В полку он ничем не выделялся среди других пехотинцев. За прежние бои получил три бумажки с благодарностью от командования да две медали «За отвагу» и думал, что на большее не способен. И уже в плену, где некому было ни вдохновлять на героические подвиги, ни награждать, где за малейшее неповиновение платили жизнью, в нем как-то сами собой проявились дух непокорства, дерзость и упрямство. Тут он увидел подноготную фашизма и, видно, впервые понял, что смерть не самое худшее из всех бед на войне.

— Отдаль хляб? — вдруг раздался над ним голос Джулии.

От неожиданности Иван вздрогнул и, обрадованный, порывисто обернулся.

— Отдаль хляб? — с прежней напряженностью на лице спрашивала Джулия. — Ми нон идет Триесте? Аллее финита? Да?

— Ну что ты! — сказал он, улыбнувшись. — Только корку отдал.

Она нахмурила лоб и сосредоточенно уставилась на него. Тогда он вынул из кармана остаток буханки.

— Вот, только корку, понимаешь?

Преодолевая в себе какие-то сомнения, Джулия промолчала. Лоб ее постепенно разгладился.

— Ми идет Триесте? Правда? Нон?

— Пойдем, конечно. Откуда ты взяла, что не пойдем?

На ее лице все еще отражалась внутренняя борьба. Девушка теребила на груди куртку, что-то решала про себя и вдруг опустилась рядом с ним на землю. Подняв колени, она облокотилась на них и прикрыла лицо руками. Он сидел рядом, готовый помочь ей, но она, по-видимому, пересилила себя и вскоре, встряхнув волосами, вскинула голову.

— Руссо! Ти кароши, кароши, руссо, — заговорила она и пожала его руку.

— Нон Власов. Буно руссо. Джулия плехо.

— Ну зачем так? — мягко возразил Иван. — Зачем? Не надо.

— Очэн, очэн, — не слушая его, говорила Джулия. Видно, что-то она поняла и теперь попросила: — Иван нон безе Джулия…

— Ничего, все хорошо.

Сидя на земле, он осторожно взял в руки ее маленькую шершавую ладошку. Девушка не отняла ее.

— Нон безе Иван, — сказала она и впервые взглянула ему в глаза. — Нон безе Джулия. Иван знай правда. Джулия нон знат правда.

— Ладно, ладно… Ты это вот что…

— Джулия очэн, очэн уважат Иван, любит Иван, — сказала она. Его рука, державшая ладонь девушки, еле заметно дрогнула. Чтобы перевести разговор на другое, он сказал:

— Ты это… Пить не хочешь? Воды, а?

Она вздохнула и умолкла, глядя на него, затаив в глубине широко раскрытых глаз раскаяние и бездну тепла к нему.

— Вода? Аква?

— Да, воды, — отозвался он. — Вон там, кажется, ручей. Айда!

Он быстро вскочил, она тоже поднялась, обхватила его руку повыше локтя и щекой сиротливо прижалась к ней. Другой рукой он погладил ее волосы, но, почувствовав, как она внутренне напряглась, опустил руку.

Так они не спеша пошли к краю луга.