Промолчала стало быть Зоя!

- Везде природа и всюду срок, - повторил я, почему-то мне понравившуюся, фразу.

Я не то заснул, не то впал в забытье. Перед тем, как сознание мое было задернуто мутноватой пеленой, я успел подумать о воде, о желтой воде, вливающейся в рот, ноздри, уши тонущего, воде которую стоит только в себя втянуть, чтобы сразу все устроилось: ни горя больше не будет, ни угрызений, ни паралича воли, ни опасения быть найденным, ни даже опасения быть вынужденным поступить в госпиталь...

Когда я проснулся (или очнулся?), у самой моей постели стоял хозяин гостиницы и, рядом с ним, молодая, черноглазая и черноволосая женщина. Оба на меня смотрели.

- Очнулся, - сказала женщина.

- Вы больны? - осведомился хозяин.

{132} Вид у него был озабоченный и враждебный.

Прежде всего прочего я испытал тревогу: не узнал ли он меня, увидав фотографии в газете? Но газеты оказались, аккуратно сложенными, на столе, так что, по-видимому, с этой стороны все обстояло благополучно. Тогда я произнес:

- Да. У меня сильная мигрень и большой жар. И меня тошнит.

- Хотите, чтобы позвали доктора?

- Я думаю, что надо позвать доктора.

- Я же вам говорила, - вмешалась брюнетка. - Я из своей комнаты слышала, как он бредит.

Хозяин оглянул ее с досадой и, обратившись ко мне, спросил:

- Как же насчет доктора? Да или нет?

- Да, конечно.

Хозяин вышел. Брюнетка, задержавшись, рассказала, что о моем состоянии ей, еще утром, сказал уборщик. Позже она услыхала мои стоны и выкрики и решила посмотреть сама. Когда она открыла дверь, то я лежал, сбросив одеяло, раскинув руки и тяжело дыша. Тогда она вызвала хозяина.

- Почему вы не послали за доктором с утра? - спросила она.

- На все свой срок и везде природа, - промычал я.

- Что?

- Ничего.

- Если вам что-нибудь нужно, постучите в стену. Я буду все время шить. И какое же стеснение между соседями? Надо друг другу помогать.

- Как вас зовут? - поинтересовался я.

- Заза.

- Спасибо, Заза.

- Так что помните: вам стоит постучать в перегородку и я приду. Она вышла, но через две минуты вернулась.

- Можно?

- Конечно можно.

- У меня есть минеральная вода. Хотите?

- Спасибо, Заза.

Она налила стакан, и я сделал несколько глотков.

- Вы право очень добры, - сказал я.

- Когда придет доктор я приду. Мне все слышно, когда я шью.

- Вы портниха?

- Нет, я продавщица в цветочном магазине, на пристани. Сегодня хозяйка уехала хоронить брата, и магазин закрыт.

- А завтра?

- Завтра она возвращается, но магазин откроет только после обеда.

- Принесите мне вечером цветов. Хорошо?

Я протянул руку к висевшей на спинке стула куртке и вынул бумажник.

{133} - Вот деньги, - сказал я.

Но Заза денег не взяла.

- Я принесу так, - промолвила она, - цветы всегда остаются. Мне они ничего не стоят.

Так как я начинал утомляться, то не настаивал.

33.

Едва Заза вышла, как стиснутый злобой я выскочил из постели, развернул газеты и с жадностью стал перечитывать телеграммы. Да, да, конечно там была моя жизнь! Я сам начал ее калечить, полицейские и репортеры всего продолжают. Опущенные ресницы Мари наверно опустились еще ниже, те самые ресницы, которые она, думая, что время все сглаживает, начинала поднимать все чаще и чаще. И накопленные минуты! И мои две девочки!

"Везде природа и на все срок'', - проскрежетал я. Схватив нераскупоренную накануне бутылку вина, я отбил ее горлышко о край умывальника, налил стакан, большими глотками выпил, налил еще, еще выпил, и снова налил. Внезапное и очень сильное головокружение и тошнота меня доканали, я шагнул к кровати, пошатнулся, схватился за стул, но все-таки равновесия не сохранил и упал. Дверь с силой распахнулась.

- Боже мой! - воскликнула вбежавшая Заза, - что вы сделали?

Она бросилась ко мне. помогла подняться, стала толкать к кровати, со страхом глядя на красные брызги на полу.

- Почему вы меня не позвали? - спрашивала она. - И откуда эта кровь?

- Это не кровь, - смог я пробормотать. - Вино.

Не было штопора. Я отколол горлышко.

Вытянувшись под одеялом, я чувствовал, - чуть что не слышал, - как лязгают мои зубы. Хорошенько меня прикрыв, Заза выбежала, вернулась со щеткой и тряпкой и стала вытирать пол.

- Почему вы меня не позвали? - повторяла она.

Я молчал. Я боялся сказать что-нибудь непоправимое, что-нибудь выдать. H так уже мои секреты были мной же самим предоставлены на растерзание досужему любопытству... Все в них могли теперь копаться, обсуждая, похихикивая, злорадствуя... От выпитых залпом двух стаканов вина голова кружилась все сильней и сильней, меня тошнило. Стыд, горе и бессилие раздирали мою душу.

- "Что им скажет Аллот?" - спрашивал я себя, теребя край одеяла, и чуть что мне не казалось, что сквозь сатурновые кольца головокружения, то тут, то там на меня смотрят беззрачковые глаза.

- Почему вы выпили вино? - настаивала Заза, взяв меня за руку. Чтобы ничего не отвечать я тихонько сжал ее пальцы. Мысли {134} мои, путаясь и распутываясь, лезли одна на другую. "Аллот больше не может угрожать разоблачением, правда мне и без него стала известной... - говорил я себе, и не выходит ли, что я с ним в заговоре? В заговоре с Аллотом! Хэ-хэ! Все-таки не вполне. Он ведь может явиться к Мари чтобы ее мучить и только для этого!.. Меня нет возле нее, я ей больше не опора, не защита... Вернуться? Снова все взять в свои руки?" - Но ответа на этот вопрос не находилось и все, вообще, казалось безнадежно запутанным. - "Взять в свои руки, - повторял я себе, - зачем? Чтобы охранять? Чтобы охранять то, чего охранить не сумел и что превращено в обломки? Хэ-хэ! Я откупался от него чеками, потом Ателье. Я был его покупателем, я у него покупал спокойствие Мари, и теперь я ничего у него купить больше не могу, а он никакого товара мне предложить не может. Хэ-хэ! Мы с ним на равной ноге".

- Скажите, - шептала Заза, - скажите, зачем вы выпили вино?

- Не знаю. Не спрашивайте. Я не могу ответить. Я не знаю. "Что он с нее может получить? - продолжал я свое внутреннее бормотание. - Я оплачивал спокойствие, я подписывал чеки. Кто и за что теперь будет ему платить?"

- Зачем вино? - настаивала Заза. - Зачем?

А я думал:

"Аллот кончен. Какие еще с Аллотом могут быть расчеты? Никаких!"

Заза стала собирать газеты.

- Я их хорошенько сложила, - сказала она, - я думала, что вы уже прочли.

- Я хотел прочесть еще раз.

- А вино? Наверно это вам вредно.

- Наверно вредно. Меня и без вина тошнило, а теперь тошнит еще больше.

- Так зачем же вы пили?

На лице ее были и вопрос, и осуждение.

Я не ответил, так как думал, что если полиция добралась до Аллота, то она, наверно, обошлась с ним вежливо, уж во всяком случае не могла его допрашивать так, как допрашивают злоумышленников. Проявить вежливость в отношении такой гадюки! Меня сжала злоба и я еще раз попытался сесть на кровати. Но Заза взяла меня за плечи и проговорила:

- Лежите, лежите.

- Я не понимаю почему. Везде природа и на все свой срок.

Она искоса на меня взглянула, и было в ее глазах вопросительное подозрение: не тронулся ли, мол, он?

А я продолжал не то думать, не то прислушиваться к каким-то бродившим во мне внутренним словам. "Его надо убить теперь же, - слагались во мне обрывки мыслей, - чтобы он не успел покаяться. Зоя мне сказала, что он ходит в церковь и молится. Надо его убить {135} до того, как он решится исповедаться и причаститься, чтобы он не успел получить отпущение грехов и попал в ад". Мне казалось, что он тут, рядом, и что в беззрачковых его глазах светится крайнее любопытство. Еще небольшое усилие и я, вероятно, голос его услыхал бы....

- Вам лучше? - спросила Заза.

- Да, немного лучше, - прошипел я.