-- Дядя, родненький, не сердитесь, -- мягко проговорила Флоранс, когда Бретт остановился, чтобы перевести дух. -- Но умоляю вас, взгляните трезво в лицо действительности: что вы называете комфортом? Квартиры, забитые всякими немыслимыми вещами доверху, так что они чуть из окон не вываливаются? Вы называете счастьем жизнь автоматов, в ужасе мечущихся по магазинам, лишь бы выполнить обязательную норму покупок? Вы называете радостью жизни смертельную скуку, которой охвачены эти превращенные вами в идиотов люди, да им уже ничего не хочется, они набрасываются -- как и вы сами только что -на чесательный порошок, чтобы всласть почесаться, словно обезьяны, взгрустнувшие в неволе. Возьмите хотя бы беднягу Эстебана...
-- Эстебана?
На сей раз Флоранс перебил Каписта. Он слишком долго сдерживал себя, и наконец терпение его лопнуло.
-- Эстебана! Вот именно -- Эстебана! -- восклицал он. -- Ну-ка, позовите его сюда, и мы посмотрим. Нет, да вы соображаете, что говорите!
Каписта подошел к двери, распахнул ее и крикнул:
-- Эстебан! Эстебан! -- и, повернувшись к Флоранс, добавил: -- Сейчас вы услышите, что он вам ответит!
-- Эстебан, -- сказал Каписта несколько секунд спустя, стараясь говорить как можно спокойнее, -- приготовьте чемоданы, чтобы упаковать вещи сеньора Квоты.
-- Сеньор Квота собирается попутешествовать?
-- Да. Он снова будет преподавать в колледже Камлупи.
-- Но он... не покинет нас насовсем? -- с беспокойством глядя на Квоту, спросил Эстебан.
Квота сделал шаг вперед.
-- Боюсь, что придется вас покинуть, Эстебан, -- с усмешкой проговорил он. -- Мои ученики меня ждут.
Эстебан переменился в лице. Он побелел.
-- Значит, вы уезжаете насовсем?
-- Боюсь, что так, -- ответил Квота. -- Моя работа здесь кончена, дела идут хорошо, видимо, можно обойтись и без меня...
-- Ну уж нет, -- прервал его Эстебан хриплым от волнения голосом. -- Ну уж нет, -- повторил он, -- вы не можете уехать! Дела, дела, как будто, кроме них, ничего и нету! А мы, а наша заработная плата, наши пятницы и все прочее? Конечно, ваши ученики -- они и есть ваши ученики, но мы тоже имеем на вас права!..
Эстебан даже весь побагровел от сдерживаемой злости, он притопывал ногами, сжимая и разжимая кулаки.
-- Ежели желаете знать мое мнение, -- кричал он все громче и громче, -то вот оно: когда вы от нас уедете, что-нибудь непременно произойдет, начнется революция, уж поверьте мне! Люди, чего доброго, спалят ваш колледж, слово даю. И я, глядишь, буду в первых рядах поджигателей!
Флоранс подошла к нему и тронула его за руку.
-- Эстебан, успокойтесь... -- ласково сказала она. -- Вспомните-ка, что вы мне вчера говорили.
Швейцар посмотрел на нее, теперь лицо у него побледнело от ярости.
-- Я помню одно -- что я зарабатываю три тысячи песо в месяц! -- Голос его дрогнул.
-- Но тем не менее у вас долги... -- все так же мягко напомнила Флоранс.
-- Возможно, но зато у меня две машины да три фортепьяно...
-- От которых у вас лопаются барабанные перепонки.
-- А может, мне нравится, чтобы у меня перепонки лопались!
-- Полноте, Эстебан! Если бы вы удовлетворились одним хорошим пианино...
-- А почему это я должен удовлетвориться одним, -- грубо оборвал ее Эстебан, -- раз я достаточно зарабатываю, чтобы иметь целых три? И куда вообще вы клоните, сеньорита?
Несмотря на его явно враждебный тон, Флоранс решила не сдаваться.
-- Когда я вас спросила, счастливы ли вы, Эстебан, вы мне ответили, что...
-- Возможно, я наговорил глупостей, -- снова прервал Флоранс Эстебан, злобно и с вызовом глядя на нее. -- Но мне хорошо, вот и все. А тому или той, кто осмелится тронуть хоть волосок на голове сеньора Квоты, я первый крикну: "Руки прочь!" Уж поверьте мне!
И тут, словно желая поддержать Флоранс, в разговор вмешался Квота и, не глядя на нее, сказал примирительным тоном:
-- Спасибо, Эстебан! И успокойтесь, я еще не уехал, и никто не собирается заставить меня "накручивать волосы на бигуди". Впрочем, я убежден, -- тут он взглянул на Флоранс с такой самоуверенной, спокойной улыбкой, что в душе ее снова поднялась буря возмущения, -- сеньорита Флоранс, увидев воочию ваше счастье, вопреки своим личным взглядам на вопросы экономики доставит нам большую радость и останется с нами.
-- Нет, ни за что! -- воскликнула Флоранс, с отчаянием глядя на Эстебана. -- Вот, значит, до чего дошло дело! Слава богу, я еще не успела распаковать свои вещи. Я уезжаю немедленно! Прощайте!
Флоранс направилась к двери, Бретт побежал за ней, тщетно пытаясь удержать племянницу.
-- Не надо, девочка, не надо! Ты не можешь так поступить со мной!
Еще некоторое время из коридора доносились их голоса, потом все стихло. Квота, Эстебан и Каписта стояли молча. Квота, казалось, был совершенно спокоен и лишь загадочно улыбался. Эстебан и Каписта обменялись насмешливым взглядом, пытаясь держаться непринужденно, но по их лицам видно было, что давалось им это нелегко.
8
После долгих уговоров Бретту удалось добиться от Флоранс только одного: сегодня ночью она не сядет на самолет, а останется до утра. Да и то он чуть было не испортил все дело, когда, войдя вместе с Флоранс в гостиную, машинально включил все телевизоры, а числом их было ровно шесть, столько, сколько программ -- тагуальпекских, американских и мексиканских -- принимал Хаварон. Когда Флоранс увидела, а главное -- услышала, как в комнату одновременно ворвались двадцать четыре реактивных самолета, свора собак, с лаем преследующая в тундре медведя, малыш, с ревом требующий кока-колу, артиллерийская перестрелка из документальных кадров о падении Берлина, паровые прессы, штампующие новейшие кузовы "Америкен-моторс", и конкурс джазовых оркестров, мощность коих измерялась в децибелах, она поняла, что сейчас лишится чувств от нервного потрясения. Бретт едва успел выключить телевизоры, потому что Флоранс, вооружившись пресс-папье, уже готова была кинуть его в первую очередь в ревущего младенца и потом уж заняться джазом, собаками, самолетом, пушками и паровыми молотами.
Ужин прошел в натянутом молчании. После ужина Флоранс принялась изучать расписание самолетов. Подняв глаза, она увидела растерянное лицо дяди Самюэля и села рядом с ним на тахту. Она взяла его за руку и грустно ему улыбнулась. После долгого молчания Бретт наконец решился и тихо спросил: