Опухоль оказалась злокачественной. Джеки будто бы заявила врачу, что боится делать мастэктомию, потому что Ирвинг ее бросит. Что-то не верится. Видимо, страх был вызван другой причиной – перспективой остаться калекой.

Операция прошла успешно. Метастазы не успели проникнуть в лимфатическую систему и грудные мышцы.

Джеки начала быстро поправляться. Она вообще терпеть не могла болеть и не жаловала инвалидов – себя в том числе. На другой день после операции ее посетила дама из Центра реабилитации и пообещала, что Джеки будут постоянно навещать и помогать ей делать специальные упражнения для развития мышц рук и груди. Однако Джеки меньше всего нуждалась в няньках. Когда эта женщина явилась на следующий день, Джеки задорно помахала ей рукой: «Кажется, вы этого от меня хотели?»

Она не стала тратить время на психотерапевта. «Какого черта? Он что, вернет мне грудь?» Нет уж, пусть ей не морочат голову. Операция уже позади, и Джеки может вернуться к нормальной жизни. Собственно говоря, она уже начала работу над новой книгой.

Через шесть дней Джеки выписали из больницы. Еще через пару месяцев она достаточно окрепла, чтобы время от времени отрываться от машинки ради игры в гольф.

Ирвинг уверял, что если на то пошло, после операции она стала нравиться ему еще больше. «Теперь она тщательнее следила за собой и не раздевалась при мне. Единственной моей заботой стало не переборщить с нежностями, потому что она всегда видела меня насквозь».

Отношение Джеки к раку было сродни ее отношению к душевной болезни. И то, и другое казалось ей чем-то если и не постыдным, то во всяком случае глубоко личным. Она постоянно касалась этих двух тем в своих романах, но не желала обнародовать некоторые факты своей собственной жизни. Ее гордость восставала против того, что ее станут жалеть, говорить: «Жаклин Сьюзен, писательница, у которой был рак груди». Много лет спустя она призналась Ирвингу, что жалеет о том, что держала свою изнурительную борьбу со смертью в глубокой тайне. «Целых десять лет я относилась к раку как к социальной болезни – и напрасно».

Но Джеки была из тех людей, которые сами сдают карты. Трудно судить, насколько смертельная болезнь повлияла на ее творчество. Эти десять лет она жила полноценной, абсолютно нормальной жизнью, не принимая никакого лечения, потому что врачи в один голос утверждали: болезнь не задела внутренние органы. Бесспорно, соприкосновение со смертью подняло Джеки на новую, более высокую ступень, дало ей новую точку отсчета. Что, если врачи ошибаются и у нее в запасе не так уж много времени?

Горячий прием, оказанный «Жозефине», убедил Джеки в том, что она наконец-то сделала нечто такое, чем по праву может гордиться. Ее отец был известным художником, Творцом, но не сумел добиться мировой известности. Может быть, ей это удастся?

Через несколько лет, говоря о своем романе «Одного раза недостаточно», Джеки изложила свой взгляд на женщин, чьи отцы были сильными личностями: «Перед такими дочерьми стоит троякий выбор: выйти „за него“ замуж, выйти замуж за его противоположность или самой стать „им“. Возьмите хотя бы Уну О'Нил: ей просто на роду было написано выйти замуж за Чаплина. Грейс Келли понадобился принц. Диана Бэрримор спилась и умерла от белой горячки после нескольких безуспешных попыток стать такой, как ее отец. Дочь Эррола Флинна заделалась каскадером. Зная характер отца, можно „вычислить“ судьбу дочери».

Джеки рассказывала, что издатель Бернард Гиз уговаривал ее сразу же после успеха «Жозефины», по горячим следам, засесть за продолжение повести о чудо-пуделе. «Что-нибудь вроде „Каждый день, Жозефина“! „Каждую неделю, Жозефина!“ и тому подобное. Я отказалась, потому что чувствовала: мне есть что сказать о бурных шестидесятых и о том, как они не похожи на сороковые». «Жозефина» еще не успела появиться на прилавках, а у Джеки уже был наполовину готов черновой вариант «Долины кукол».

Глава 8. «ДОЛИНА КУКОЛ»: ИСПЫТАНИЕ СЛАВОЙ

20 февраля 1966 года, через десять дней после ее выхода в свет, «Долина кукол» оказалась в еженедельном списке бестселлеров влиятельнейшей «Нью-Йорк таймс».

«Чтобы книга стала бестселлером, – говорил Бернард Шоу, – нужны три вещи: модная тема, талант и реклама». Тема – три девушки карабкаются «наверх» – не вызывала сомнений. Несмотря на это, результаты опросов произвели настоящую сенсацию в издательских кругах. Ирвинг показал боссам книжного бизнеса, как нужно доходить до каждого читателя, даже такого, который ни разу в жизни не купил ни одной книги. Взяв на себя руководство кампанией по рекламе новой книги, он не стал заигрывать с литературными критиками, а вместо этого сделал ставку на журналистов. В первую же неделю после выхода книги практически каждый, кто вел рубрику шоу-бизнеса в газете или журнале, тиснул заметку о Джеки Сьюзен и ее новом романе. В конце концов, Джеки олицетворяла шоу-бизнес. Журналисты не брались анализировать художественные достоинства книги, а описывали жизненный путь Жаклин Сьюзен: юность в Филадельфии, приезд в Нью-Йорк, годы работы в театре и на телевидении и, наконец, блистательный дебют в роли автора нашумевшей «Жозефины».

Джеральд Нахман из «Нью-Йорк пост» посвятил ей большую статью под названием «Таков шоу-бизнес». Энтони Ховарт из «Уорлд телеграм энд сан» напечатал колонку, озаглавленную «Крутой роман Джеки Сьюзен о шоу-бизнесе». Джоан Ганауэр из «Джорнэл америкэн» назвала Голливуд – «Долину кукол» – местом, где властвуют наркотики, трясиной, затягивающей беззащитные жертвы. Эрл Уилсон, Леонард Лайонз, Эд Салливан и Уолтер Уинчелл отвели роману Жаклин Сьюзен почетное место в своих изданиях. «Долина» начала победное шествие по стране.

Как и следовало ожидать, о книге холодно отозвался привередливый обозреватель «Нью-Йорк таймс» Элиот Фремон-Смит: он назвал «Долину» «сборной солянкой из „Рождения звезды“, „Кулис“ и „Все о Еве“, состряпанной робкой последовательницей Гарольда Роббинса».

Джеки рассказывала: «Ирвинг воспользовался тем, чем не располагали или что игнорировали такие большие писатели, как Фицджеральд и Хемингуэй: радио и телевидением». Ведущий одной из популярных телепрограмм Джон Небель первым предоставил им эфир. Он терпеть не мог «Долину», считая ее «грязной» книгой, но зато обожал Джеки, которую ничуть не смутило подобное противоречие. Много лет спустя, когда после выхода каждой новой книги за преуспевающим автором толпами бегали журналисты, выпрашивая интервью, Джеки всегда отдавала предпочтение Джону Небелю.

Вместо скучного официального коктейля, каким издатели обычно отмечают выход новой книги, Эрл Уилсон устроил в честь «Долины кукол» настоящий банкет. Один из репортеров описывал его так: «Это был пир на весь мир, только он не имел никакого отношения к литературе. Публика, собравшаяся в банкетном зале, была бы более уместной где-нибудь на пляже Копакабана». Я более чем уверен, что, появись там автор знаменитого «Улисса», кто-нибудь непременно окликнул бы его: «Привет, беби!»

Этот банкет у Эрла Уилсона надолго определил характер будущих мероприятий такого рода. Теперь по случаю первой публикации каждой книги Мэнсфилды закатывали пир горой в «Эль Марокко» и других шикарных клубах, с икрой и шампанским, созывая гостей из Голливуда, Лас-Вегаса, с Палм-Бич и – время от времени – из литературных кругов Нью-Йорка.

Старый знакомый Джеки, комик Джо Льюис, пытался поднять уровень одного из таких вечеров, изображая гостеприимного хозяина в отеле «Бревурт» на Пятой авеню. Когда-то на этом самом месте встречались Марк Твен, Томас Вулф, Теодор Драйзер, Синклер Льюис и Анита Лус. Сам того, не подозревая, Льюис положил начало традиции, которую Джеки охотно подхватила: когда критики смешивали ее с грязью, она звала на помощь классиков, сравнивая себя то с Золя, то с Диккенсом, а однажды замахнувшись на самого Шекспира.

Через два месяца после выхода в свет «Долина кукол» вырвалась на второе место в списке бестселлеров. Волей-неволей пишущей братии пришлось обратить внимание на Джеки и ее «низкопробный» роман.