Виктор вздрогнул, взгляд его очистился, на миг стал осмысленным, но тут же снова налился кровью.

- Ты никуда не уйдешь, - тихо прохрипел Виктор.

- Ну и ладно, - всхлипнул Сергей, хотя голос его уже не визжал, не дребезжал и с каждой секундой становился все тверже. - Оставайся, если хочешь, оставайся... - Виктор попытался что-то сказать, но Сергей не дал, а зашептал вдруг яростно. - Оставайся... Оставайся! Оставайся!!! Остаешься? Ах ты остаешься, ну и хрен с тобой! Остаешься? Ну и ладно, ну и оставайся, ну и хрен с тобой. Хрен с тобой и хрен тебе! Оставайся, оставайся, а я уйду... - прошептав это он будто испугался своих слов, но тут же повторил уже увереннее. - Уйду! - и еще, и еще уже с бараньей интонацией. - Уйду!

Уйду!!! УЙДУ!!!

- Ах ты сволочь... А я-то, дурак, думал... Тащил тебя, а ты с-сволочь... Сволочь! Никуда ты не уйдешь, сопляк паршивый, - взгляд его стал совсем безумным, в его сушеном теле бурлила такая ярость, такая, что Сергей боязливо попятился.

- Витя... спокойно, Ви...

- Никуда ты не уйдешь, сволочь!

В руке Виктора что-то блеснуло и он прыгнул на Сергея. Рука, в которой блестело лезвие, взметнулась вверх. Сергей дернулся в сторону и выкинул руки вперед, пытаясь перехватить руку Виктора с блестящей в ней металлической смертью. В результате неизвестно откуда взявшийся нож вылетел из рук и воткнулся в нескольких шагах от них ручкой в землю, а два мужика повалились, где стояли, причем Виктор оказался сверху и явно пытался размозжить голову Сергея о пол. Это ему не удалось, а посему рука его медленно поползла к горлу Сергея. Тот силился сдержать руку, но Виктор всегда был здоровее, и рука его все-таки вцепилась в незащищенное горло.

Теперь Сергей напряг шею, напрягся сам и попытался перевернуться, но ничего не выходило. Виктор давил и Сергей начал понимать, что вот теперь ему приходит конец, сейчас его задушит его друг. Или не друг?

Да нет, друг...

На этом месте он почувствовал, что почти задохнулся, сил все меньше и меньше. Он отпустил душащую его ручищу Виктора, из последних сил уперся и вывернулся. Рука соскользнула с его горла, и воздух хлынул в легкие. Они перекатились вцепившись друг в друга еще пару раз туда-обратно и Виктор опять оказался сверху, но на этот раз он не стал душить. Огромный кулак вверх:

- Я убью тебя, сволочь, - услышал Сергей и в очередной раз напрягся, уперся, перевернулся, оказавшись сверху и... почувствовал, как тело под ним расслабилось. Он поднялся, посмотрел на Виктора. Тот с трудом повернулся на бок и затих, лишь с потрескавшихся губ слетело упрямое:

- Никуда ты не уйдешь, сука-а-ах...

Сергей подковылял, поднял трясущимися руками тело Виктора. Из спины торчала ручка ножа.

- Викт... Ви... Витя, Витенька, ты чего?

Витенька...

Он приложил ухо к груди Виктора, там тихо и редко бухало.

- Мы уйдем вместе, Витенька.

Сергей засуетился, перевернул друга, выдернул нож. Затем быстро разодрал свои лохмотья и кое-как перетянул рану.

- Мы уйдем вместе, - он взвалил Виктора на плечо и потащил в сторону лазейки, которую с таким трудом выкопал.

Ночь была уже не такой темной и пугающей, скоро рассвет. Сергей испугался этого и побежал.

Где-то неподалеку завыла собака. Этот вой, как хлыстом, подстегнул Сергея, и он помчался еще быстрее. В себя он пришел только далеко за пределами своей бывшей тюрьмы. Барак, немцы, колючая проволока и собаки остались где-то очень далеко. Вокруг него теперь был замерший на зиму черный лес, да полумертвый Виктор на плече.

Сергей опустил тело друга на заснеженную землю, плюхнулся рядом, перевел дыхание. Только теперь почувствовал холод. Не мудрено, сам почти голый, а морозец-то ощутимый. Чтобы не замерзнуть, надо двигаться, подумал Сергей. Он поднялся, взвалил на плечо тело друга и с быстротой, на какую только был способен, пошел.

Его впервые не интересовал вопрос "куда?", он знал куда ему идти вперед.

Виктор пришел в себя, когда уже рассвело. Сергей понял это потому, что тело на его плече вдруг напряглось, а потом раздался тихий почти не различимый стон. Сергей остановился, как вкопанный, прислушался. Стон послышался снова.

- Погоди, Витенька, сейчас.

Сергей вприпрыжку поскакал к ручью, который наметил себе для остановки, и к которому полз уже давно. Он остановился у ручья, опустил Виктора на землю, прислонил его к серому стволу ссохшейся ивы, сам опустился перед ним на колени.

- Витя, ты как?

- Как видишь, - буркнул Виктор. Ярости в его голосе больше не было, на смену ей пришли усталость, тоска и злость.

Сергей попытался заговорить, но Виктор не ответил, и Сергей замолчал. Он сидел и молча хватал ртом морозный воздух. Голос Виктора прозвучал тихо, сливаясь со звуками природы, так что Сергей не сразу понял, что тот что-то сказал.

- Как? - голос Виктора прозвучал увереннее и обособленнее.

- Что "как"?

- Как ты жить-то теперь будешь? То, что тебя нет - уже обнаружили. Их наверно сейчас расстреливать будут...

Виктор проглотил комок, застрявший в горле. Сергей смотрел на него, вспоминая прошедшую ночь, только теперь осознал, что произошло. Как он мог так хвататься за жизнь? За НЕНУЖНУЮ ему жизнь. Ведь ему же уже давно не хочется жить, у него никого нет, ничего нет, кроме боли, а боль не должна жить. Любая боль должна умереть и не пакостить живущим. А может все эти разговоры о том, что ему не хочется жить - ерунда. Ведь именно за жизнь он цеплялся, когда рыл эту свою лазейку, именно за жизнь он цеплялся, когда спорил, а потом боролся с Виктором. Как он мог? Почему Виктор не придушил его? Один раз в жизни Виктор не закончил начатое, очень жаль.

- Не знаю, - выдавил Сергей. - почему ты меня не придушил, Витя? Ты ведь мог.

- Не мог, - тихо ответил Виктор.

Снова замолчали. Сергей уже ни о чем не думал, он смотрел на ручей. Вода бежала быстро, резво, бугрясь на торчащих камушках, смывая с берега грязный снег. Интересно почему вода не замерзает? Ведь холодно, ведь зима, мороз, снег. А ручей бежит и не застывает. Не может застыть.

Вода подхватила ветку, повертела ее, отчищая от налипшего снега, вынесла на середину и, подбрасывая, весело понесла вниз по течению. Ручей должен был застыть, умереть, как и все живое, на зиму, а он бурлит. Он живет. Сергей невольно сравнил себя с ручьем. А что, он тоже должен был умереть и уже давно, а он вот опять бежит куда-то, опять не замерз, а несется вперед.