Священник глядел на нее, но не говорил ни слова; затем он вдруг рванулся мимо нее, побежал в кабинет и заперся на ключ. Тогда, и только тогда он опустился на колени я долго стоял так, ни о чем не думая.

ГЛАВА XII

СКВАЙР ПРИНИМАЕТ РЕШЕНИЕ

Вечером того же дня в девять часов, кончая свою пинту портвейна, мистер Бартер почувствовал неодолимое желание развлечься, побыть в обществе себе подобных.

Взяв шляпу и застегнув сюртук на все пуговицы - вечер был теплый, но восточный ветер приносил прохладу, - он зашагал к деревне.

Как воплощение дороги, ведущей к господу, о которой он говорил по воскресеньям! в своих проповедях, убегала вдаль проселочная дорога, обрамленная аккуратными изгородями, прошивая светлой ниткой тень вязов, на которых грачи уже смолкли. Запахло дымком, показались домики деревни кузница и лавки, обращенные фасадом к выгону. Огни в распахнутых дверях и окнах стали ярче; ветерок, едва колышущий листву каппана, резво играл трепетными листками осины. Дома - деревья, дома - деревья! Приют в прошлом и во все будущие дни!

Священник остановил первого, кто встретился ему.

- Прекрасные дни стоят для сена, Эйкен! Как дела у вашей жены? Значит, дочка! А-ха, мальчишек вам надо! Вы слышали о нашем событии? Могу смиренно...

От прихожанина к прихожанину, от порога к порогу он утолял свою жажду общения с людьми, восстанавливал утраченное было чувство собственного достоинства, необходимое для исцеления раны, нанесенной его чувствительности. А над его головой едва заметно вздыхали каштаны, осины нежно шелестели листвой и, наблюдая мирскую суету, как будто шептали: "О жалкие маленькие человечки!"

Луна на исходе первой четверти выплыла из-за темной кладбищенской рощи - та самая луна, что иронически взирала на Уорстед Скайнес, еще когда в приходской церкви возносил молитвы богу первый Бартер, и первый Пендайс хозяйничал в усадьбе; та самая луна, что так же тихо, равнодушно взойдет над этой рощей, когда навек уснут и последний Бартер и последний Пендайс, и на их надгробные камни будет литься сквозь лиловую тьму серебристый свет.

Священник подумал:

"Пожалуй, надо послать Стэдмена в этот угол. Кладбище становится тесновато; а здесь все старые могилы - лет по полтораста. Не разберешь на плитах ни слова. Вот с них и начнем".

Он пошел через луг по тропинке, ведущей к дому сквайра.

День давно угас, и только лунный свет озарял высокие стебли трав.

В доме стеклянные двери столовой были открыты настежь. Сквайр сидел один, в печальном раздумье доедая фрукты. По обеим сторонам от него на стенах висели портреты всех предыдущих Пендайсов, его молчаливых сотрапезников, а в самом конце над дубовым буфетом, уставленным серебром, глядела на них с портрета его жена, чуть удивленно вскинув брови. Сквайр поднял голову.

- А, Бартер! Что ваша жена?

- Ничего, спасибо.

- Рад это слышать! Прекрасное у нее здоровье, удивительная выносливость. Портвейну или кларет?

- Я выпил бы рюмку портвейну.

- Тяжеленько вам пришлось. Я-то знаю, что это значит. Мы не похожи на своих отцов, - они к этому относились просто. Когда родился Чарлз, отец охотился. А я так совсем измучился, когда появлялся на свет Джордж.

Сквайр на секунду умолк и тут же поспешно прибавил:

- Хотя вы-то уже могли и привыкнуть. Бартер нахмурился.

- Я был сегодня в Колдингэме, - сказал он, - и видел Уинлоу. Он оправлялся о вас.

- А, Уинлоу! Очень милая женщина его жена. У них, кажется, всего один сын.

Священник поморщился.

- Он говорил мне, - произнес он резко, - что Джордж продал своего жеребца!

Лицо сквайра изменилось. Он испытующе посмотрел на мистера Бартера, но священник наклонил голову над рюмкой.

- Продал жеребца? Что бы это значило? Он хоть объяснил вам, в чем дело?

Священник допил свой портвейн.

- Я никогда не ищу здравого смысла в поступках людей, играющих на скачках, - на мой взгляд, у них его меньше, чем у бессловесной скотины.

- Играющие на скачках - дело другое, - возразил мистер Пендайс. - Но Джордж ведь не играет.

В глубине глаз священника мелькнула усмешка. Он сжал губы.

Сквайр поднялся со своего места.

- На что вы намекаете, Бартер? - сказал он. Священник покраснел. Он ненавидел передавать сплетни, то есть когда они касались мужчины; женщины иное дело. И так же как и в тот раз, в разговоре с Белью, он старался не выдать Джорджа, так и теперь был начеку, чтобы не сказать лишнего.

- Мне ничего не известно, Пендайс!

Сквайр начал ходить по комнате. Что-то задело ноги Бартера: из-под стола в самом конце, там, где лежало пятно лунного света, выбрался спаньель Джон и, олицетворяя собой все, что было рабски преданно в этом поместье сквайру, уставил на своего хозяина полный тревоги взгляд. "Вот опять, - как будто хотел он сказать, - начинается что-то неприятное для меня!"

Сквайр прервал молчание.

- Я полагаюсь на вас, Бартер; я полагаюсь на вас, как на родного брата. Рассказывайте, рассказывайте, что вы слыхали о Джордже.

"В конце концов, - подумал священник, - он же его отец!"

- Я знаю только то, что слыхал от других, - начал он. - Говорят, что Джордж проиграл очень много. Может быть, все это выдумка, я не очень-то верю слухам. А если он и продал жеребца, тем лучше. Не будет искушения играть.

Хорэс Пендайс ничего не ответил на это. Им овладели гнев и растерянность. Одна мысль билась в его мозгу: "Мой сын - игрок! Уорстед Скайнес в руках игрока!"

Священник встал.

- Это всего-навсего слухи. Не придавайте им большого значения. Мне что-то не верится, чтобы Джордж был так глуп. Ну, мне пора к жене. До свидания.

И смущенно кивнув, мистер Бартер удалился через ту же дверь, через которую он вошел.

Сквайр окаменел.

Игрок!

Для мистера Пендайса, чье существование замкнулось в Уорстед Скайнесе, чьи помыслы были прямо или косвенно связаны только с поместьем, чей сын был всего лишь претендент на место, которое со временем покинет он, чья религия - почитание предков, для мистера Пендайса, которого при мысля о переменах бросало в дрожь, не было страшнее слова, чем слово "игрок"!

Он не понимал, что его система взглядов и была виновницей поведения Джорджа. Он говорил тогда Парамору: "У меня нет системы; я не верю ни в какие системы". Он просто растил сына джентльменом. Было бы лучше, если бы Джордж пошел в гвардию, но он провалился на экзамене; было бы лучше, если бы Джордж занялся поместьем, женился, родил сына, а не прожигал жизнь в Лондоне, - но Джордж оказался неспособным и на это! Он помог ему поступить в территориальный полк и в Клуб стоиков - что еще он мог дать сыну, чтобы уберечь его от беды? И вот он... игрок!..