Затем ко мне пришел еще один парень, сгорбленный, как старик.

– Можешь идти, – кратко сказал он. – Я твой сменщик.

Я был удивлен, что он никак не отозвался о моей стрельбе, и сказал как можно небрежнее:

– Думаю, что подбил его. Он дымил…

Парень сначала ничего не ответил. Наконец он недовольно проворчал:

– Какого черта ты оставил пустым магазин? Думаешь, эта чертова штуковина заряжается сама?

Я возвращался на квартиру сильно уязвленным. Францл сказал мне, что, когда я вел огонь, он был единственным, кто обратил на это внимание.

– Ах да, был еще один парень. Он все это время спал, но когда этот русский осыпал градом пуль крышу, в результате кусок штукатурки попал ему на лицо. Из-за этого он проснулся. Он видел тебя из окна и сказал, что выглядело бы чертовски более эффектно, если бы у тебя была пулеметная лента, потому что в этих жалких барабанах недостаточно патронов.

Я думал, что вел себя геройски. Теперь до меня дошло, что я опростоволосился.

– А вот и мы…

Кто-то стоял в проходе, притоптывая, чтобы стряхнуть снег с сапог. Сначала я увидел сапоги, потом всю в снегу шинель, а затем уже лицо под офицерской шапкой – и вскочил, как от электрошока:

– Господин лейтенант!

Он посмотрел на меня и Францла:

– Боже мой это… глазам не верю! Честное слово! Как же вас сюда занесло? Пожмем же друг другу руки, ах вы, негодники!

Это был Штрауб, лейтенант Штрауб, который был нашим офицером еще там, в тренировочном лагере.

– Господин лейтенант, – сказал я. – Гален, Юнглинг и Шольц тоже здесь. К сожалению, их определили в разные взводы. Нельзя ли сделать так, чтобы все мы оказались в вашем взводе?

– Полагаю, мы скоро это уладим! Подумать только – пять мушкетеров! Как вам только это удалось?

Мы пошли в другой дом, частично поврежденный, но пустой, так что мы могли спокойно поговорить. Францл помчался за остальными. Это было великое воссоединение. Штрауб сказал нам, что переведен в эту роту с большим числом только что прошедших обучение новобранцев из нашей прежней части, но многие из них уже убиты в бою. В свою очередь мы рассказали ему, что с нами произошло. Штрауб то и дело вклинивался в разговор своими репликами; большую часть нашего рассказа он выслушал с огромным интересом.

Когда мы говорили о страданиях русских пленных, он сказал:

– Многие вещи невозможно предотвратить, но, честно говоря, мне очень часто бывало стыдно за то, что я немец.

В тот вечер нам поступил приказ быть наготове; нужно было заменить другую роту. Мы были теперь во взводе Штрауба – он договорился об этом с Велти. С нами был и пучеглазый Зандер. Когда Штрауб увидел Зандера, их встреча была горячей. Очевидно, они были старыми друзьями, и Штрауб, похоже, был высокого мнения о Зандере. Мы были весьма удивлены тем, что у закоренелого пессимиста, такого как Зандер, и уравновешенного, но энергичного Штрауба такие хорошие отношения.

Мне дали пулемет, а Францла сделали вторым номером расчета. Шейх был вне себя от гнева, когда его сделали подносчиком боеприпасов. Мы уже собирались отправляться, когда русские открыли шквальный артиллерийский огонь по нашим домикам, так что мы выбегали из них как ошпаренные. Только штаб роты оставался на месте. Мы ни за что бы не хотели поменяться местами со штабистами.

Затем последовал полуторачасовой скрытый марш, после чего мы оказались прямо на линии фронта. Местность опускалась, образуя овраг; пулеметные гнезда русских были на противоположной стороне. Нас разбили на группы по двое и отрядили в одну из землянок, которые размещались через промежутки примерно в 25 метров вдоль края нашей стороны оврага. Со смешанным чувством мы заняли позиции в незащищенных маленьких траншеях глубиной до бедер, где нас встретили несколько солдат регулярной армии, посиневших от холода. Они обрадовались, что их меняют.

– Ну вы и филоны, – сказали они. – Что так долго не появлялись?

Ущербная луна заливала снежный пейзаж бледным холодным светом. На другой стороне оврага мы увидели вспышки пулеметных очередей. Пули со свистом пролетали над нашей головой.

– Если они думают, что это нас испугает, то не на тех напали, – сказал Францл.

Мы прикинули расстояние до цели, установили прицелы и ответили своим МГ-34. Каждая шестая очередь была трассирующей, и огненный шлейф высвечивал как раз то самое место, где мы заметили вспышки огня противника. Русские пулеметы злобно огрызались, и началась отчаянная дуэль. Каждый раз, когда огонь был с их стороны, мы пригибали голову: они стреляли чертовски метко.

Постепенно мы потеряли интерес к этой дуэли и сдались. Они тоже прекратили огонь. Я накрыл свой пулемет брезентом, чтобы на него не попадал снег, который начинал закручивать порывистый ветер.

Примерно в час ночи мы пытались согреться, похлопывая друг друга по спине, как мы это делали раньше. В три мы проклинали насмешливый блеск звезд, холодную луну, русских и эту грязную войну, которая подняла нас с теплых постелей. В пять мы окоченели от холода и настолько измучились, что с трудом удерживались, чтобы не заснуть.

Еще через два часа в наш окоп запрыгнул лейтенант Штрауб:

– Как насчет того, чтобы провести небольшую разведку?

– Господи, конечно! Это нас согреет. Все, что угодно, лишь бы выбраться из этого окопа.

– Прекрасно, – сказал Штрауб. – Через полтора часа у штаба роты. К тому же вас там ждет горячий кофе.

Мы ковыляли на негнущихся ногах в укрытие. Там мы встретили Зандера и Шейха с Фогтом, унтера-гиганта и еще троих незнакомых мне солдат. Мы пили горячий кофе, и к нам возвращалась бодрость духа. Мы облачились в белое обмундирование, чтобы быть незаметными в снегу. А когда выходили вслед за лейтенантом, то уже забыли про холод, про эту ужасную ночь.

Мы прошли вдоль всего края оврага, затем спустились по склону на ничейную землю. Не было видно никаких признаков ни вражеских позиций, ни наших. Только отдельные снаряды простреливали наугад местность. Очень неприятно, когда находишься между двух огневых позиций и думаешь, как скоро тебя обнаружит противник.

Лейтенант указал на разветвляющийся овраг и шепотом объяснил нашу задачу. В конце оврага была деревня. Мы должны были выяснить, находится ли она в руках у русских, и если да, то сколь велики большие силы, что ее удерживают. Все органы чувств были обострены, а оружие наготове у бедра. Мы двигались осторожно, прислушиваясь к малейшему звуку.

Внезапно деревня оказалась прямо у нас перед носом. Мы попрятались и попытались определиться на местности, прежде чем двигаться дальше.

У Зандера заболел живот.

– Не знаю, в чем дело, – сказал он, – я себя неважно чувствую.

Но прежде чем он успел еще что-то сказать, Шейх прервал его:

– Я знаю, что ты имеешь в виду. Чертовски неприятное ощущение. У меня как-то так было, когда я выпил много пива, закусывая огурцами.

Фогт сморщил нос, как будто собирался чихать, но он просто смеялся. Мы все смеялись, и это сняло напряжение; теперь мы себя почувствовали лучше. Только Зандер все жаловался, как будто его и не прерывали. И его слова звучали у меня в ушах.

– Странное ощущение внутри, ребята, – сказал он. – Сегодня мы попадем в переплет. Уверен, они блокировали нам отход. Спорим, что мы в западне?

Никто не ответил, но никто и не засмеялся. Лейтенант взял бинокль и внимательно осмотрел деревню.

– Зандер, – сказал он, – посмотри вон туда, вперед. Это человек или собака лежит на дороге?

Зандер приставил к глазам бинокль.

– Вам нужны очки, – пошутил он. – Это человек, совершенно очевидно, и лежит на спине. Должно быть, убитый.

– Нам придется войти в деревню, – заявил Штрауб.

– В деревню? – насмешливо воскликнул Зандер. – Думаете, я ненормальный? Вы что, хотите найти хорошенький угол для массовой могилы или бесплатное путешествие в Сибирь?

Лейтенант продолжал невозмутимо смотреть в бинокль. Через некоторое время, как будто у него вдруг возникла идея, он сказал: