Юный бортник инстинктивно кинулся к Татьяне — больше искать защиты ему было не у кого. Та спешно распахнула подол своей юбки модели «солнышко» и упрятала пострадавшего от налета. Пчелы покружили немного для острастки и, сожалея, что не удалось довести апитерапию до конца, стали разворачиваться в сторону базы — никакого смысла в дальнейшем барражировании они не увидели.

— Бог мой! — в один голос вскрикнули девушки, когда Татьяна приподняла юбку. — Экая незадача! Да его надо срочно госпитализировать!

— Пчелиный яд в малых дозах очень полезен, — попытался вызвать положительную эмоцию Рудик. — Пройдет и так.

— Но то ж в малых… — сказала Татьяна. — А в больших, видишь, как разнесло…

Ни одного из мнений Усов разделить не мог. Ему понравилось под подолом — тихое, безлюдное место. Он в шоке вынул голову и снова резко накинул на себя юбку. Татьяна успокоила его, убедив в том, что пчел уже нет. И позвала наружу.

Вращая заплывшими глазами, Усов с ужасом ощупывал свои новые, продолжавшие распухать формы.

Тогда Татьяна усадила пострадавшего к себе на колени и стала смазывать его вьетнамским бальзамом «Голд стар» везде, включая паховые области. Эффект получался обратным. Когда она проходила непосредственно по местам общественного пользования, Усов чуть не упал в обморок.

— Боль мы снимем, а опухоль, пожалуй, оставим, — сказала Татьяна. — Она может пригодиться в жизни. Уж я-то знаю.

Татьяна погладила мальца по бестолковке, поцеловала в лоб и строго-настрого приказала своему подвижнику никогда в жизни, чтобы не переутомляться, не брать больше в руки весло. Это была ее первая и последняя помощь. По всем другим вопросам она предложила Усову обращаться в миссию ООН, расположение которой знает Артамонов.

— При современных методах лечения прогноз для жизни благоприятный, пояснил Рудик. — Для окружающих больной практически не опасен.

— Ура! — обрадовалось население счастливому исходу.

— Жаль, что опухоль все же спадет, — еще раз вздохнула Татьяна и хлопула ладошкой по липким от меда плавкам Усова.

— Ой! — взвыл искуситель Усов. — Так нечестно!

— Да ладно тебе, честный ты наш!

Бухучетом в компании всегда занимался Решетов — он точно знал, чего и какое количество закупить, сколько в мероприятии будет участствовать народу, что надо оставить наутро и так далее.

— Клин клином вышибают, — сказал он, расставляя вокруг зельеобразной бутыли по ранжиру стаканчики, бокальчики и крышку от термоса из своего неделимого посудного фонда. — Бальзам здесь может только навредить. Усову надо наложить внутренний компресс. Лучше — спиртовой.

— Верно, верно. Ему в таком положении лучше употреблять напитки прямого, а не побочного действия, — одобрил идею Реши Мукин.

— Тем более что сегодня Чистый четверг, товарищи! — вспомнил Рудик. Идет Страстная неделя. Сегодня день смывания грехов. Перед Пасхой.

— Жаль, Гриншпона нет, он бы нам всем яйца накрасил, — сказал Артамонов.

— Да, что-то Миша наш полохел, — согласился Рудик. — Нашел себе какую-то газель с вокзальным вымечком и пьет с ней вакцину.

В этой связи решили устроить походную баню прямо на берегу. Разожгли огромный костер, набросали в огонь гору гранитных валунов и булыжников среднего размера с соседнего поля, потом устроили надо всем этим отгоревшим пожарищем шалаш из целофана — получилась натуральная баня. Бросай на камни пригоршню воды с пивком и хаживай по спине веничком от молодой и почти безлистой еще березки. Не сразу, конечно, — утечка есть утечка, — но с пятого захода пот пробирает.

Попарились от души — самодельная парилка на природе близ холодной воды — что еще нужно человеку, сломя голову бросившемуся в поход по местам различного рода глорий.

После импровизированной парной красный как рак Мат полез в речку. Готовясь внутренне к помывке в купели, Мат всецело сознавал свою бесповоротную ущербность. Будучи неисправимым полифагом, он не соблюдал ни больших постов, ни малых. Вся жизнь его была сплошным мясоедом. А если ему и доводилось когда питаться припущенными до колен овощами или крапивным салатом, то он смаковал все это, как скоромное. Обжорство, болтливость, невоздержанность в науках плюс попытка сойтись с несовершеннолетней — это только малая часть смертных грехов, которые совершил Мат в своей юдоли. Числился за ним и еще один незначительный грешок — подмена личности, о котором знал только узкий круг доверенных лиц. Бывали у Мата в жизни такие моменты, когда, зависнув на депрессняке, он был не в состоянии участвовать в первых боях институтского турнира по боксу. Грубо говоря, он стеснялся выходить на ринг с похмелья или обожравшись гороховым супом. И тогда он просил Решу провести вместо себя пару-тройку боев, ну, пока сам он не оклемается. Под чужой фамилией и под закрывающим всю рожу шлемом, чтобы никто не засек подмены понятий, Реша доходил до финала и передавал перчатки Мату. Отдохнувший и выпустивший за неделю все гороховые пары, Мат надевал тот же шлем, выходил на поединок, рвал противника на фрагменты и потом массой размазывал его по канатам.

— Пук — это заблудившийся ик, — подбадривали Мата из-за канатов Артамонов и Реша.

Ошеломленный противник, который втайне надеялся выиграть у Реши по очкам, будучи не в силах выплюнуть изо рта кровяную капу, выползал с ринга с полной головой непоняток. Чистая победа Мата.

Тренер Цвенев догадывался о происходившем, но до конца так ничего толком и не понял.

Таким образом, грехов у Мата набиралось на безвылазное купание в течение всей жизни.

Вслед за Матом, взявшись за руки, в воду сошли Нинкин и Пунктус. Они не только поплавали, но и с помощью очень жестких натуральных мочалок из прибрежной травы потерли друг другу спинки, большей частью в районе поясниц. Особенно интересно это их упражнение наблюдалось с тыла, оно даже собрало несколько зевак, которые принялись скандировать, пытаясь все их помывочные движения подвести под быстрый счет. Забелин, забыв про только что пережитую порку, схватил камеру и сделал красивый проход вокруг моющихся. И надо сказать — неплохо поработал. Оставалось не засветить пленку при вынимании.

Фельдман, как ангел, едва помочил конечности и бросился обратно к костру. Не любил он отвечать за содеянное, не было у него в характере такой струнки.

А Мат все рвался и рвался в пучину, ощущая на себе тяжкий груз несметных нечестивых дел.

— Теперь можно согрешить и по новой. Наливай! — отдал приказ Рудик.

Забелин припал к кинокамере и принялся снимать пьянку.

— Дебе де кадется, что эди дастольдые кадды будут комптдометидовать дас в гладах подомкофф? — сказал все еще не пришедший в себя Усов, нозализируя звуки оплывшим носом.

— Не думаю, — ответил за Забелина Реша. — Все великие люди были алкоголиками. Это сложилось исторически.

— Но пикники не были для них самоцелью, — сказал Артамонов. — За вином они благородно спорили о России, поднимали бокалы до уровня самоотречения. А мы? Только и болтаем, что о всяких дефицитах, дороговизне и еще кой о чем по мелочам.

— Тогда было другое время, — оправдался за все поколение Клинцов.

— Время здесь ни при чем, — сказал Артамонов и бросил в реку камешек, отчего ударение пришлось не на то слово.

— Почему? Каждая эпоха ставит свои задачи, свои проблемы. — Клинцов явно не собирался пасовать. Чувствовалось, у него есть чем прикрыть свою точку зрения.

— Их диктует не время, а люди. И сегодня можно не впустую спорить о нашем обществе. Все зависит от состава компании.

— Ерш… мля, в смысле… ну… — заворочался Мат, желая дополнить, как всегда, не в жилу.

— Ерш — это не когда смешивают напитки, а когда пьют с разными людьми, — перевел речь друга Реша, чтобы тот не мучился впустую.

— Э-э-м-м, еп-тать, — замычал Мат, благодаря за помощь.

— Но, коль мы заспорили так горячо, значит, и нашу компанию можно считать подходящей, — продолжил Клинцов. — Только что проку от этих споров? Сегодня нет никакой необходимости надрываться, лезть на рожон. Каждый приспосабливается и в меру своих возможностей что-то делает. Весь этот нынешний романтизм чего-то там свершить… смешон и наивен…