— В этом вся соль, — досказал Бурят. — Движение — это переход энергии.

— Что верно, то верно, — не рвал разговор Владимир Сергеевич. Артамонов неспроста сравнивал бизнес именно с беготней по льдинам.

— То есть, вы понимаете, о чем идет речь в моем случае, присматривался к Владимиру Сергеевичу Бурят, стараясь распознать, сечет тот строй его слов или нет.

— Безусловно, — отвечал Макаров.

— Все это мы обсудили с отцом, и он сказал: мне не хватило времени обобщить все, а у тебя впереди целая жизнь — попробуй. И я сказал — хорошо, попытаюсь.

— А что именно сделать предложил тебе отец? — кинулся неврубчивым Владимир Сергеевич.

— Что именно? Сейчас попробую объяснить, — продолжал Бурят. — Я говорил, что не могу упомнить точно, по каким таким льдинам и водоворотам сознания неслись мои мысли, но они привели меня к заключению, что смерть это личное дело каждого.

— Смело сказано! — не удержался от эмоции губернатор.

— Конечно же, я имею в виду естественную смерть, — подправил себя Бурят. — Смерть от физических агентов — радиации, невесомости, перегрева, дорожно-транспортного происшествия и так далее — не считается.

— Как это «личное дело каждого»? — неподдельно удивился Макаров.

— А вот так, — оживился Бурят. — Мы сами замыкаем круг. Сами открываем его и сами закрываем. Только вы не подумайте, что я говорю о чем-то таком, что заносит нас в компетенцию Создателя, нет, просто Бог настолько демократичен по отношению к людям и настолько дает нам свободу, что мы сами, пусть и с его согласия, но са-ми! — принимаем основные решения, касающиеся нас. Мы умираем и уходим из жизни потому, что в какой-то момент перед смертью соглашаемся с ней, хотим ее. На чей-то вопрос: да или нет? — мы отвечаем:- да!

— Нет, нет и еще раз — да! — прикололся губернатор Макаров. — Я даже знаю, на чей мы отвечаем вопрос.

— Меня долго терзали нюансы — почему в старости люди впадают в детство и откуда пошло выражение: устами младенца глаголет истина. Выходит, есть скрытая связь между началом нашей жизни и концом. А также, наоборот, между концом и началом.

— Естественно, есть, — как мог, участвовал в разговоре Владимир Сергеевич.

— Будьте как дети, говорил демиург, — подытожил абзац Бурят. Неспроста ведь он так говорил.

— Будьте как дети, но не забывайте, что в гостях, — губернатор Макаров продолжил фразу, показавшуюся ему незаконченной.

Бурят сделал вид, что не расслышал шутки, и расширил доклад на тему своих терзаний:

— Почему отмечают девятый и сороковой день после смерти, а не десятый и сотый, например? — задал он вопрос скорее сам себе. — Что такого занимательного происходит в эти дни? Вы, верно, слышали, что сны человеку снятся за несколько секунд до пробуждения?

— Да, читал где-то, — сказал Владимир Сергеевич. — Ну и что?

— Не всю ночь напролет, — повторил Бурят, — а перед самым открытием глаз.

— Допустим, — без всякой полемики принял информацию губернатор.

— Точно так же за несколько минут до смерти перед человеком, как во сне проносится вся его жизнь, словно он сбрасывает ее на дискету для последующей передачи на сервер, — сообщил Бурят. — Физическая суть человека возникает и иссякает согласно генетическому коду, но она сходит на нет вовсе не без его ведома. Умирая, человек не умирает, а передает управление собой с локального пульта на центральный. Вот и все.

— Не может этого быть! — не поверил и возмутился Владимир Сергеевич.

— Как раз и может.

— Но, если все так просто… — развел он руками.

— Конечно, не просто. Умирая, человек не умирает, а начинает видеть сон, в каждую минуту которого раздается вопрос, как в игре «О! Счастливчик!»: «Вы действительно решили умереть, вам на самом деле хочется в эти долины?» И вы смотрите этот сон — три дня, те самые три дня, в течение которых человека по странной традиции стараются не хоронить, а держат в гробу, потому что он, может быть, еще и не умер. Прекрасный сон, в котором душа, освободившись от тела, парит и радуется. И, если в первые секунды сна вы сориентируетесь и ответите «нет», то ваша взяла, а если согласитесь умереть — извините, вас похоронят. А за девять дней, по прошествии которых мы первый раз поминаем покойника, полностью и безвозвратно разлагается наша кровь — доказано опытами. А вот мозг наш смотрит этот сон не девять, а целых сорок дней. Его клетки, питаясь друг другом, продолжают посылать в центр нашего «я» последние импульсы, спрашивая: ну, как, нравится здесь? Хотя уже поздно и ответить некому, тем не менее импульсы идут… И считается, что после сорока дней душа наша полностью освобождается от всех физических пут и проблем. И мы попадаем в рай. Это вторые поминки — на сорок дней.

— То есть, из нашего тела — из куколки, всей в белке и в говне, навсегда выпорхнула бабочка — наша душа? — вопросил губернатор Макаров. Правильно я мыслю?

— Правильно, — обрадовался Бурят столь благодарному слушанию.

— Парадоксально! Но почему именно в рай, а не в ад? — Владимир Сергеевич старался не упустить логики и потому внимательно следил за цепью рассуждений Бурята.

— На самом деле никакого ада нет, есть только рай. Вернее, есть и ад, но это тоже инструментарий Бога, — сообщил Бурят еще одну сверхновость.

— А ты не боишься навлечь на себя гнев Божий? — спросил губернатор Макаров.

— Боюсь, — честно ответил Бурят. — Ну, а кто меня, если не он, подводит к этим затеям?

— Не знаю, — призадумался Владимир Сергеевич. — А вдруг не он?

— Здесь вопрос веры, — сказал Бурят. — Я верю, что он. Бог настолько многотерпим, что в конце концов прощает даже самого последнего грешника и предоставляет ему рай. Через тысячелетнюю скорбь, через тернии, через все что угодно, но конечная цель — спасенная душа человека. В итоге любого движения, сколь угодно трудного и сложного, все равно впереди рай, потому что Бог не может проиграть дьяволу ни одной человеческой души, Он не проигрывает, Он не отдает своих душ никому, хотя дьявольское воинство пытается паразитировать на его пастве. Мы являемся собственностью Бога, вернее, все наши души принадлежат Ему. А дьявол пытается приворовывать, он с помощью всяческих ухищрений ворует у Бога наши души и пожирает их прямо живьем, со специями. Любит он души подпорченные, с тухлинкой, особенно с тяжкими и смертными грехами, и особенно души предателей — это для дьявола особый деликатес. Бог не способен побеждать, вернее, он не хочет видеть человека сломленным и наказанным, не в его это правилах. Он хочет, чтобы каждый человек стал личностью. Зачем Ему побеждать человека? Он мог бы просто не создавать его, вот и вся недолга. Бог, как Цой, никому не хочет ставить ногу на грудь. А побеждать хочет только дьявол, но ад не принадлежит ему. Ад принадлежит Богу, и он туда, как в карцер, никого не направляет. А для острастки ад — дело очень полезное.

— Вот как! — радостно встрепенулся губернатор Макаров, немало в своей жизни нагрешивший.

— Конечно, это не значит, что надо гневить Бога и испытывать судьбу, растолковал сказанное Бурят.

— Конечно, конечно, — согласительно кивал Владимир Сергеевич.

— Дело в том, что Бог пасет свое стадо, то есть наши души, и за их счет растет его энергетический потенциал. За счет нашего добра Бог делается сильнее, и дьяволу воровать становиться все сложнее — вот так и идет эта борьба, обычная борьба, но не двух миров, как нам пытаются преподнести, а одного божественного мира и обычного рядового карманника-дьявола со свитой-братвой, которая ленится где-то на сквозняках вселенной выращивать свой продукт, им проще воровать. А Бог культивирует свои-наши души нормально, стабильно и прогрессивно, с хорошим менеджерским подходом. Честно говоря, мне бы хотелось быть взятым к себе Богом, но чуть позже. И я подумал, а что, если не согласиться со смертью и не сразу поддаться ее красивому гипнозу, не пойти у нее на поводу, а сказать ей: нет! И несмотря ни на что, не захотеть в эти долины! Что будет тогда?