5. «Моисей и Илия»

Читая сообщения синоптиков о преображении Господнем [см. третью главу этой части], – все обычно обращают внимание только на то, что происходит с Христом, и на связь этого с Его Воскресением. Поэтому часто забывают спросить, что же означает появление двух мужей, которые с Ним беседуют. Известно, что это – «Моисей и Илия», законодатель Ветхого Завета и тот из пророков, о котором третья Книга Царств повествует, что он был «восхищен» под конец своей жизни, из чего поздняя иудейская апокалиптика вывела его предполагаемое возвращение перед пришествием Мессии. Но по-видимому, есть особый смысл в том, что появляются именно эти фигуры ветхозаветной истории. Почему Моисей, а не Авраам? Почему Илия, а не Исаия или еще кто-нибудь из пророков?

Да, почему не Авраам, не эта мощная личность, с которого только и начинается по-настоящему вера среди людей? Авраам был состоятельным, бездетным человеком, жившим в почете в своей стране. И вот его отозвал оттуда Бог. В своем преклонном возрасте он должен был стать отцом целого народа, началом знаменательной истории. Для этого он должен был оставить свою прежнюю жизнь и последовать призыву Божию. Дело это было нелегким – не столько переселение, так как в те времена странствия вошли в привычку, сколько уход из послушания Богу, в доверии к немыслимому обетованию. Повиновение призванного было величественно. Величественно было его твердое стояние в вере, когда в течение целой четверти столетия обетование так и оставалось пока обетованием, а Аврааму было уже около ста лет. После того как исполнение пришло и сын родился, непостижимо величественным был путь глубокого старца на гору Мориа, где он должен был принести в жертву своего сына (Быт 22), сохраняя при этом веру, что из его семени произойдет целый народ. Так Авраам становится отцом всех верующих (Рим 4.11). Вокруг него живет бесконечная надежда. Необозримое обетование открывается перед ним. Пусть он выйдет в месопотамскую ночь – сказал ему Бог – и посмотрит на звезды: исполнение, которое принесет будущее, будет велико, как число звезд на небе. Так велик этот человек в глазах Бога. Но не он послан беседовать с Иисусом в то время, когда народ, происшедший из семени праотца, ответил отказом на Его призыв. Возможно, что если бы это событие произошло во времена Нагорной проповеди, то Авраам мог бы прийти, – тогда, когда великая возможность обетовании еще оставалась открытой. Но теперь – теперь приходит Моисей. Что можно сказать о нем?

Моисей также был призван, после того как он, любимец двора, бежал, убив египтянина. На горе Хориве Бог призвал его и послал вывести народ Божий из Египта (Исх 3). Моисей противился; он, очевидно, предчувствовал, что его ожидает. Вокруг Авраама были бесконечный простор и божественная возможность – на плечи же Моисея легла ужасная тяжесть. Ведь он с трудом владел своим языком, слова не повиновались ему. Народ Авраама уже существовал, многочисленный и сильный, но порабощенный, и Моисей должен был вывести его на свободу. Это означало не только вырвать его у великой египетской державы. Ведь с ним был Бог – и если бы народ действительно желал стать свободным, то кто мог бы этому помешать? Но он этого, в сущности, не желал. Поэтому освободить его – значило вырвать это человеческое множество из тупости обеспеченной жизни. Конечно, люди взывали к Богу, моля Его об освобождении, но свою просьбу они сочли бы исполненной, если бы принудительный труд стал более легким и условия их жизни улучшились. А теперь они должны были, оставив все, к чему привыкли за сотни лет, идти в пустыню, навстречу неизвестной судьбе, требовавшей смелости и дерзания. Дать им внутреннюю свободу для этого, принудить к этому ожесточившийся народ и глухие сердца – и была задача Моисея.

Она была бесконечно трудна. Пока он сорок дней подряд постился на Синайской горе, пока предстоял перед Богом и принимал Закон, нечто страшное случилось с людьми в лагере. Аарон, первосвященник, отлил им из их драгоценностей образ божка, золотого тельца, и, когда Моисей сходит с горы, он находит их в полном упоении этим культом. Нанесенный ему удар так ужасен, что он разбивает о землю скрижали, на которых написан Закон (Исх 32.19). Это символично. Задача Моисея – осуществить волю Божию вопреки ожесточившейся воле этого народа, совершить освобождение вопреки порабощению их умов. Его справедливо назвали величайшим мучеником на свете. История перехода через пустыню – это история бесконечной борьбы не только с трудностями великого начинания, с природными лишениями и враждебностью других народов, но и с тупостью и неподатливостью самих ведомых. Народ воодушевляется – и тут же падает духом. Он связывает себя священными клятвами, а когда приходит испытание – забывает все. Он берется за дело – и оказывается несостоятельным. В тяжелые минуты память о наводящих трепет Божиих знамениях как бы исчезает, и образ мыслей становится таким же, как у любой другой кучки людей, попавших в беду, – и даже хуже того: как у всякого другого народа на путях войны. Потом они вдруг становятся безрассудно отважными и вопреки всем предупреждениям мчатся навстречу гибели. Часто можно подумать, что они вовсе не чувствуют тайны «похода», нисколько не ощущают окутывающей их грозовой силы предводительствующего Бога, вообще не замечают величия Того, за Кем следуют, протестуют, требуют, мечутся, – словом, они тупы и коварны. Повествование о походе в обетованную землю передает отчаянно тяжелую борьбу могучей воли, отданной Богу, с бременем совокупной человеческой слабости. Моисей, этот терпеливейший из людей, должен был, по существу, нести весь народ на своих плечах.

Кажется даже, что он, кроме того, должен нести еще и бремя Божие, когда возгорается гнев Божий и Он говорит Моисею: «Оставь Меня истребить их», а Моисей заступается за слепой и мятежный народ. Иногда на него, стоящего посреди, словно сыплются удары с обеих сторон – он же выстаивает в страшном положении посредника. Бывает так трудно, что один раз и ему не хватает веры. Это происходит, когда он должен повелеть воде начать течь из скалы, и такое повеление кажется смешным ему самому. В наказание за это Бог открывает ему, что он доведет народ до границы земли обетованной, но сам не перейдет ее (Числ 20.12).

Как ожесточен был народ, показывает Божий приговор: никто из тех, кто вышел из Египта взрослым, не увидит земли обетованной. Никто не годен для нового строительства. Странствие продолжается таинственно долго, и за это время все должны умереть. Воля Его допускает только тех, кто был при исходе ребенком или родился в пути. (Втор 1.34 слл.). Но и сам Моисей должен разделить эту судьбу. Бог не взял обратно того, что Он ему даровал, Он продолжает говорить с ним «лицем к лицу, как бы говорил кто с другом своим» (Исх 33.11). Моисей остался Божиим другом, но все же его жизнь кончается на горе, откуда Бог показывает ему далекую страну, в которую ему самому не суждено вступить (Втор 32.48-52; 34.1-6).

Вот этот человек и явился Христу – Тому, Кто должен донести до конца бремя народной вины, Кому по вине этого же самого народа отказано во вступлении Своим живым телом в новую землю открытого Царства Божия, Кому суждено также умереть «на горе» прежде, чем земля станет доступной, – но только не по собственной, а по нашей общей вине.

А Илия? Мы, наверно, не преувеличим, сказав, что он самый могучий из пророков. Не своими словами: он не оставил возвышенных наставлений. И не необычайными видениями или образами, указывающими истинный путь. После себя он не оставил никаких записей, почти ни одной фразы, которая сама по себе выражала бы нечто особенное. Но нет другого пророка, образ которого нес бы в себе такие первозданные глубины Божией тайны. Нигде больше пророческое существование не выступает как нечто столь же невероятное.

Но его пророчества целиком включены непосредственно в данную ситуацию, а она ужасна, – это время царя Ахава, который так противопоставлял себя Богу, что, как гласило часто повторявшееся позже изречение, из-за него гнев Божий больше не покидал народа. В истории царей он словно прообраз бунта, вместе со своей женой Иезавелью, еще более ожесточенной во зле, чем он (3 Цар 16.29-33). Именно она воздвигла повсюду жертвенники Ваалу и приучала народ к идолослужению. Она приказывала истреблять священников Господних. От нее Илия вынужден был скрываться годами. В годы Ахава тьма царила в стране – тьма адская. Против нее был послан Илия. У него и времени не было благовествовать. Он должен был биться головой о стену ожесточившегося неверия, о стену кощунства, насилия, кровожадности, распространившихся по всей стране. Жизнь Илии была нечеловеческим усилием, направленным против всего этого. Дух Божий кипит в нем, поднимает его выше человеческого роста, дает ему сверхчеловеческие силы – но вот час пришел, и он падает, лежит в пустыне как изнемогшее животное и призывает смерть. И снова ангел прикасается к нему, и, укрепленный Божией силой, он идет «сорок дней и сорок ночей до горы Божией Хорива» (3 Цар 19.4-9). Так он до конца ведет страшную борьбу, рассеивает идолопоклонническое наваждение, пока в последний час огненная колесница не уносит его в неизвестность (4 Цар 2.11).