— Вам не кажется странным, что для убийства Длинной Лиз Страйд он выбрал именно это место?

— Странным? — нахмурилась Шахди. — Но это же совершенно естественный для него выбор. Двор полностью изолирован от улицы. И та ночь будет очень темной. Разве для проститутки не естественно отвести клиента в пустую конюшню на заброшенном дворе?

— Ну… да. — Марго все не могла отделаться от мысли, что для убийства это место все-таки слишком странное. — Но она не хотела идти сюда. Она пыталась убежать, когда ее видел Израэль Шварц. Судя по данному им описанию двух мужчин, готова поспорить, что это наш таинственный доктор сбил ее на землю, а Мейбрик побежал за Шварцем.

Шахди пристально посмотрела на Марго.

— Знаете, эта история с Элизабет Страйд всегда ставила меня в тупик, — задумчиво произнесла она. — Почему она боролась? Согласитесь, необычное поведение для проститутки. А ведь раньше в тот же вечер она отказала клиенту.

— Правда? — удивилась Марго.

Шахди кивнула.

— Об этом рассказал один из свидетелей, видевших ее в тот вечер. К ней подошел мужчина, и она ответила ему: «Нет, не сегодня». А ведь мы знаем, что ей нужны были деньги. Она поссорилась со своим сожителем и призналась одной из приятельниц, что ей нужны деньги. Почему она отказала одному клиенту, а от второго отбивалась? О чем они говорили перед тем, как он на нее напал?

— Возможно, — чуть прищурившись, предположила Марго, — деньги были ей нужны не так, как мы считали. Глаза Шахди вдруг расширились.

— Письма, — возбужденно прошептала она. — Возможно, эти письма стоят немалых денег? Ведь такое возможно, а? Нашему приятелю-доктору явно не терпится вернуть их. И он еще вынул из карманов Полли Николз несколько золотых соверенов — должно быть, он сам и дал их ей раньше в качестве платы за эти письма.

— Шантаж? — выдохнула Марго. — Но кого тогда шантажируют? И если всех этих нищих женщин методически выслеживают потому, что они обладают чьими-то ценными письмами, почему они на них не наживаются? Каждая из жертв Джека была пьяна и пыталась заработать несколько пенни на ночлег.

Ответ Шахди Фероз потряс ее своей простотой:

— Не знаю. Но хочу узнать!

— Я тоже, — улыбнулась Марго. — Ладно, идемте дальше. У меня уже мерзнут ноги, а до Митр-сквер и Гульстон-стрит путь еще неблизкий.

Чтобы попасть на Митр-сквер, они выбрали один из тех путей, по которому мог бы идти Потрошитель, когда его кровавые забавы с Элизабет Страйд были — точнее, будут, — потревожены Льюисом Димшуцом.

— Одно обстоятельство представляется мне интересным, — заметила Марго, когда они, поднявшись по Бэк-Черч-лейн к Коммершл-роуд, свернули на восток, к Олдгейт-Хай-стрит. — Он хорошо знал эти места. Настолько хорошо, что после Датфилд-Ярда сознательно перешел с территории одного полицейского участка на другую. Он знал, что будет убивать еще. Поэтому он тщательно избегал Уайтчепла, относящегося к Столичному округу, и охотился за своей следующей жертвой уже в самом Сити, полиция которого вовсе не подчиняется Скотланд-Ярду. Сити представлял собой небольшой район правительственных зданий в самом сердце Большого Лондона. Отчаянно отстаивающий свою независимость, Сити ухитрился сохранить собственного лорд-мэра и собственную полицию, собственные законы и правила, отличные от остальной части Лондона. Со стороны это казалось абсурдным, особенно гостям из Верхнего Времени. В деле Джека-Потрошителя это привело к полной неразберихе в отношениях двух враждующих полицейских управлений и даже к уничтожению важных улик, когда полицейские власти пытались избежать еврейских погромов в Ист-Энде.

— Верно, — задумчиво кивнула Шахди. — Или он просто не встречался с Кэтрин Эддоуз прежде, чем попал в Сити. Ее только что освободили из тюрьмы, и она направлялась на восток, тогда как Джек предположительно шел на запад.

— Ну, даже если ему случилось встретиться с ней в Сити, он все равно вернулся в Уайтчепл. Ведь это полиция Столичного округа нашла фартук, который он оставил для них под написанной мелом запиской. Не констебли из полиции Сити. Мне почему-то не верится, чтобы Мейбрик был настолько хитер.

— Возможно, да, а возможно, и нет, — все так же задумчиво заметила Шахди. — Одно совершенно ясно. Наш доктор очень умен. Мне интересно только, как ему удавалось действовать вместе с мистером Мейбриком и все же избежать малейшего упоминания в полном улик дневнике Мейбрика?

— М-да… И зачем Мейбрику было вообще вести этот дневник? Я хочу сказать, не слишком ли он искушал судьбу? Его жена знала, что он женат на другой женщине и что, помимо двоеженства, у него могли быть и другие похождения — возможно, с ее же собственными горничными. На суде Флори все поражались тому, какие красивые у Мейбрика служанки. Флори могла искать доказательства наличия других женщин, а вместо этого наткнуться на дневник. Или это могла сделать одна из любопытных горничных. Они наверняка присвоили себе часть платьев и украшений миссис Мейбрик.

Шахди Фероз мотнула головой.

— Да, конечно, но не забывайте, что Мейбрик держал свой кабинет на запоре. Единственный ключ был у него, и он убирал кабинет сам. Странно для бизнесмена того времени, правда? И ведь он угрожал убить клерка, который наткнулся на что-то подозрительное. Не исключено, что на этот самый дневник. А насчет того, зачем он его вел, ответ прост. Многие серийные убийцы испытывают неодолимое желание признаться в своих преступлениях. Подсознательное стремление быть пойманными. Именно поэтому они играют в кошки-мышки с полицией, подбрасывая письма и улики. Серийный убийца испытывает чудовищное психологическое давление, заставляющее его убивать. Однако описывая свои деяния, он снимает часть этого давления, как снимают его возбуждение и азарт самого убийства. В этом отношении Мейбрик не одинок. Риск быть пойманным — посредством ли дневника, или на месте убийства — так же притягателен для серийного убийцы, как само убийство.

— Господи, извращение какое. — На мгновение Марго даже испытала легкую тошноту. Шахди мрачно кивнула.

— Дневник Мейбрика неоднократно подвергался экспертизе — как психологической, так и чисто физической, вплоть до состава чернил или почерка. Нет, я никогда не верила в то, что это подделка, — даже до того, как мы засняли мистера Мейбрика в момент убийства Полли Николз. Впрочем, многие мои коллеги сомневались в его подлинности. В основном потому, что его обнаружили только в двадцатом веке. Что меня интригует в этом дневнике более всего — так это полное молчание о действовавшем вместе с ним докторе. На протяжении всего дневника он без колебания называет множество людей, включая врачей, к которым обращался в Ливерпуле и Лондоне. Почему тогда он молчит об этом докторе?

— Он упоминает врача из Лондона? — вскинулась Марго. — Может, этого?

— Нет, — покачала головой Шахди. — У нас есть описание того доктора. Ни возраст, ни внешность его не совпадают с тем человеком, которого мы записали на видео. Я тоже думала об этом, но мы захватили с собой все Документы, относящиеся к этому делу. Это другой человек.

— О… — Марго не смогла скрыть своего разочарования. Шахди улыбнулась:

— Но это была неплохая мысль, дорогая. Ага, нам поворачивать на Митр-сквер.

Им пришлось пробираться по Олдгейту, то и дело уворачиваясь от тяжелогруженых фургонов. Начиная с Мирт-стрит, они могли выбрать одну из двух дорог на площадь. Сама площадь представляла собой прямоугольник, со всех сторон замкнутый высокими складскими зданиями, частными жилыми домами и синагогой. Попасть сюда можно было только по узкому переулку с Митр-стрит или по крытому проходу, носившему название Черч-пэссидж, тянувшемуся от Дюк-стрит прямо под одним из зданий, как это часто бывает в Лондоне с маленькими улицами и переулками. Вдоль одной стороны площади выстроились в несколько этажей пустые дома для рабочих. В углу слышались голоса школьников, читавших свои упражнения за открытыми окнами небольшой школы для тех рабочих семей, у которых хватало денег, чтобы дать своим детям шанс на лучшее будущее.