Из полноты этого видения мы выделим один момент: стоит престол, и сидит на нем Некто. Здесь есть нечто, безнадежно утраченное нами. Современный человек уже не знает, что такое престол и что значит восседать на престоле.

Если мы оглянемся назад, то увидим в египетском изобразительном искусстве яркий мотив, изображающий восседающих на престоле. Какая мощь, какой покой в этих образах богов и царей! Позже этот мотив вновь появляется в раннем греческом искусстве. В христианском варианте мы находим его в мозаиках первых веков и в живописи начала Средневековья. Затем он исчезает. Изображенные сидят, но не на престоле. Вместе с тем их позы становятся более беспокойными. Древнее восседание на престоле не было чем-то застывшим, но движение выражалось мощью образа, его спокойствием, его внутренним содержанием. Теперь оно обретает чисто внешнее выражение. В позе сидящего уже нет монументальности, словно это не более чем мимолетное мгновение между приходом и уходом. Что-то переменилось в самих основах мироощущения. Если спросить современного человека, как он воспринимает жизнь, то ответ в различных вариантах всегда сведется к одному и тому же: жизнь – это усилие, поиски цели и стремление к ней, творчество, разрушение и новое творчество, то, что бурлит и находится в движении, несется потоком и бушует. Поэтому современному человеку трудно почувстовать, что жизнь есть также и могучее присутствие, сосредоточенная в себе сокровенность, сила, парящая в спокойствии. По его представлениям, жизнь неотделима от времени. Она – изменение, переход, постоянная новизна. Той жизни, которая выражается в длительности и устремляется к вечной тишине, он не понимает. Если ему случается представить себе Бога, то он думает о Нем, как о Творящем без устали. Он склонен даже представлять себе Его Самого в постоянном становлении, созидающим Себя на пути от бесконечно далекого прошлого к столь же далекому будущему. Бог, пребывающий в чистом настоящем, неизменный, Сам Себя исчерпывающий в невозмутимой реальности, не говорит ему ничего. И если он слышит о «вечной жизни», которая должна быть исполнением всякого смысла, то легко приходит в замешательство: что это за существование, в котором ничего не происходит?.. Престол означает величие Бога, пребывающего в чистом настоящем, – Живого в вечной тишине, Того, Который во вневременной непреложности Своей воли сотворил все, несет все, управляет всем. Перед Ним земное творчество и борьба преходящи, и их притязания на то, чтобы быть подлинной жизнью – безрассудны. Этот образ Божества встает над Апокалипсисом. Он появляется уже в самом начале собственно апокалиптических событий, и все, что происходит потом, совершается пред Ним. Этот Бог не говорит, но Он владеет смыслом всех вещей; в пятой главе говорится о книге в Его руке, которая запечатана семью печатями и не может быть раскрыта никем, кроме Агнца. Он не действует, но всякое могущество исходит от Него. Все сотворено Им и все, что происходит, диктуется Его волей. Даже Его облик остается туманным, – есть только сверкание драгоценностей, в котором взгляд не различает деталей, каждый всплывающий образ получает форму и смысл от Него. Он кажется только присутствующим, но подлинно зрячие, четыре существа и двадцать четыре старца, потрясены Его абсолютной реальностью и исповедают ее и воздают Ему честь. Ему одному подобающую – поклонение.

То, что имеет вид действия, совершается пред Ним, причем, действующий – Его Сын. Мы уже встретились с Ним, с «Ходящим посреди семи золотых светильников» и Направляющим историю (Откр 2.1). Скоро мы увидим Его в образе Агнца, совершившего искупление и потому обладающего властью над смыслом существования, пожертвовавшего Собой и потому вовлекающего все творение в брачный пир вечной жизни. Мы увидим Того, Кто скачет на белом коне и ведет Своих к победе, Судию, восседающего на высоком белом престоле и Творящего суд над историей, и, наконец, Того, Кого Апостол призывает в конце апокалипсиса: «Гряди, Господи Иисусе!». Но послал Сына Тот, Кто сидит на престоле. Действия Сына – от Него. Сын осуществляет Его волю. К Нему Он возвращается, Ему передает все.

4. Поклонение

В предыдущей главе речь шла о видении престола – о Божием всемогуществе, которое выше всего преходящего и, однако, направляет все, что происходит. В том же тексте говорится об отзвуке Божиего величия в человеке – о поклонении. Здесь сказано: «И когда животные воздают славу и честь и благодарение Сидящему на престоле, Живущему во веки веков, тогда двадцать четыре старца падают пред Сидящим на престоле, и поклоняются Живущему во веки веков, и полагают венцы свои пред престолом, говоря: достоин Ты, Господи, приять славу и честь и силу: ибо Ты сотворил все, и все по Твоей воле существует и сотворено» (Откр 4.9-11).

Величественная картина: двадцать четыре старца, в лице которых человечество предстоит перед Богом, облеченные в праздничные одежды, с золотыми венцами на головах, встают, падают ниц и низлагают свои венцы перед восседающим на престоле.

Стоять прямо – обычная поза человека. Она означает: «Я существую. Вот я стою здесь. У меня есть сила и воля, я выступаю за свое дело и защищаю свое право!» Всем этим жертвует тот, кто поклоняется. Первоначально падение ниц означало, что вассал отдает себя во власть того, кому он обещает служить. То же распространяется и на духовную область. Поклоняющийся заявляет: «Ты обладаешь властью, а не я, Ты Сущий, а не я!» Он уступает место Тому, к Кому обращается, чтобы Его власть возвеличилась. В личностной сфере должен утвердиться Бог, Тот, Кто собственно есть и властвует. В акте поклонения есть неизмеримая глубина. Это предоставление места Богу, это желание, чтобы Он был собственно Сущим, и чтобы царила Его власть, может осуществляться с еще – большей чистотой, полнотой и проникновенностью. Пространство, которое при этом предоставляется Богу, может становиться все более значительным.

Но все это составляет только одну сторону того, что мы называем поклонением, – есть и другая сторона. Для телесного бытия могущество есть нечто однозначное. Буря сильнее меня, значит я должен уступить. Болезнь сильнее меня, поэтому она меня одолевает. Враг сильнее меня, поэтому я оказываюсь побежденным. Все это ясно, и если я сопротивлялся с честью, то в моем поражении нет ничего позорного. Иное дело, когда затрагивается внутренняя жизнь: личность и ее достоинство. Когда я вынужден внешне уступить превосходящей силе, я могу признать этот факт, не склоняя перед нею головы. Чтобы заставить меня уступить и внутренне, сила должна быть оправдана с точки зрения истины, справедливости, добра. Представим себе на мгновение немыслимый случай, что Бог, бесконечная реальность и всесильная мощь, был бы только мощью, только силой, и больше ничем, – тогда я не должен был бы внутренне склоняться перед Ним. Он мог бы уничтожить меня физически, но не добиться от меня поклонения. Чтобы я Ему поклонился, Он должен не только обладать могуществом, но и быть достойным обладать им. Поэтому в нашем тексте и сказано: «Достоин Ты, Господи, принять славу, и честь, и силу» (Откр 4.11). Отчего же Он достоин? Оттого, что Он «сотворил все», а из этого явствует, что Он истинен, благ и свят. Его святость – вот причина, по которой Он достоин обладать могуществом. Теперь поклонение имеет смысл. При этом перед Богом склоняются не только физически, но и духовно, Его могуществу подчиняется не только чувство, но и свободная личность. И не только потому, что Он есть подлинная Реальность и непреодолимая мощь; Он есть также и святая истина и добро. Склониться перед Ним – не только неизбежно, но и праведно. Поклонение Богу есть выражение истины, неистощимой, неисчерпаемой, раскрывающейся все глубже. Поэтому поклонение есть благо. Поэтому от него не страдает достоинство человека, – больше того – оно им определяется, ибо достоинство человека проистекает из истины, и когда он склоняется перед Богом, он прав и свободен.

В акте поклонения есть нечто бесконечно истинное, благотворное, созидательное. Здесь переплетаются многие связи и отношения.