь, похожа на другие, уже встречавшиеся нам. Фарисеи – богословы, юристы, специалисты по ортодоксии – спрашивают: «По всякой ли причине позволительно человеку разводиться с женою своею?» Вопрос этот ставится с не более честными намерениями, чем вопрос о «величайшей заповеди», о котором мы уже говорили (Мф 22.34-40). Они совсем не хотят поучиться, – они хотят заманить Его в ловушку. В связи с этой темой существовала детально разработанная казуистика: достаточна ли та или другая причина для выдачи разводного письма; когда данная причина действует отягощающе, а когда смягчающе; какие допускаются исключения, и так далее – с бесконечными примечаниями и оговорками. Противники рассчитывают на то, что Иисус, придающий мало значения ухищрениям закона нической науки и все время говорящий о делах Провидения, о любви и чистоте сердечной, не разберется в этих хитросплетениях и, так или иначе, обнаружив свою некомпетентность. Но Он одним мановением руки отметает все и переносит вопрос совсем в иную плоскость: человеку вообще не позволительно разводиться!
Брак основан Богом. Бог сотворил человека как мужчину и женщину, имея, следовательно, в виду их соединение. Этот союз, будучи заключен, представляет собой единство, происходящее от Самого Бога. Супруги соединяются по велению Бога, причем настолько тесно, что образуют уже только «одну плоть», и то, что касается одного, затрагивает и другого. Человек может разъединить то, что он сам соединил, но соединенное Богом неподвластно человеку. Человек может вступить в брак по свободному решению, это в его власти. Но если он это сделал, то тем самым завязывается связь от Бога, над которой он уже не властен. В этом – сверхчеловеческий характер брака, который может стать блаженной тайной, приносящей во всех превратностях мир и поддержку, но может стать и тяжким роком.
Вопрошающие возмущенно возражают: почему же тогда Моисей дал все эти предписания о выдаче разводного письма? Иисус отвечает: ради жестокосердия вашего. Потому, что нет у вас ни любви, ни любовью порождаемой верности. Потому, что вы своекорыстны и чувственны и, если бы вам не было сделано уступок, вы взбунтовались бы, – Бог же слишком милосерден, чтобы это допустить. Закон – как мы уже говорили – не был выражением первоначальной Божией воли, которая говорила еще к Аврааму, тем более что она действовала в раю и проявилась в творческом замысле; закон – это свидетельство отпадения народа, порядок, созданный Богом после того, как люди не удержались в истинном порядке веры и свободы.
Ученики потрясены. Возможно, что до их сознания доходят теперь и слова Иисуса из Нагорной проповеди: «Вы слышали, что сказано древним: не прелюбодействуй. А я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем» (Мф 5.27-28). Если так, то жениться – значит связать себя ужасающим образом! Брак с одной-единственной женщиной, без возможности его расторжения, при том, что даже похотливый взгляд на другую оказывается уже прелюбодеянием! Если так обстоит дело с отношениями между мужем и женой, то человеку лучше не жениться! На это Иисус говорит: «Не все вмещают слово сие, но кому дано» (Мф 19.11). Такой оборот речи часто встречается в словах Иисуса, например, когда Он восклицает: «Кто имеет уши слышать, да слышит» (Мф 11.15). Он всегда указывает на то, что сказанное Им нельзя понять, исходя из человеческого опыта или закона, но только из веры и благодати. Так и здесь: сказанное вам о браке вы не можете понять, исходя из человеческой природы, мира и закона, но только на основе веры. И исполнить это вы можете не собственным усилием, а только по благодати. Но теперь мысль продвигается дальше: существует порядок вещей, еще более далекий, чем брак, от того; что «может вместить» каждый, а именно – отказ от всякого полового общения. И чтобы было совсем ясно, что Он имеет в виду, Он делает различие: не вынужденный отказ, вызванный неспособностью к браку вследствие телесного недостатка или постороннего вмешательства, отрицательно повлиявшего на половые потенции, но тот, который возникает из свободной воли, и притом ради Царства Небесного. Существует жизненный порядок и образ жизни, при котором человек всю силу своей любви направляет непосредственно на Бога и Его Царство, и уже только от Него она переходит к человеку. Об этом в законе написано еще меньше. И к этому в еще большей степени относятся слова: «Кто может вместить, да вместит».
Ставится вопрос, который из этих двух порядков выше. Им мы займемся в дальнейшем. Сейчас важно то, что, согласно словам Господним, оба они вырастают из одного корня. В обоих содержится некая тайна, противоречащая естественной природе. Оба означают нечто большее, чем то, что «может вместить» каждый. Ни тот, ни другой не может быть выведен из непосредственного импульса или из законов человеческого общества, или из сердца – они могут быть поняты только из Откровения, усвоены верой и исполнены по благодати.
Принято говорить, что христианский брак соответствует природе человека. Это можно понимать правильно, но можно и превратно. Конечно, он соответствует природе человека, но такой, какой она была, когда несла в себе ясный образ Божественной воли, была устремлена к Богу и пронизана действенностью Его благодати. Для человека в раю была бы «естественной» единственность и нерасторжимость брака, заключенного в свободе и любви его богопослушного сердца, – а для человека, каким он стал вследствие греха? Пожизненная связь с другим существом – может ли она также и падшему человеку казаться чем-то «естественным», – не потому, что он осмыслил ценности и цели, физические и духовные связи, а по непосредственному чувству и опыту? «Естествен» прежде всего инстинкт, но он стал своевольным и раздвоенным; перед судом совести он предстает лживым, склонным к насилию, непостоянным и изменчивым, и те же характерные черты должны быть присущи тому, что на нем строится, – отношениям между двумя людьми...
Сердечная склонность так же «естественна». Может ли она постоять за себя? Она может отвечать за то, что ей ведомо, но не за то, что находится в подсознании, и еще меньше за то, что произойдет. Ведь вся литература повествует об изменчивости сердца... Значит, остается личность? «Естественна» ли для личности, подразумевается ли для нее пожизненная связь с одним и тем же человеком при всех переменах состояний и событий, собственного развития и развития другого? Союз, заключаемый неискупленной свободой личности, ею же может быть и расшатан... А совесть человека? Его способность судить и принимать решения, его верность? Действительно ли они надежны? Кто это утверждает, не хочет быть зрячим... Но если допустить даже, что из нравственной свободы может возникнуть подлинно нравственная связь, брак означает нечто большее. Его смысл в том, что при влечении, при всех переменах в сердце, в борьбе свободы за нравственный долг всплывает нечто «не отсюда»: единый образ и единая сила, которая не только «крепка» и «хороша», но «вечна» и «свята». И если эти два человека – непостоянные, мятущиеся со всеми последствиями греха, с сердцами, бунтующими против благодати, – принимают в свое сознание и свою волю это святое единство, преобразуя свою общность со всей ее человеческой несостоятельностью и трагичностью, то это не «естественно», и «вместить» это может только тот, кому это дано, кто верует.
Конечно, нерасторжимый брак соответствует глубочайшему смыслу природы, и, несмотря на все страдания и разрушения, он в конечном итоге фактически оправдан. Тем не менее его нельзя представлять себе попросту соответствующим природе, чтобы не возникла опасность, что он утратит свой священный смысл и превратится в этическое или социальное установление. Когда же его видят в свете веры и переживают в благодати, возникает нечто воистину и в высоком смысле «естественное». Эта «естественность» означает, однако, нечто иное, чем непосредственная естественность нашего существа. Она – плод благодати и веры. Начинают не с нее, но христианское усилие заканчивается ею. Она как детскость, о которой шла речь выше. Поэтому она должна созидаться силой, подобной той, которою созидается девственность: верующей отрешенностью. Христианский брак неизменно возрождается из жертвы. Он, конечно, означает жизненную полноту обоих соединившихся, такую плодотворность и завершенность существа, которые превосходят возможности каждого из них в отдельности. Но это осуществляется не путем одного только переживания и действия, а через отрешенность – через все формы отрешенности, которые становятся необходимыми из-за непоследовательности инстинкта, из-за непостоянства сердца, из-за все время возникающих разочарований в другом, из-за кризисов нравственной силы, из-за требований, предъявляемых общей жизнью, из-за перемен во внешней судьбе.