Минуты две рука молодого человека неподвижно лежала в руке Хенчарда. Фарфрэ посмотрел на плодородную землю, расстилавшуюся у его ног, потом оглянулся на тенистую аллею, ведущую в центр города. Лицо его пылало.

– Не ждал я этого… не ждал! – проговорил он. – Это – провидение! Разве можно идти против него? Нет, я не поеду в Америку; я останусь здесь и буду служить вам!

Его рука, безжизненно лежавшая в руке Хенчарда, теперь ответила крепким пожатием.

– Решено? – проговорил Хенчард.

– Решено, – отозвался Дональд Фарфрэ.

Лицо Хенчарда сияло такой пылкой радостью, что она казалась почти страшной.

– Теперь вы – мой друг! – воскликнул он. – Вернемся ко мне и сейчас же договоримся обо всех условиях, чтобы на душе у нас было спокойно.

Фарфрэ взял свою дорожную сумку и вместе с Хенчардом пошел обратно по Северо-западной аллее. Теперь Хенчард жаждал излить ему душу.

– Если мне человек не нравится, – начал он, – я, как никто, умею держать его на расстоянии. Но уж если он пришелся мне по душе, он захватит меня целиком. Вы, я думаю, не откажетесь позавтракать еще раз? Ты встал так рано, что тебе едва ли удалось бы поесть вволю, даже если бы у них там и нашлось, чем тебя угостить, а у них, конечно, ничего не было; так пойдем ко мне и наедимся досыта и, если хочешь, напишем все условия черным по белому, хотя я – хозяин своего слова. Я люблю сытно поесть с утра. У меня уже готов замечательный холодный паштет из голубей. И, кроме того, можно выпить домашнего пива, если угодно.

– Для этого еще слишком рано, – сказал Фарфрэ, улыбаясь.

– Будь по-вашему. Сам я дал зарок не пить, но приходится варить пиво для рабочих.

Так беседуя, они вернулись в город и вошли в дом Хенчарда с заднего, служебного хода. Сделку заключили во время завтрака, и Хенчард с расточительной щедростью накладывал еду на тарелку молодого шотландца. Он не успокоился, пока Фарфрэ не написал в Бристоль просьбы переслать его багаж в Кэстербридж и не отнес письмо на почту. Затем, как всегда, подчиняясь внезапному желанию, Хенчард заявил, что его новый друг должен жить у него в доме, хотя бы до тех пор, пока не найдет себе подходящей квартиры.

Обойдя вместе с Фарфрэ все комнаты, Хенчард показал ему склады зерна и других товаров и наконец привел молодого человека в контору, где его и увидела Элизабет.

ГЛАВА X

Пока она сидела перед шотландцем, в дверях показался человек, вошедший как раз в тот миг, когда Хенчард открывал дверь кабинета, чтобы впустить Элизабет. Человек быстро шагнул вперед – словно самый проворный из расслабленных Вифезды – и, опередив девушку, прошел в кабинет. Она слышала, как он сказал Хенчарду:

– Джошуа Джапп, сэр… по вашему вызову… новый управляющий.

– Новый управляющий?.. Он у себя в конторе, – проговорил Хенчард резким тоном.

– У себя в конторе?.. – оторопело повторил человек.

– Я писал: явитесь в четверг, – начал Хенчард, – и раз вы не явились в назначенный день, я нанял другого управляющего. Я даже сперва думал, что он – это вы. Или, по-вашему, дело может ждать?

– Вы писали «в четверг или в субботу», сэр, – возразил пришедший, вынимая письмо.

– Так или иначе, вы опоздали, – отозвался Хенчард. – Разговор окончен.

– Но вы же почти наняли меня, – пробормотал человек.

– С оговоркой, что мы условимся окончательно после того, как увидимся, – возразил Хенчард. – Мне очень жаль… очень жаль, уверяю вас. Но ничего не поделаешь.

Говорить было больше не о чем, и человек вышел. Когда он проходил мимо Элизабет-Джейн, она заметила, что губы его дрожат от гнева, а лицо искажено горьким разочарованием.

Теперь в кабинет вошла Элизабет-Джейн и стала перед хозяином дома. Он равнодушно скосил глаза под черными бровями; – казалось, в этих темных глазах всегда поблескивали красные искры, хотя вряд ли это могло быть на самом деле, – и устремил взгляд на девушку.

– Что вам угодно, моя милая? – спросил он мягко.

– Можно мне поговорить с вами… по личному делу, сэр? – спросила она.

– Да… конечно.

Теперь он внимательно смотрел на нее.

– Меня послали сказать вам, сэр, – продолжала она простодушно, – что ваша дальняя родственница, Сьюзен Ньюсон, вдова моряка, находится здесь, в городе, и хочет знать, желаете ли вы ее видеть.

Яркий румянец Хенчарда, представлявший резкий контраст с его черными волосами, слегка померк.

– Так, значит… Сьюзен… еще жива? – проговорил он с трудом.

– Да, сэр.

– Вы ее дочь?

– Да, сэр… ее единственная дочь.

– А… как вас зовут?.. Как ваше имя?

– Элизабет-Джейн, сэр.

– Ньюсон?

– Элизабет-Джейн Ньюсон, сэр.

Хенчард сразу же понял, что сделка, заключенная на Уэйдонской ярмарке через два года после его брака, не занесена в летописи семьи. Этого он не ожидал. Его жена отплатила ему добром за зло и не рассказала о своей обиде ни дочери, ни другим людям.

– Я… меня очень заинтересовали ваши слова, – проговорил он. – У нас с вами не деловой разговор, а приятный, поэтому пойдемте в дом.

Очень учтиво, что удивило Элизабет, он провел ее из кабинета через соседнюю комнату, где Дональд Фарфрэ рылся в ларях, рассматривая образцы зерна с пристальным вниманием служащего, который только что вступил в должность. Хенчард прошел впереди девушки через калитку в степе, и картина внезапно изменилась: они очутились в саду и пошли к дому среди Цветов. В столовой, куда Хенчард пригласил Элизабет, еще не были убраны остатки обильного завтрака, которым он угощал Фарфрэ. Комната была загромождена тяжелой мебелью красного дерева, самого темного красно-коричневого оттенка. Раскладные столы с опускными досками, такими длинными, что они доходили почти до пола, стояли у стен, и ножки их напоминали ноги слона, а на одном столе лежали три огромных фолианта; семейная Библия, «Иосиф» и «Полный свод нравственных обязанностей человека». Полукруглая желобчатая решетка камина была украшена литыми барельефами урн и гирлянд, а кресла были в том стиле, который впоследствии прославил имена Чиппендейла и Шератона, но такого фасона, который, наверное, и не снился этим знаменитым мастерам-мебельщикам.

– Садись… Элизабет-Джейн… садись, – проговорил Хенчард, и голос его дрогнул, когда он произнес ее имя; потом сел сам и, уронив руки между коленями, устремил глаза на ковер. – Так, значит, твоя мать здорова?

– Она очень устала с дороги, сэр.

– Вдова моряка… а когда он умер?

– Отец пропал без вести прошлой весной.

Хенчард поморщился при слове «отец».

– Вы с ней приехали из-за границы… из Америки или Австралии? – спросил он.

– Нет. Мы уже несколько лет живем в Англии. Мне было двенадцать, когда мы приехали из Канады.

– Так-так…

Он расспросил девушку о том, как они жили, и узнал все то, что раньше было скрыто от него глубокой тьмой, – ведь он давно уже привык считать их обеих умершими. Поговорив о прошлом, он вновь обратился к настоящему:

– А где остановилась твоя мать? – В гостинице «Три моряка».

– Значит, ты ее дочь Элизабет-Джейн? – повторил Хенчард. Он встал, подошел к ней вплотную и посмотрел ей в лицо. – Я думаю, – сказал он, внезапно отвернувшись, так как на глазах у него показались слезы, – что мне надо дать тебе записку к матери. Мне хочется повидать ее. Покойный муж оставил ее без средств?

Взгляд его упал на платье Элизабет – приличное, черное, самое лучшее ее платье, но явно старомодное даже на взгляд кэстербриджца.

– Да, почти без средств, – ответила девушка, довольная тем, что он сам догадался и ей не пришлось начинать разговор на эту тему.

Он сел за стол и написал на листке несколько строк, потом вынул из бумажника пятифунтовую бумажку и вложил ее в конверт вместе с письмом, но, подумав, вложил еще пять шиллингов. Аккуратно запечатав письмо, он написал адрес: "Миссис Ньюсон. Гостиница «Три моряка», – и отдал пакет Элизабет.

– Пожалуйста, передай ей это из рук в руки, – сказал Хенчард. – Ну, я рад видеть тебя здесь, Элизабет-Джейн… очень рад. Надо будет нам с тобой поговорить поподробней… но не сейчас.