— Может, об этом срочно сообщить через спецвыпуск? — предложила Дебора. — Пусть обо всем этом узнает население.

— Само собой, заявить публично надо как можно быстрее, — согласился Макарон. — На миру и смерть красна. Но все это дранка, а не решение проблемы. Население за нас деньги не отдаст. А если мы не рассчитаемся с банком, дальше будет только хуже. То ли дело в старину было — платишь виру и мочишь кого хочешь. А если кого покалечить надо — отваливаешь полувирье, и все дела.

— Ты предлагаешь ввязаться в бойню по закону Талиона? — спросил Артамонов. — Око за око, глаз за глаз?

— Нет, — сказал Макарон.

— Правильно, — обрадовался Артамонов единству мысли. — А то в таком случае с нами разберутся еще быстрее.

— Я к тому, — сказал Макарон, — что, может, на самом деле нам пора обратиться к вашему куратору? Пока не поздно.

В воздухе повисло молчание. Прорехов нашел в себе силы заговорщицки переглянуться с Артамоновым. Всем стало понятно, что в компании существует какая-то недосказанность.

— Видишь ли, аксакал, — вкрадчиво произнес Артамонов. — Нас сюда никто не посылал.

Тишина, которая только что еще присматривала себе место, повисла в прихожей окончательно. Было лишь слышно, как облизывался Бек.

— Все это придумал Артамонов, — сказал приходящий в себя Прорехов. Шутка такая, прикол. Не было никакого Леха Валенсы, не было Гоголя, не было алмазного прибора в случае с Артуром. И не было никакого Завидово. Все придумано, извините.

— В таком случае, неплохо придумано, — спокойно воспринял новость Макарон. Но из всех туманностей его заинтересовала самая ничтожная. — А где ж вы тогда были, если не в Завидово?

— Пиво в «Фазане» пили, — признался Прорехов, путаясь в бинтах и мотивах. — За Киевским вокзалом.

— А Завидово не было вообще? — еще раз спросил Макарон.

— Нет, не так, — пояснил Прорехов, — как и Беловежская встреча, специальное совещание в Завидово было, только нас там не было. И мы выбрали себе регион, в который никого не послали.

Артамонов отошел к окну. Словно для того, чтобы в стороне собраться с мыслями.

— Цирк с призванием на службу был затеян мной только из тех соображений, — проговорил он, глядя в ночь, — что у меня были планы на Дебору, — открыл он далеко не корпоративный секрет. — Я был уверен, что Дебора приедет к нам, ко мне, если у нас будет серьезное дело. Я знал, что если пригласить ее просто в совместную жизнь, то она, скорее всего, не приедет. Никаким телом ее было не завлечь, а только делом. Вот я и придумал его, это дело. Я рассчитывал, что смогу проявить себе здесь, с ней, в работе и в жизни, чтобы она смогла принять окончательное решение не на пустом месте. Я планировал создание семьи, что, собственно, в результате и получилось. По-другому у нас с ней не срасталось. Извините.

Так состоялось первое любовное объяснение Артамонова и Деборы. До сего момента они были вместе просто по умолчанию сторон. Как-то так само собой незаметно получилось, что за общим газетным делом образовалась ячейка общества. Они и расписались-то на ходу, словно подписали в печать с некоторым отставанием от графика оригинал-макет субботнего выпуска. И ребенок у них вышел в свет как само собой разумеющееся — как толстый номер газеты с пятничным телеприложением — хлоп, и четыре с половиной килограмма выдано на-гора. Они и оглянуться не успели, как состоялись в качестве родителей.

Дебора стояла у двери и покачивала коляску. Она приняла объяснения Артамонова, поскольку все, что он сказал, было сущей правдой. Впервые вот так публично Артамонов признался ей в любви, впервые потому, что им все было некогда, работа заедала. Они планировали повенчаться, но все как-то руки не доходили. Малыш в коляске безмятежно спал.

— А я пристроился к этой затее от безделья и из дружеских побуждений, сказал Прорехов, как будто перед кем-то оправдываясь. — Артамонову пришло в голову посадить дерево, построить дом, создать собственное дело, завести семью и написать об этом книгу. А что касается Варшавского, то, если честно, мы не ожидали, что он дернется за нами. Он же все бил себя в грудь, что ему есть чем заниматься в жизни и без нас.

— Ну, а какой от всего этого вы планировали толк? — спросил аксакал и оглядел народ. — Каков предполагался итог?

— Вот он весь итог, — указал Прорехов на коляску.

— Но если так, то можно считать дело сделанным, — сказал Макарон. Тогда сворачиваемся. Я-то ладно, но вот Артур бы вас точно искромсал, узнай он правду. Он и так, бедный, не выдержал, а раскуси, что вы прикалываетесь, вообще сошел бы с ума.

— Зато мы проверили его на вшивость, — сказал Артамонов.

— И он, кстати сказать, выдержал эту проверку, — добавил Прорехов, медленно перетирая зубами таблетки для быстрого свертывания крови, которые не удалось проглотить целиком. — Не выдержала Галка.

— Ну, а потом все понеслось, — продолжил Артамонов, отойдя от окна, остановиться было невозможно… Так что нам всем придется как-то выкручиваться самим. Без кураторов.

— Интересные вы парни, — рассудил Макарон, сравнивая битой рост Артамонова и Прорехова. — Но мне-то вы могли сказать правду.

— Могли, — сказал Артамонов, — только случая не представилось.

— Посадить, значит, дерево, построить дом, родить ребенка, написать книгу, — Макарон принялся перечислять задумки Артамонова. — Что же остается из этого списка, если книга написана, ребенок выструган и дом, считай, построен?

— Посадить дерево, — сообразила Улька, вычислив недостающее.

— Значит, посадим! — многозначительно произнес Макарон и бросил Артамонову: — Собирайся!.

— Куда? — ошалело спросил Артамонов.

— Сажать, — объявил Макарон. — У нас нет другого выхода.

В этот момент заявилась Ясурова, прознавшая об инциденте — ей позвонил Макарон, сказал, что придет на смену ей чуть позже, потому что с Прореховым что-то произошло.

Ясурова прямо с лестничной площадки подбежала к Прорехову, бросилась ему на грудь и запричитала в голос, выдавая с головой все то, что долгое время тщательно, но бесполезно укрывалось от Ульки и от всех остальных. Некомфортность момента усилилась, мало прямых проблем, так еще поползли и косвенные!

— Что они с тобой сделали?! — терлась о бинты Ясурова. — Я же тебе говорила — давай сбежим отсюда!

— Все нормально, — выкручивался Прорехов, отстраняя ее от себя. Зарастет как на собаке.

— А мне что делать прикажете? — развела руками Улька. — Ты всю свою сперму если не пропьешь, то разбазаришь! — выкрикнула она и направилась к выходу из квартиры. — С тобой детей рожать страшно!

Макарон тормознул ее, убедив остаться, поскольку эти козлы нападавшие, может, еще и не свалили далеко.

— Сейчас не до разборок, — объяснил он. — Нас, того и гляди, перемолотят, как пацанов, а вы придумали тут конкурсы красоты устраивать!

— Да отстаньте вы от меня! — пыталась вырваться Улька.

Макарон продолжал удерживать ее, а потом спросил:

— Интересно, Уль, а твое инфракрасное фотодуло достанет с «унитаза» до новой бани?

— Думаю, да, — ответила Улька и успокоилась, загоревшись профессиональной затеей. — Если его немного нарастить. Пара-тройка объективов сверху не помешала бы.

Прорехов попытался как-то руками пояснить, что у него есть на примете частник, который по дешевке может подтянуть все необходимое для ап-грейта…

— Ладно, замяли, — резко оборвала его Улька. — Как-нибудь сама разберусь…

— Ну вот и отлично! — обрадовался временному перемирию Макарон. Сегодня мы с Артамоновым кое-что подготовим по месту действия, а завтра понадобишься и ты, Уль. Скажи, а у фоторужья сильная отдача?

— Смотря что ты имеешь в виду, — сказала Улька и вспомнила: — Но ведь там непроницаемая крыша! Бассейн открыт, а кабины — под матовым стеклом. Мы ничего не увидим.

— А как ты догадалась, о чем я? — удивился Макарон.

— А ты думаешь, самый умный здесь? — сказала Улька. — Этих товарищей можно взять только с единственной точки в городе, — спокойно сказала Улька. — И эта точка — на крыше «унитаза».