Небольшого роста лектор первоначально не вызвал у Татьяны никакого доверия. Она не признавала мужчин ниже себя ростом. С Артамоновым, который был ей по плечо, она пошла на вынужденную связь исключительно потому, что он был первым встретившимся ей представителем коллектива, в котором она рассчитывала проявить или, в крайнем случае, обрести себя.

Физик встал в выжидательную позу — отвернулся к окну и забарабанил пальцами по столу, как бы призывая народ к тишине и порядку. Последние шорохи и щелканья замками растворились в нарастающей тишине. Студенты замерли в ожидании первого преподавательского слова, которое, по их мнению, должно было возвестить о начале чего-то непонятного, неизведанного, таинственного.

Наконец лектор оставил в покое окно, унял пальцы и, скользнув взглядом по галерке, заговорил:

— Ярославцев. Владимир Иванович. Намерен вести у вас аудиторную, лабораторную и практическую физику. Первая лекция обзорная.

— Можно не записывать? — спросила Татьяна.

— Можно не конспектировать, — поправил ее физик.

Татьяна без всякого удовольствия захлопнула тетрадь, на которой фломастером очень старательно, но не очень ровно было выведено: «Элементарная физика».

— Для кого элементарная, а для кого и не очень, — сказала Татьяна Артамонову.

Ярославцев поверхностно прошелся по предмету, а потом до самого звонка распространялся о своей личной студенческой и аспирантской жизни, постоянно срываясь на мысль, что когда-то и он вот так же пришел на первую в своей жизни лекцию, а теперь, так сказать, вот уже и сам… читает студентам.

Татьяна пропустила мимо ушей все пустые замечания из начал высшей физики, зато с упоением слушала затянувшееся лирическое отступление Ярославцева, устремившись к нему всей своей подвижной биомассой.

Прозвенел звонок. Лектор, не попрощавшись, вышел. Татьяна вспомнила про Артамонова и тихонько взвизгнула:

— Что ты сидишь? Собирайся! Идем! Нам нужно теперь в другой корпус! Следующий урок будет там! — Слово «урок» прозвучало грустно и нелепо. Кроме Татьяны, никто никуда не собирался.

— Постой, кажется, будет продолжение, — сказал Артамонов.

Татьяна молча опустилась на скамью. Она не знала, что занятия в институте проходят по два кряду.

Вторую половину лекции она была не так внимательна к Ярославцеву и казалась разочарованной. Она изучала сокурсников. Ее сектор осмотра был намного шире среднего, и легким поворотом головы она запросто доставала любой угол аудитории, куда могла запропаститься заинтересовавшая ее физиономия.

Следующим шло практическое занятие по математике в составе группы.

Когда Артамонов с Татьяной почти под ручку вошли в математический кабинет, группа 76-Т3 была в сборе и глазами, полными любопытства, проводила эту привлекательную пару до самой посадки. И хотя основное внимание уделялось явно Татьяне, Артамонов замечал и на себе повышенное количество взглядов. Татьяна, усевшись поудобнее, принялась за детальное изучение окружающих, но всюду натыкалась на встречные взгляды. Ощутив себя в эпицентре, она опустила глаза и повернулась к Артамонову.

— Ты математику хорошо знаешь? — спросила она для отвода глаз.

— Как тебе сказать… — пожал плечами Артамонов.

На горизонте появился математик.

Он боком протиснулся в дверь и так же боком, не глядя на присутствующих, направился к столу. В небольших своих кулачках он зажимал обшлага рукавов выполненного не по росту костюма. Внешность математика была удручающей. Огромный лоб нависал над маленькими глазками, которые были посажены настолько близко друг к другу, что, казалось, они могли легко переглядываться меж собой. Уши математика аллометрически устремлялись прочь от головы и не входили с лицом ни в какие пропорции.

Сильно заикаясь и глядя в пол, преподаватель объяснил что-то вроде того, что занятие по математике также будет пробным, поскольку лекционный материал по первой теме еще не начитан и поэтому придется заниматься школьными задачами. Никого не вызывая, математик сам решал задачи, вымазываясь в меле и тарабаня себе под нос что-то невнятное. Исписанную доску он вытирал не влажной тряпочкой, которая лежала рядом, а рукавами. Вероятно, от смущения — Татьяна просто подавляла его своим повышенным вниманием.

Это был Знойко Дмитрий Васильевич, известный всему институту, но еще незнакомый первокурсникам.

Завершала учебный день лекция по химии.

Похожий на льва преподаватель Виткевич, опустив приветствия, почти по слогам произнес:

— Тема первая: коллоидные растворы.

По нажиму, с каким Виткевич объявил это, стало понятно, что лекцию следует конспектировать.

Говорил и двигался Виткевич очень тяжело, не останавливаясь и не обращая внимания на реакцию слушателей. Не спеша он за полтора часа наговорил столько, что у Татьяны все это еле уместилось на пяти листах помеченной фломастером тетради «Общая химия». Она старалась записывать за химиком все подряд, и поэтому к ней в конспект вкрался анекдот, рассказанный лектором в качестве примера.

— Уф! — сказала Татьяна, когда лектор, не попрощавшись, вышел. — А я боялась, что не смогу успевать записывать эти… лекции. Оказывается, очень даже смогу. Ну, а сейчас скорее в столовую, я ужасно проголодалась!

Перешагивая теперь уже через четыре ступеньки, она повлекла Артамонова вниз по лестнице. Стать Татьяны и поступь были таковы, что если бы ей еще и кокошник, то можно было бы прямо в горящую избу…

В студенческой столовой Татьяна на удивление спокойно выстояла длинную очередь, но у раздачи заметно забеспокоилась и разлила компот, поставив стакан на край подноса. Зардевшись от неловкости, она замолчала, но, как только сели за стол, быстро забыла про свою неудачу и вновь заговорила. Она свободно и не в меру критично распространялась о вечерних разблюдовках и повторном использовании наутро вчерашних отходов, обнаруживая компетенцию на уровне заведующей трестом столовых и ресторанов. Но камни и грязь, летевшие в общепит, нисколько не умеряли ее здорового аппетита.

— Ты, что ли, в столовой работала до института? — отважился поддержать разговор Артамонов.

— Нет, — покраснела Татьяна. — Я поступила сразу после школы.

— Просто мне показалось, что у тебя какой-то опыт.

— Да нет, я так.

— Извини.

— Да ничего, бывает. А теперь ты куда идешь? — спросила она на выходе из столовой.

— В общежитие.

— Тогда нам по пути.

Обед своеобразно сказался на поведении Татьяны. Она долго молчала, поскрипывая и посапывая, как орган какой-нибудь внутренней секреции, и только у самых общежитий внятно произнесла:

— А чем ты, интересно, занимаешься сегодня вечером?

Артамонов понял, что событиям необходим придать крутой разворот.

— Выступаю на концерте! — ляпнул он первое, что пришло в голову.

— Извини, не расслышала.

— У меня свидание, — соврал он, стараясь не смотреть ей в глаза.

— Ну ничего, тогда я одна схожу куда-нибудь. Я немножко помню, где здесь все эти театры-кинотеатры и все такое прочее.

Перебросив из одной руки в другую свой неимоверный портфель, она исчезла в дверях женского общежития.

Артамонов направился к себе в мужское.

В 535-й комнате, куда его поселили теперь уже на постоянной основе, он обнаружил четверых первокурсников, уже расквартировавшихся. Комната была просторной, с одним окном без решетки, особого убранства не наблюдалось пять койко-мест, стол, стулья и два встроенных шкафа с антресолями. Плюс тумбочки у каждой кровати с панцирными сетками.

Сергей Рудик, который был единственным, кто отслужил в армии, тут же предложил отметить начало занятий. Что имелось в виду, он не объяснил, но несогласных не оказалось.

Быстренько скинулись и отправили гонца. Справленное на скорую руку застолье получилось славным.

— Самое главное в институте — не нужно каждый вечер делать уроки, грамотно рассуждал Решетов. Он чаще других поднимал стакан и всякий раз смотрел сквозь него на лампочку. — Ходи себе, посещай лекции, а на сессии сдавай оптом сразу все! Не то что в школе!