Дом Нортона горел всеми огнями. У подъезда стояло более дюжины машин. Люди входили и выходили из главного входа, в разных местах дежурили человек пять полицейских, периодически с важным видом курсируя по территории, прилегающей к особняку.

Наверху, в кабинете, где убили Эдварда Нортона, Клод Драмм задумчиво смотрел на Перри Мейсона.

– Не знаю, чего вы еще хотите. По-моему, условия очень справедливые, – заметил заместитель окружного прокурора.

– Мне кажется, что эксперимент не будет полным. Шансы Дона Грейвса пятьдесят на пятьдесят, даже если ему завязать глаза.

– К чему вы клоните? – Клод Драмм специально притворялся, что не понимает, о чем идет речь.

– У вас здесь две женщины – одна в черном, другая – в розовом, сказал Мейсон. – Трое мужчин, которых знает Грейвс. Как я понял, судья Пурлей поедет на своей машине с той же скоростью, что и в ночь убийства. Когда машина доберется до поворота, судья Пурлей крикнет: «Смотрите!», и в этот момент Грейвс должен повернуться. После того, как мы отъедем, будет решено, кто из трех мужчин встанет с тростью в руке, и которая из женщин займет такое положение, чтобы ее голова, плечо и рука были видны с дороги.

– Все правильно.

– Я пытаюсь сказать следующее, – продолжал Мейсон. – Если Грейвс просто угадает, то в случае определения какой мужчина стоит с тростью, у него один шанс из трех, в случае женщины шанс еще лучше – один из двух.

– Но более благоприятных условий вы все равно не получите, – возразил Драмм. – В ночь убийства в доме было всего две женщины – миссис Мейфилд, экономка, и Фрэнсис Челейн. Теперь признано, что во время совершения преступления в комнате находилась женщина...

– Нет, не признано, – перебил его Мейсон.

– В соответствии с моей версией дела и показаниями Дона Грейвса, незаинтересованного свидетеля, в кабинете присутствовала женщина. И если вы вообще хотите, чтобы эксперимент состоялся, то вам придется соглашаться на мои условия. То есть женщина была или миссис Мейфилд, или мисс Челейн. Точно также убийство мог совершить кто-то из трех мужчин: Питер Девоэ, шофер, который лежал пьяный, когда мы его нашли, но который, тем не менее, остается под подозрением, Роб Глиасон, и Пуркетт, дворецкий. То есть тростью замахивался один из них.

– В этом случае, вы, как должное, принимаете, что окно было взломано и под ним на мягком грунте оставлены следы только для отвода глаз.

– Конечно. Вы, может, теперь скажете, что хотите, чтобы собрали весь город, потому что, не исключено, что кто-то из его жителей вломился в дом. Вы же должны понимать, что все не станет делаться по-вашему, господин адвокат.

– Все должно быть обустроено так, чтобы мы точно определили – реально Грейвс видел происходящее и узнал участников эксперимента, или это просто была удачная догадка.

В глазах Клода Драмма мелькнул победный огонек.

– Я организовал этот эксперимент при обстоятельствах, идентичных тем, при которых совершалось преступление, – заявил он. – Эксперимент результат вызова, брошенного вами. Теперь, если вы боитесь на него пойти, потому что знаете, что Грейвс не ошибется, вам требуется только сказать об этом и мы все отменим. Вы не осмеливаетесь позволить свидетелю подтвердить свои слова, понимая, что это означает для ваших клиентов.

Мейсон пожал плечами.

– Ну, если вы так объясняете мои действия, то можете начинать эксперимент.

По всему было видно, что Драмм уверен в победе. Он радостно улыбнулся, не сомневаясь в исходе мероприятия.

– Прекрасно, – сказал он, обращаясь к группе людей, собравшихся вокруг них. – Я думаю, что все разобрались в ситуации. Мы поедем на машине вверх по возвышенности. Я сяду сзади вместе с мистером Грейвсом. Мистер Мейсон, адвокат защиты, – рядом с судьей Пурлеем. После нашего отъезда вы, господа журналисты, выберете одну из этих двух женщин. Она встанет таким образом, чтобы ее голова, шея, плечо и рука были видны с поворота на дороге, где должен оглянуться Грейвс. Вы также выберете одного из трех мужчин, одетых в костюмы разных цветов, и он замахнется тростью и наклонится над стулом, на котором сидел Эдвард Нортон, когда его убили. Пожалуй, это все. Репутации судьи Пурлея достаточно, как мне кажется, чтобы гарантировать, чтобы то, что произойдет в автомашине, не было в дальнейшем искажено ни одной из сторон.

– Секундочку, – вставил Мейсон. – Перед тем, как Дон Грейвс покинет этот кабинет, я бы хотел конфиденциально поговорить с судьей Пурлеем.

Драмм подозрительно посмотрел на адвоката.

– Только в моем присутствии, – заявил он. – Это эксперимент и если вы собираетесь с кем-то конфиденциально беседовать, я должен слышать, что вы намереваетесь сказать.

– Я не против того, чтобы _в_ы_ это слышали, – ответил Мейсон. – Но, естественно, раз это эксперимент, я не хочу, чтобы Дон Грейвс слышал мои слова.

– Согласен, – кивнул Драмм. – Грейвс, подождите здесь, пока мы вас не вызовем.

– Мы нажмем на гудок, когда будем готовы, – сообщил Мейсон.

Представители двух сторон в судебном процессе молча пошли вниз по широкой лестнице, спустились по ступенькам с крыльца и направились к машине, где с чувством собственного достоинства за рулем сидел судья Пурлей, окруженный репортерами. Его лицо выражало удовлетворение, которое он пытался скрыть под маской серьезности и благопристойности, присущих представителю судейского корпуса.

– Вы готовы, господа? – обратился он к Мейсону и Драмму.

– Мы пришли к соглашению, что я сяду спереди рядом с вами, а мистер Драмм – сзади, рядом с Доном Грейвсом, не так ли? – сказал Мейсон.

– Так, – согласился Драмм.

– В таком случае я хотел бы попросить вас снять очки, – обратился Мейсон к заместителю окружного прокурора.

– Что? – рявкнул Драмм.

– Я прошу вас снять очки, – повторил Мейсон. – Вы должны понимать, мистер Драмм, что в очках вы прекрасно видите и, если вы повернетесь одновременно с Грейвсом или даже раньше него, что вам не запрещается, вы можете, повторяю, можете каким-то невольным, непроизвольным выражением или жестом подсказать Грейвсу, кто из мужчин держит трость. В таком случае получится, что в эксперименте участвуют две пары глаз вместо одной.