— Мой атэц? — спросил Мурат.

— Не знаю, может, и отец, — рассеянно сказала Карпова. — Ну что ж, раз такое дело, заходи в гости, расскажешь, как живете. — Она даже и не заметила, как перешла на «ты». — Остановился, наверное, у бабушки?

— Нэт, пасэлылса в общэжытыи, чтобы имэт друзья, — сказал Мурат.

— Ну хорошо, переводи следующий отрывок, — подтолкнула она его к пропасти. — Посмотрим, насколько английский у тебя отличается от русского.

Отвечал Мурат безобразно, с трудом сдерживая желание перейти на грузинский. Карпова почти не слышала его. Она вспоминала молодость, теребя угол цветастой шали.

— Клинцов! — продолжила Зоя Яковлевна. — На кафедре турбин, случайно, не ваш отец?

— Мой, — ответил Клинцов. Его отец действительно был кандидатом технических наук, поэтому сынишка постоянно от всего отлынивал.

Клинцов перевел текст быстро и правильно, после чего начал оглядываться, ища признания в глазах одногруппников, но его спецшкольная выучка никого не интересовала.

— Кравец! — продолжала Карпова. — Случайно, не ваш братец Эдуард занимается ерундой на четвертом курсе промфакультета?

— Мой, но не случайно, а вполне законно, — сказал Кравец.

— Мне кажется, все-таки случайно. — Зоя Яковлевна сменила мину. — Если вы пойдете в него, то я не знаю… Он остался мне должен тысяч сто, не меньше. И до сих пор не сдал экзамен за курс.

Все посчитали англичанку нездоровой и сочувственно посмотрели на нее. Один Нинкин не удостоил Карпову взглядом — он дремал, прислонив голову к подоконнику. Пунктус растолкал друга, только когда Зоя Яковлевна объяснила, что такое «тысяча знаков». Оказалось, в них измеряется объем текста, который необходимо перевести внеаудиторно в течение семестра. Но он все равно не успел сосредоточиться, и Карпова временно продвинулась чуть вперед.

— Матвеев! — вызвала Зоя Яковлевна следующего знатока.

— Я, ну, это… — понес ахинею Мат. — В смысле, ну…

Карпова махнула рукой.

— Нинкин, — вернулась она назад по журналу.

Нинкин старался, это было заметно, но подытожила Карпова, внимательно выслушав его, совсем не в ту сторону.

— Вы, похоже, только что от сохи, — сказала она.

— Вы где-то правы, — согласился Нинкин, потирая глаза, — если ею считать нашего школьного учителя.

— Ценю вашу изворотливость. — сказала Карпова. — Однако это нисколько не увеличивает ваших шансов выучить язык. Петрунев!

На этот призыв англичанки никто не откликнулся. Если двое из группы Ховриков и Яшенин не явились всего только в колхоз, то Петрунев — а об этом следует упомянуть прямо сейчас, забегая вперед, — ухитрился за пять лет вообще не появиться в группе. Эта загадочная личность ограничилась успешной сдачей вступительных экзаменов, а затем куда-то исчезла. Но, вопреки историческому материализму, она ощутимо присутствовала в 76-Т3 на протяжении всей учебы. Фамилия Петрунев шла в списке под номером двадцать. С завидной аккуратностью и упорством несведущие секретари переносили ее из года в год из журнала в журнал, каждый раз забывая вычеркнуть. Эта висящая в воздухе фамилия рождала много казусов при проверках посещаемости, а в конце пятого курса на нее по ошибке был выписан красный диплом всесоюзного образца.

И посейчас эти левые корки хранятся в институтском мемориальном зале.

Перед звонком Татьяна обозвала Зою Яковлевну Зоей Карповной. Не заметив оговорки, Татьяна переводила слово за словом, ломая язык об углы транскрипций. Над собой в познании языка Татьяне надо было еще работать и работать.

На физкультуру поток собрался в наконец-то отремонтированном спортзале.

Началась запись в спортивные секции.

Рудик выбрал самый хитрый вид спорта — радио. Клинцов, по школьной инерции, — большой теннис. Напарника ему не нашось, и он пошел обстукивать стенку в одиночестве. Долго бил мячом в мишень, оглядываясь, чтобы понять, как на это смотрят остальные.

Мурата освободили от занятий физкультурой, потому что он поступил в городской фехтовальный клуб. Реша с Матом и Фельдманом записались на бокс, где они все вместе обнаружили уже переодевшегося Артамонова. Соколов в армии изучал спортивное ориентирование на местности и решил продолжить занятия этим видом спорта.

Татьяна долго металась, не зная, какую секцию усилить собою. Заметив, что высокий Мукин пошел на классическую борьбу, тут же сгасла и уже почти безвольно подалась на художественную гимнастику.

Всех остальных, как абсолютно безыдейных, зачислили в секцию общефизической подготовки.

Последняя в этот день пара занятий сорвалась. Знойко не явился по не известным до сих пор причинам. Поэтому вместо математики придумали всей группой пойти в кино. Заслали Татьяну брать билеты, накупили жареных с солью семечек и отправились в «Победу».

Начался фильм. Артамонов, привыкнув к темноте, взглянул на руки друзей. Соколов сплел свои пальцы с пальцами Люды. Марина доверила ладошку Кравцу. «Все-таки Кравцу, а не Гриншпону», — подумал Артамонов. Он постоянно следил за развитием отношений в этой троице и болел за Мишу Гриншпона, как за своего сожителя. Кравец нравился ему меньше. Артамонов посочувствовал Гриншпону, руки которого сиротливо мяли друг друга, не зная, куда себя деть.

Татьяна наводила мосты на левом фланге. Она усмотрела впереди себя довольно рослого молодого человека и, попросив его убрать голову немного в сторону, а то не видно, завязала разговор. До рук дело у них не дошло, поэтому Татьяна скрестила их и оперлась на спину сидевшего впереди зрителя.

На руках Пунктуса покоился Нинкин. Остальные вполголоса комментировали фильм.

— В пятый раз смотрю этот фильм, но сегодня актеры играют как никогда! — сказала Марина.

— В индийских картинах даже шпионов ловят при помощи песен! — добавил Рудик.

— И что за манера — непременно в двух сериях?! — произнес торопыга Артамонов.

— На Востоке никогда не страдали лаконизмом! — высказался Реша.

— Я буду говорить об этом на третьем конгрессе Коминтерна! — подвел итог Артамонов.

Вечером после фильма в 535-ю комнату ворвался Кравец и набросился на Гриншпона.

— Что ты тут рассиживаешься! — засуетил он его. — Сейчас в актовом зале руководитель Бирюков начнет отбор в институтский вокально-инструментальный ансамбль!

— А где Марина? — спросил Миша.

— Она придет прямо туда! — запыханно проговорил Кравец.

— Ну, ни пуха! — пожелали музыкантам сожители набитыми макаронами ртами.

— Искусство нада многа жертв, — резонно заметил Мурат, жуя передержанное на огне блюдо из далеко не стройных макаронин вперемешку с тушенкой.

— Поберлять оставьте, — попросил Гриншпон. — Мы мигом.

— Не волнуйся, — пообещал Реша.

Но Гриншпону оказалось ни к чему слипшееся в комок мучное месиво по-флотски. Он вернулся радостный, словно сытый.

— Ну как? — спросили его с порога, придвигая к нему макароны.

— Приняли! Всех! — выпалил Миша. — И меня, и Кравца, и Марину! Больше никого не взяли, только нас троих!

— Вы, наверное, только втроем и пришли на этот ваш конкурс, предположил Реша.

— Ну да! — возмутился Миша. — Желающих было море!

— И как вы будете называться? — спросил Рудик.

— Мы уже называемся, — сказал Гриншпон. — Вокально-инструментальный ансамбль «Сладкие спазмы». Звучит? По-моему, красиво.

— Ничего, только от одного названия пальцы сами складываются в козу, сказал Артамонов. — Надеюсь, мы по блату будем ходить на ваши «Спазмы»?

— Конечно! — чуть не обиделся Миша. — Завтра мы начинаем готовиться к осеннему балу. Думаю, к ноябрьским праздникам сыграемся.

— Ну какой бал в грязь?! — поторопил организаторов Реша. — Нужно устраивать его сейчас, пока осень на осень похожа!

— Не суетись, успеешь ты себе даму выудить, — успокоил его Гриншпон. Поучись у Чемерис!

И совершенно невесомая на помине в комнату без стука вошла Татьяна.

— Да, да, я в курсе, поздравляю! — обратилась она к Гриншпону и, словно чем-то неудовлетворенная, уселась на стул задом наперед посреди комнаты. Опершись сложенными перед собой руками на спинку, Татьяна ни с того ни с сего начала вспоминать Меловое, рассказывая Реше, проработавшему в соседней деревне, совершенно небывалое.