Борьба за самосохранение
С 26 декабря моя дивизия вместе с еще более ослабленной 23-й танковой дивизией боролась за выживание. Последняя уже была обойдена с востока, тогда как моя дивизия на западе все еще сохраняла контакт с румынскими частями. Однако вскоре сопротивление румын было сломлено, и западный фланг корпуса тоже оказался под угрозой.
После прорыва русских на участке 23-й танковой дивизии 26 декабря вышестоящее командование приняло решение об отходе на плацдарм в районе Котельникова. В этой критической обстановке я находился некоторое время на передовом КП, расположенном на магистральной дороге, где надеялся установить связь с батальонами. Если бы я занял новый тыловой КП южнее Котельникова, то оказался бы отрезанным от своих частей и не смог отдавать необходимые приказы. Но все равно на передовой позиции я поначалу был почти беспомощен. Мимо нас медленно брели остатки румынских частей – солдаты, потерпевшие поражение, когда русские впервые окружили Сталинград. Эти румынские солдаты, шедшие без офицеров и не в строевом порядке, казались усталыми и безразличными. Чего еще можно было ожидать?
Теперь я был уверен, что противнику не удалось прорвать наши позиции до наступления темноты. Наш отход был бы более успешным, если бы происходил ночью. Поэтому я вернулся на новый полевой командный пункт, который на несколько часов обеспечил мне некое подобие безопасности. В тишине ночи, когда стих шум боя, я погрузился в глубокий сон. Этой ночью всем дивизиям было передано: «Удержание плацдарма в Котельникове жизненно важно для дальнейших операций».
Пока не рассвело, вернулся на передовую. Ослабленные батальоны снова выдвигались в степи, где негде было укрыться. Моя дивизия все еще имела одно противотанковое орудие и восемь танков! Все командиры батальонов погибли, и их место заняли заместители.
Я проехал вдоль своего участка фронта, который не производил впечатления целостности, что стало теперь делом обычным. Однако на фронте пока было спокойно. Слева от меня на расстоянии двух-трех километров я заметил русские танки, разворачивавшиеся в боевой порядок для атаки. Мои восемь танков присоединились в это время к более свежей батарее самоходных штурмовых орудий. Именно благодаря этой батарее мы смогли в последние несколько дней оторваться от противника. Я направил мобильную боевую группу из танков и самоходок навстречу приближающимся русским танкам, и в результате их атака на передовой была отбита. Однако другие танки противника уже прощупывали наш левый фланг. Подготовленный нами к уничтожению мост оказался взорванным раньше времени, при этом погибли двенадцать саперов. Как восстановить этот мост, жизненно важный для нашего отступления? Бой вокруг Котельникова бушевал всю ночь. Некоторые части нашей дивизии, следуя ошибочным приказам, вышли из боя раньше, чем предполагалось, поэтому пришлось снова отправить их в бой, несмотря на общее отступление.
На полевом командном пункте дивизии в Надольном создалась критическая ситуация. Прибыв туда, я поспешил к зданию с эмблемой оперативного отдела, но увидел там незнакомые лица. Штабы обеих дивизий расположились рядом, так как отступление предполагалось осуществить по единственному оставшемуся узкому проходу. Я зашел на КП 23-й танковой дивизии, расположенный по соседству с моим, и встретился с ее командиром. Генерал граф фон Бойнебург был, как и я, старым кавалеристом.
Дорога, по которой мы отступали, находилась под огнем противника. Чтобы как-то разрядить царившую атмосферу напряженности, я распорядился распаковать мой уже подготовленный багаж. До ночи 28 декабря отступление, о котором был отдан приказ, не началось.
На следующее утро мы занимали новые позиции. Деревень, указанных на карте, больше не существовало. Измотанные войска снова оказались на открытой местности при температуре минус двадцать пять градусов. Я провел ночь в помещении с двумя десятками других постояльцев: половина немцев, половина русских. Солдаты то и дело заходили погреться.
31 декабря с помощью танковой атаки пришлось спасать 63-й гренадерский полк, оказавшийся в окружении. Его ночное отступление сопровождалось жестокой рукопашной схваткой, в которой погибло около восьмидесяти человек, то есть десять процентов личного состава пехоты. Не был вполне успешным и маневр по выходу из этого боя. Одна боевая группа смогла пробиться к основным силам дивизии только следующей ночью.
Эту важную операцию по спасению нашей армии в Сталинграде мы начали две недели назад, и, несмотря на то что нам удалось вклиниться на 35 километров, у меня не было ни малейших иллюзий относительно ее перспектив. Если бы русские проводили свои операции более гибко, две наши дивизии, оказавшиеся в тяжелом положении, наверняка попали бы в ловушку, потому что с запада и с востока маршрут отступления был абсолютно не защищен.
Продолжающиеся мучения личного состава действовали на меня физически. Холод на глазах истощал его силы, особенно страдала пехота. В других родах войск можно было устроиться так, что какая-то часть солдат отдыхала ночью хотя бы час или два. Такой сон-забытье чрезвычайно важен для восстановления душевного равновесия. Спящего легко разбудить, в его подсознании сохраняется чувство опасности или боязни отстать при неожиданном отступлении.
Потери пехоты в живой силе были настолько велики, что больше не требовалось организовывать челночные рейсы автотранспорта для перевозки рот. Пока все не уладилось, арьергардам приходилось тяжело. При неравных силах и неспособности к серьезному сопротивлению они, тем не менее, обязаны были держаться и быть готовыми жертвовать собой.
На полевых КП батальонов сложилась мрачная обстановка. Кругом лежали убитые, их тела надо было отправлять в тыл для захоронения. Были и раненые пленные, испытывавшие неимоверные страдания, так как их открытые раны оставались не защищенными от холода. С какой готовностью эти несчастные русские отвечали улыбкой на улыбку тех, на чью милость они сдались! Как бесстрашны были женщины, чьи дома загорались от артиллерийских снарядов! Вокруг шел бой, но то там, то здесь можно было видеть, как они пытаются усмирить пламя. С усмешкой пускали солдат в свои дома, а сами ночевали в подвалах и сараях. Да и вообще незаметно было, что они ненавидели нас так же, как люди в тех западных странах, которые подверглись вторжению. Может быть, эти русские женщины были слишком далеки от политики, чтобы ненавидеть. И в них сохранилось еще достаточно набожности, чтобы надеяться, находя утешение в своих иконах.
За первые десять дней 1943 года я сменил расположение своего главного КП только один раз, так как фронт немного стабилизировался. К нам в качестве пополнения прибыла дивизия СС из состава 1-й танковой армии, переброшенная с Кавказа, была еще и 16-я моторизованная дивизия под командованием графа Шверина. Долгое время эта дивизия осуществляла, по крайней мере, наблюдение за большой брешью между левым флангом Кавказской армии и 6-й армией в Сталинграде. Такие большие бреши были характерны для этой кампании, – огромные русские пространства поглощали столько людей. Все «заполненные» позиции тоже имели свои бреши.
17-я танковая дивизия черпала новые силы не только из присланного корпусом пополнения, но и из своих собственных резервов. Опять появилась возможность проложить оборонительные линии в непосредственной близости от населенных пунктов, что сразу же улучшило обстановку в войсках. 3 января дивизия получила пополнение из 50 танков.
Бои в период со 2 по 7 января на Малой Куберле и с 7 по 10 января вокруг Кутейникова и северо-западнее вдоль Сала распались на ряд отдельных стычек. И вновь боевые группы дивизии оказались оторванными друг от друга на расстояние до 30 километров, что значительно затруднило совместное проведение операций. Невозможно достичь успеха без постоянной перегруппировки сил и сосредоточенного применения бронетехники. Кроме того, легкие артиллерийские батареи, зенитные батареи (используемые для наземных действий), батареи орудий на механической тяге и штурмовых орудий должны были обычно придаваться отдельным боевым группам, так как пехота сама по себе не имела эффективных противотанковых средств.