Должен ты все отписать мне, а я - тебе полностью верить.

Мений, когда он отца и матери средства истратил

Храбро до тла, балагуром столичным считаться он начал:

Шут бродячий - не мог он одних только яслей держаться;

Он натощак меж врагом и другом не делал различья;

30 Мастер лихой сочинить клевету на любого любую,

Пагуба он, ураган и прорва для рынка съестного;

Все, что сыскать удалось, предавал ненасытному брюху.

Если ж у тех, кто питал уваженье иль страх к негодяю,

Он ничего не урвет или мало, - дешевые кучей

Жрал он рубцы и ягнят, сколько трем бы медведям хватило

Видно, чтоб мог он сказать (как строгий наш Бестий), что нужно

Брюхо обжор выжигать каленым железом. И он же,

Если напал на добычу побольше, то, все обративши

В дым и золу, говорил: "Для меня ведь не диво, клянусь я,

40 Те, кто съедают добро, ибо нет ничего во всем мире

Жирного лучше дрозда и прекрасней, чем матка свиная..."

Право, таков же и я: если средств у меня нехватает,

Бедной я жизни покой хвалю среди скудости твердый;

Если же лучше, жирней мне кусок попадает, то я же

"Мудры лишь вы, - говорю, - и живете, как следует, только

Вы, что всем напоказ свои деньги пустили на виллы".

Пер. Н. С. Гинцбурга

16

Квинтий добрейший, чтоб ты не спрашивал, чем же именье

Кормит владельца, меня - поля богатят иль оливки,

Яблоки или луга, иль обвитые л_о_зами вязы

Я положенье тебе и вид опишу поподробней,

Горы сплошные почти - их долина тенистая делит,

Так что солнце, всходя, правый склон озаряет, а левый

Кроет пылающей мглой, в колеснице бегущей спускаясь.

Климат одобрил бы ты. А что, коль терновник и вишня

Ягод румяных дадут торовато, дубы же и вязы

10 Тешить обильем плодов будут скот, а хозяина - тенью?

Скажешь, что это Тарент, приближенный сюда, зеленеет.

Есть и ручей, что - реке дать имя достойный - струится

Хладный и чистый; и ничуть не уступит фракийскому Гебру:

Он для больной головы полезен, равно - для желудка...

Милый такой уголок и, если мне веришь, прелестный,

Здравым меня в сентябре представит тебе, невредимым.

Правильно ты ведь живешь, если быть, чем прослыл, ты стремишься.

Жители Рима - давно мы тебя величаем счастливым;

Все ж, не поверил бы больше другим, чем себе ты, боюсь я;

20 Как бы того, кто не мудр и не добр, не счел ты счастливым;

Если народ говорит про тебя, что здоров и силен ты,

Как бы, притворщик, не стал пред едой ты скрывать лихорадку

Вплоть до поры, как начнут уж трястись твои жирные руки.

Ложно стыдясь, то глупцы лишь таит без лечения язвы.

Если б тебе приписал кто-нибудь на земле и на море

Войны, и речью такою ласкал тебе праздные уши:

"Больше ль желает народ тебе счастья, иль сам ты народу,

Пусть без решенья вопрос оставит Юпитер, хранящий

Град и тебя" - ты б узнал без сомненья, что Августа славят.

30 Если позволишь к тебе обратиться, "мудрец безупречный",

Ты - мне на милость скажи - откликнешься ты и ответишь:

- "Рады, конечно, с тобой называться мы добрым и мудрым"?

Все ж, кто сегодня нам дал это, завтра - захочет - отнимет,

Как, представив почет недостойным, он сам отнимает.

"Сдай, то мое" говорит; сдаю я и в тень отступаю.

Станет коль он же кричать, что я вор, отрицать мою честность,

Иль утверждать, что петлей задушил я отца, неужели

Стану, в лице изменясь, я лживым укором терзаться?

Ложною почестью горд и ложных наветов страшится

40 Кто, кроме лживых людей и больных? Добродетелен кто же?

- "Тот, кто решенья отцов, законы, права охраняет,

Тот, кто - умелый судья - много тяжб больших пресекает,

Тот, чьей порукой и чьим показаньем решается дело".

Видит, однако, вокруг каждый дом, вся округа то знает

Гадок внутри он и только лишь шкурой блестящей пригляден.

Если мне раб говорит: "Ничего не украл я, не беглый"

Я отвечаю: "За то и награда - не жгут тебя плети".

- "Я никого не убил". - "Так вор_о_н на кресте ты не кормишь".

- "Честный я труженик". - "Это Сабелл отрицает упорно".

50 Ям опасается волк-хитрец, подозрительных петель

Ястреб; боится крючка прикрытого хищная птица.

Доблестный муж не грешит из любви к добродетели только.

Ты вот себе согрешить, только кары боясь, не позволишь;

Будь же надежда то скрыть, ты святое смешаешь с запретным.

Ибо крадешь коль бобов ты из тысячи мерок одну лишь,

Легче - ты знай - не твой грех, но убыток, что мне причиняешь.

Честный сей муж, на кого и весь форум, и суд весь дивится.

Всякий раз, как богов поросенком, быком ли смягчает,

Громко "О Янус-отец, Аполлон!" восклицает, а после

60 Губы шевелит, боясь быть услышан: "Благая Лаверна,

Дай обмануть мне, о дай же ты правым, святым мне казаться;

Мраком ночным все грехи, обманы же тучей прикрой ты".

Чем же свободней раба или лучше припавший к дороге

Скряга, который гроши, оброненные там, поднимает,

Право, не вижу я: кто будет жаден, тот будет бояться;

Кто же под страхом живет, тот не может, по мне, быть свободным.

Бросил оружие тот и доблести поприще кинул,

Кто достоянье свое умножает, и этим подавлен.

- Если ты пленного можешь продать, то к чему убиваешь?

70 Будет полезен, как раб; пусть пасет или пашет он в поле;

Пусть среди волн, купцом разъезжая, проводит он зиму;

Цены снижает пускай и подвозит съестные припасы.

Мудрый же, доблестный муж говорить не страшится: "Правитель

Фив, о Пенфей! Что меня ты ужаснее хочешь заставить

Несть и терпеть?" - "Отниму все добро. - "Значит, скот мой и деньги

Ложа и все серебро? Так бери же!" - "Я буду под строгой

Стражей тебя содержать, и руки и ноги сковавши".

- "Лишь захочу - меня бог сам избавит от уз!.." Полагаю,

Думает он: "Я умру". Ибо смерть есть предел всех страданий.

Пер. Н. С. Гинцбурга

17

Сцева, хоть сам ты себе и хороший советник, и знаешь,

Как обходиться с людьми, стоящими выше, простому,

Мненье дружка заучи, что учиться сам должен, но хочет

Быть вожаком - сам слепой; ты однако обдумай - быть может,

Выскажу что-нибудь я, что и ты пожелаешь усвоить.

Если отрадный покой ты и сон вплоть до часа седьмого

Любишь, а города пыль, грохотанье колес и трактиры

Ты ненавидишь, совет мой тебе - в Ферентин перебраться;

Радости ведь не одним богачам лишь в удел достаются,

10 Прожил не худо и тот, кто безвестным родился и умер.

Если ж своим угодить ты желаешь, а также радушней

Сам себя угостить, то ступай, истощенный, ты к жирным.

"Если бы зелень в обед Аристипп мог терпеть, он не стал бы

Знаться с царями". - "А если бы тот, кто меня укоряет,

Знаться с царями умел, ему зелень претила б". Одобрить

Чьи же слова и дела, научи, иль как младший послушай,

Мненье верней почему Аристиппово. Он отразил ведь

Циника едкий упрек такой, по преданью, насмешкой:

"Я для себя только шут, а ты для толпы - и разумней

20 То и почетней. Чтоб конь меня вез и цари бы кормили,

Службу несу я; а ты пустяков, пред дающим склоняясь,

Просишь, хоть делаешь вид, что ни в ком не нуждаешься будто".

Шло к Аристиппу любое житье, положенье и дело:

Лучшего всюду ища, он доволен был тем, что имеет.

Я удивился бы, если б житейской стези перемена

Шла бы к тому, кого в длинный лоскут облекло воздержанье.

Этот пурпурных одежд для себя дожидаться не станет,

Он, что попало надев, пойдет по местам многолюдным,

Роль богача, бедняка равно проведет, не сбиваясь.

30 Будет другой убегать от тканой в Милете хламиды,