Послали - и принесли.

Инспектор обратился к Карташеву и, показывая на Борисова, сказал:

- С этим господином я вам советую подальше...

- Он благодарит вас за совет, - ответил Борисов, - и просит разрешить ему руководствоваться своими собственными соображениями.

Инспектор налил себе новую рюмку и ответил:

- Вольному воля...

Борисов сел с Карташевым в стороне и, пока не подали обед, закусывая, продолжал делать замечания по поводу своего осмотра. Замечания были дельные, и Карташев, слушая, думал, что Борисов обнаруживает не только большие и теоретические и практические познания, но и большую вдумчивость, способность обобщать вопросы.

Когда Карташев высказал ему это, Борисов ответил:

- Через несколько лет и вы накопите и опыт и знания, так же будете и думать и обобщать. Несомненно, что у инженера поле зрения большее, пожалуй, чем у других специалистов, да, пожалуй, что и в умственном отношении инженеры представляют из себя большую силу. Вероятно, и по своему опыту вы могли прийти к заключению, что в наш институт попали сливки гимназий, - и по способностям, и по энергии пробиваться в первые ряды. Даже недостатки нашей инженерной среды говорят хотя и о больных отчасти, но и способных людях: пьянство, размах разгула, адюльтерство, больное самолюбие, сумасшествия, постоянные самоубийства... Среда, во всяком случае, исключительная, а особенно наша строительная. Если вы по постройке пойдете, - вот всегда такое же напряжение. Калифы на час, на мгновение люди сходятся, сближаются в общей работе и опять расходятся. И все это вокруг одного священного кумира, где все страсти сильнее разгораются.

- Люди гибнут за металл... - приятно и верно пропел Борисов.

- Вот чему человека учит, - уже совсем пьяным голосом отозвался инспектор, - говорю вам, господин Карташев, лучше идите водку пить, потому что из всех погибелей это самая благородная и приятная. Там деньги, женщины, молодость - все изменят, а водка всегда найдется, если даже дойдешь и до Ломаковского...

Инспектор пригнулся и с своей грубой, циничной манерой спросил Карташева:

- Ломаковского знали?

- Нет.

- Наш инженер тех времен, когда наше ведомство еще именовалось министерством публичных работ и общественных зданий. Этот Ломаковский спился и в последнее время просил милостыню, протягивая руку и говоря: "Помогите благородному человеку, которого вчера выгнали из общественных работ, а сегодня из публичных зданий!" И ему всегда давали, и до конца дней своих он был пьян...

Инспектор помолчал, ткнул носом и пробормотал:

- Такой вот и я буду...

Борисов, наклонившись к уху Карташева, шептал:

- В свое время дельный человек был. Написал прекрасную книгу по новому совсем вопросу - сопротивление малоисследованных материалов.

Когда наконец подали обед, инспектор заплетающимся языком, сделав широкий жест, сказал:

- Есть больше не буду, а вот если б минут на двадцать прилечь где-нибудь...

Принесли сена, и инспектора уложили на него в соседней комнате.

- Вот связался, - досадливо проговорил Борисов, - как теперь его повезешь домой? Придется, как тушу, уложить на паровоз и везти напоказ.

Когда инспектор ушел, Сикорский лукаво подмигнул Борисову и, показывая на Карташева, сказал:

- Расспросите-ка вы его, как он за три фунта сала пятьсот рублей заплатил...

И Сикорский весело рассмеялся.

Борисов, выслушав, сказал:

- Что ж тут смешного? Савельев дороже - жизнью заплатил. И, конечно, надо было войти в его положение и заплатить ему по стоимости, а не придерживаться мертвой формальности.

- Не мое ж это, а Полякова достояние.

- Не нанялись же вы у этого Полякова разорять и отправлять на тот свет людей? Наконец, могли бы запросить главную контору, и, я думаю, вы и сами не сомневаетесь, какой ответ через час был бы... И Савельев не спал бы теперь в земле. И как хотите, а на вас и вина в его смерти... - И, слегка заикаясь, Борисов кончил: - И ничего смешного и веселого в этом нет.

К концу обеда инспектор уже вышел и с виду был совершенно трезвым, но угрюмым и молчаливым.

- Ну, что ж, поели, можно и ехать? - спросил Борисов.

- Я готов, - мрачно ответил инспектор.

- На дорожку, ваше превосходительство, - предложил Сикорский.

- Не буду, - отрезал инспектор.

Он сухо, не смотря, едва протянул руку Сикорскому и Карташеву и полез на паровоз.

Борисов шепнул, кивая на инспектора:

- Как вам нравится? Пьян ведь, как стелька, был, а через полчаса - ни в одном глазе, и водой голову не поливал, если не считать рюмочку водки, которую унес с собой...

- И в которую влил несколько капель нашатыря, - сказал Бызов.

- Да, так вот что! А вы меня еще называете опытным инженером, обратился Борисов к Карташеву, - а я, можно сказать, мальчишка и щенок вот даже перед таким Володенькой, который и не курит и не пьет...

- Ну, ну, полезай, полезай... - толкал Бызов подымавшегося на паровоз Борисова.

- Ну-с, до свиданья, как говорят в наших палестинах, - кивнул Борисов, сидя уже на тендере, когда паровоз тронулся в обратный путь.

Когда паровоз скрылся, Карташев слегка разочарованно сказал Сикорскому:

- Ну, вот и открыли дорогу.

- Открыли, - пренебрежительно махнул рукой Сикорский. - Теперь начнут шляться, благо за проезд не платить, а прогоны получать... А как вам понравился этот урод, пьяница инспектор? Ведь совестно смотреть... И вот большинство из ваших такие же. А как пьют они при настоящем открытии дороги? На позор всем едут не люди, а мертвые тела. И Бызов такой же: мальчишка совсем еще, а льет, как в бочку...

- Но он не был же совсем пьян.

- Организм еще не ослаб, но выпил он больше инспектора. Ай, ай, ай... педантично качал головой Сикорский.

Карташев печально слушал, и в памяти его вставали Савельев, подряд Сикорского, обсчет молдаван, и ему хотелось бы теперь уехать вместе с теми, кто был на паровозе. Зачем он не поехал в самом деле? Увидел бы Лизочку, Марью Андреевну, провел бы прекрасно вечер, послушал бы музыку.

И вдруг паровоз опять показался и быстро приближался к станции.

- Его превосходительство портфель свой забыл, - крикнул Борисов.