Вадим не был исключением. Чужой опыт выживания электрическим зарядом вошел в него, и он автоматически повторял движения товарищей.

БМП за спиной рявкнула, выпустила из стеки эжектора черную струю дыма, качнула на башне человечка в шлемофоне и прижалась кормой к «зеленке».

Вадим задрал голову: через заросли по огромным бурым камням, улегшимся наподобие ступеней, уходила вверх тропа.

– Две тыщи триста, – пробухтел Муха, – Если скинуть высоту ущелья над уровнем моря, то по прямой до вершины останется метров четыреста. Лазил когда-нибудь в горы, Варяг?

Вадим не удивился, услышав свое давнее прозвище из уст малознакомого человека. Солдатская привычка сокращать фамилии на удобоваримый манер одинакова везде.

… – Четыреста метров, – повторил он вслед за Мухиным.

Варегов внимательнее всмотрелся в тень расщелины, шрамом рассекшей склон горы, по которой им придется взбираться.

И снова, как на аэродроме под Москвой, он ощутил холодок озноба. Но опытом, вошедшим в него через кровь предков, воевавших из поколения в поколение, Вадим понял, что жизнь здесь тождественна победе. Победить в других он сможет после того, как победит в себе страх: в горах нет дороги назад – сзади ждет смерть.

И тогда Варегов усилием воли, помогающим прыгнуть в холодную воду, заставил себя вернуться в реальность. Туда, где предметы снова обретают четкие очертания, и цель всей жизни простирается не дальше ближайших десяти шагов. Просто нужно пройти их и дальше будет легче.

Вадим посмотрел вверх: там, за валунами, желтым выгоревшим склоном с коричневой тропой и корявыми деревцами вдоль нее, пряталась неведомая вершина.

«…Господи, когда она кончится…» Удобные валуны в виде ступеней остались далеко позади. Взвод, сопя, лезет вверх по голому крутому лбу горы, еще раз перемалывая в пыль давно уже перемолотую до них сухую глину и мелкие камешки.

«Эрдэшка» с минами неудержимо тянет вниз. «Длинные лямки оставил, скотина!» Поэтому приходится нагибаться к земле ниже, чем следует.

– Отдых! Одна минута! – докатилось до Вадима снизу, где цепочку солдат замыкал командир взвода.

Варегов тяжело опустился под тень валуна, удачно подвернувшегося на дороге. Прижался к нему плоским брезентовым рюкзачком РД с тремя минометными снарядами, десятком патронных пачек, запасной фляжкой воды и сухим пайком. «Эрдэшка» была набита под завязку, о чем напоминали хвосты стабилизаторов мин, нагло высовывающихся из-под верха рюкзака.

Вадим стал торопливо подтягивать лямки. Ему надо было успеть за стремительно бегущие секунды отдыха отрегулировать «лифчик», чтобы его тяжесть – тяжесть восьми автоматных магазинов и двух гранат в маленьких боковых кармашках, хоть как-то уравновешивала груз, который висел за спиной.

На нем было навьючено не менее двадцати килограммов. Другом несли больше: Варегову сделали поблажку как новичку.

«Хорошо еще, что снял бронежилет», – подумал он.

Бронежилет Вадим, который ему ради дешевой шутки выдал каптерщик, оставил внизу, у БМП.

Перед подъемом в гору удивленный взгляд лейтенанта остановился на неуклюжей фигуре Варегова, успел подловить смущенную ухмылку Мухина и насмешливый прищур сержанта, командира отделения.

– Хрены моржовые! – выругался взводный, – Молодого потренировать захотели? Для этого спортзал имеется! …Возьми у наводчика «лифчик», – обратился он к Варегову, – «Броник» оставь здесь, в нем на подъеме сдохнешь. Эти дураки сами же тебя на себе тащить будут.

«Лифчик» – брезентовый нагрудник с четырьмя большими продолговатыми карманами под автоматные магазины на груди и двумя маленькими сбоку – под гранаты. Наводчик умудрился воткнуть в свой разгрузочный жилет аж восемь акашных рожков.

– Два ряд подряд пуля не пробивает, лучше тебе всякий «броник», – популярно объяснил солдатское усовершенствование хозяин «лифчика»-узбек, – В «броник» в первый стенка пуля попадет, через второй не выходит. Обратно пойдет, будет тебе кишка рвать. … – Страшный дел… – поцокал он языком, – Потом запас патрон в зад не трахает. Надевать знаешь как, молодой?

Во взводе из молодых был только Вадим.

Он ощупал ребристые бока «лимонок». От этого прикосновения к тяжелому и страшному в своей увесистости металлу Вадим понял, что жизнь его перевернулась окончательно и бесповоротно. В голову залетели слова разухабистой песенки, слышанной когда-то в телевизионной передаче:

"Когда воротимся мы в Портленд,

Мы будем счастливы как дети,

Про зло забудем мы на свете.

Вот только в Портленд возвратиться

Нам не придется никогда…"

…Острый осколок камня режет ляжку. Варегов, наскоро подтянув лямки разгрузочного жилета, уселся прямо на него. Но сейчас ему не до перемены мест: нужно до команды лейтенанта успеть сделать глоток из фляжки. Не успел.

– Время! Пошли!

Тело горит, словно стоишь у большого костра. Струйки пота, сбегающие по спине, не приносят даже краткой прохлады. Может, их нет вовсе, и остались лишь воспоминания о том, что в твоем организме когда-то была влага? Галлюцинации… «В потолке открылся люк и оттуда вылез глюк… Глюк… Это же композитор…»

– Быстрей, быстрей!!! – подгоняет лейтенант.

– Шевелись, Варяг… – скрипит за спиной Мухин.

Вадим хочет что-то ответить, разлепляет сухие губы, но слова застревают в шершавом горле. Даже проглотить их обратно больно.

РД уже не тянет назад, он давит к земле вместе с «лифчиком». Прямо перед глазами – сухие былинки в бурой земле.

В голове – никаких мыслей. Ты – автомат, запрограммированный на ходьбу по горам. Ты чувствуешь, как ссыхается твое тело, твои мозги. Мысль, и та с трудом пробивает через них дорогу. Они напрягаются, но это лишь напрасный труд. Всего лишь ненужное движение, сродни спазматическому сглатыванию несуществующей слюны. Боль – и больше ничего.

Ты боишься этого движения, но все-таки делаешь его.

«Господи, когда же…»

– Отдых! Две минуты!

«Он что железный, этот лейтенант?»

Жесткая щеточка усов, жесткий черный взгляд из-под кепи – белков не видно. И – белые зубы среди потрескавшихся губ. Улыбка.

– Ну как, Варегов, нормально?

Вадим опрокидывает флягу и горячая влага течет струей сквозь сухую корку горла.

Течет, течет… И не будет этому конца…

Тонкие сильные пальцы с забившейся под ногти землей выдергивают из рук Вадима флягу.

– Обопьешься, – говорит лейтенант, – Надо маленькими глотками. Всего их нужно сделать два-три. Тогда вода впитается в организм, а не провалится в желудок и не испарится в виде пота за минуту…

Взводный закручивает пробку и протягивает фляжку обратно Вадиму:

– Взвод! Подъем!

Теперь легче. Спина взмокает и порыв ветра («откуда он взялся?») приятно холодит ее.

Легче…

Надолго ли? Еще один зигзаг по вихлястой тропке, задирающейся прямо в небо, и в горле опять застрял наждак.

Нога Вадима опирается на круглый камень. Тот, словно играясь, выскальзывает из-под ступни. Колено утыкается в склон. Обе руки – с автоматом и без, падают вперед, тонут в перемолотой чужими ногами пыли.

… – Сука… – скрипит Мухин, ему покатившийся камень стукнул по лодыжке. Тут же он оборачивается и кричит, – Камень! Осторожно, лейтенант!

Командир делает шаг в сторону и булыжник с обвальным шорохом и стуком скатывается вниз.

Всего это Вадим не видит, продолжая с упорством и обреченностью Сизифа карабкаться на гору. Чувствует потной спиной, что именно так все и происходит.

Голос лейтенанта:

– На камни не наступать!

Корявое деревце, опаленное огнем. Около него тропа делает свой очередной поворот.

– Раньше на этой горе «духи» сидели. «Летуны» их «нурсами» сбивали, – это опять Мухин.

Вадиму становится почему-то приятно слышать его осипший голос. Легче от него становится, что ли?

…Все. Неужели все? Подъем неожиданно оборвался.

Перед глазами и ногами Варегова оказалась вытоптанная площадка. По краям ее тянулись окопчики, соединенные между собой мелкими ходами сообщения. В углублении, словно угрожающий перст, торчит ствол миномета. С другой стороны склона хищно вытянул свой пулеметный нос крупнокалиберный «Утес».