Но Артем определил свое будущее иначе...
МЕЖДУ ГОРОДОМ "НЕТ" И ГОРОДОМ "ДА"
В Нью-Йорке через наш дом прошло огромное число интереснейших людей. Все наши московские знакомые, приезжавшие в Америку, конечно же, обязательно бывали у нас в гостях (а приезжало тогда, скажу я вам, совсем не малое число людей).
Мы с Галей старались, чтобы дети по возможности были в таких случаях с нами, общались с гостями, сидели за столом, чувствовали себя равноправными членами семьи. Это были и Константин Симонов с женой Ларисой, и Виктор Розов, и Максим Шостакович, и Андрон Кончаловский, и Андрей Вознесенский, и Григорий Бакланов, и Аркадий Сахнин... Да разве всех перечислишь!
Кажется, в 67-м году в Нью-Йорк приехал Женя Евтушенко. Он выступал тогда с чтением стихов в Медисон сквер гардене. Выступал по два раза в день - два или три дня подряд. И всегда собирал полный зал (5 тысяч мест!).
Чтобы стихи поэта, да ещё иностранного, да ещё советского приходили послушать 5 тысяч американцев, да ещё два раза в день, и у входа толпа "нет ли лишнего билетика?" - для Америки это было неслыханно!
До начала выступлений мы с Галей пригласили Женю, которого оба давно любили, к нам домой. Собрали пять-шесть ведущих наших журналистов, работавших в Нью-Йорке (не без умысла: хотелось, чтобы коллеги отметили в своих газетах успех советского поэта). Дети были с нами. Говорили о том о сем. Но застолье началось поздно, и около полуночи мы отправили их спать. А тут как раз Женю попросили почитать стихи, он согласился и читал, к общему удовольствию, довольно долго. Одним из последних стихотворений, помню, прочел свое знаменитое "Между городом "Нет" и городом "Да" \ Мои нервы натянуты, как провода...". Было это часа в три ночи.
Каково же было наше удивление, когда наутро семилетний Тема, принимая душ, во всю глотку голосил: "Междум городом да и междум городом нет, мои нервы протянуты как провода..." Дальше он уже совсем ничего не помнил и повторял эти слова, вместе с изобретенным им словом "междум" без конца.
Оказалось, что Мариша, и Тема почти всю ночь бодрствовали (когда Галюша заходила в их комнату "проверить обстановку", они удивительным образом успевали накрыться одеялами) и, приложив к стене два стакана, а к стаканам - уши (научились, глядя американские детективы по ТВ), с удовольствием слушали весь домашний вечер поэзии...
С тех пор оба чада всю жизнь питали к Жене самую нежную симпатию. Что, впрочем, не мешало Теме замечать забавные стороны Жениного характера. Однажды, уже работая в "Огоньке", он с добрым смехом рассказывал нам, как в канун Нового года встретил в редакционном коридоре куда-то спешившего Евтушенко и, поздоровавшись, сказал:
- Поздравляю вас, Евгений Александрович...
- С чем, с чем, Тема?! - оживился тот и остановил свой стремительный шаг.
- Как с чем? С Новым годом!
- А-а, с этим... - разочарованно протянул Женя и, махнув рукой, побежал дальше.
Тема очень любил наших друзей - шестидесятников и эту любовь сохранил на всю жизнь. И о шестидесятых годах говорил всегда с ностальгическим восхищением. Называл их всегда по-английски - "sixties". Неудивительно, "sixties" были его годами открытия жизни и Америки. Америка жила тогда проблемой войны во Вьетнаме, вся была взъерошена антивоенным движением и движением черного населения за свои права.
Я старался сделать так, чтобы наши дети знакомились с Америкой не только по передачам ТВ, не только по прогулочным местам Нью-Йорка или по витринам Пятой авеню. Поэтому возил их в Гарлем, в Южный Бронкс, брал их смотреть не только красочные парады, но и мощные антивоенные демонстрации. Хотелось, чтобы Америку они представляли достаточно полно и объективно.
Все это производило на Тему, как я понял позже, большое впечатление и не забылось. Хотя иногда они вместе с Маришей посмеивались надо мной: "Папа проводил среди нас политическую работу". И над Галюшей: "Когда мы проходили мимо газетного киоска с голыми тетеньками на витрине, мама всегда говорила: "Тема, нагнись, завяжи шнурки на ботинке..." "Да они же завязаны!" "Все равно, завяжи покрепче... Мариша, хочешь мороженого?" - и тащила нас куда-нибудь подальше от киоска. А по 42-й улице вообще никогда не водила"...
Почти все наши американские знакомые и друзья, бывавшие у нас в гостях - в основном журналисты, писатели, актеры (могу назвать Гаррисона Солсбери, Сеймура Топпинга, Дика Кэветта, сына Ф.И.Шаляпина - Бориса, Нормана Мэйлера, Уолтера Кронкайта, Пола Мэна, Нормана Казенса, Артура Миллера и многих других), были ярыми противниками войны во Вьетнаме и, конечно, поддерживали борьбу против расизма (он был тогда в Америке ещё в большой силе). Дети присутствовали почти при всех наших разговорах.
Однажды у нас в гостях были Мэри Хемингуэй - вдова "Папы Хема" (мы с ней очень близко дружили все годы нашего пребывания в Нью-Йорке) и один американский издатель, итальянец по происхождению. Заговорили о войне во Вьетнаме. Мэри была очень резко настроена против нее. Потом вспомнили Вторую мировую. Мэри что-то рассказала о том, как Папа ненавидел фашизм...
А итальянец, чуть выпив, сказал:
- А для меня то время - самое веселое в жизни. Италия. Мне 20 лет. Фашизм моей семьи не коснулся. Нам лично ничего плохого не сделал. Потом пришли американцы. Я торговал американскими сигаретами, заработал кучу денег. Кругом - красивые девочки... За пачку сигарет готовы на все... Солнце, море, молодость!..
Мэри побледнела и, глядя итальянцу в лицо, сказала громко и отчетливо:
- Только бессовестные люди могут говорить так о той страшной войне... Если бы за этим столом был Папа, он пошел бы на вас с кулаками...
Итальянец начал бормотать что-то о том, что его не так поняли, что он, конечно, ненавидит фашизм, знает, какую трагедию он принес людям и все такое...
Мэри сидела с каменным лицом.
Мариша и Тема смотрели на гостей расширенными глазами.
Через несколько минут сообразительный издатель хлопнул себя по лбу, сказал, что совсем забыл о предстоящей важной встрече, извинился, раскланялся и ушел...
А Мэри просидела у нас ещё несколько часов, рассказывала о Папе, о себе, о войне. Уходя, извинилась, что "испортила" нам вечер... А мы самым искренним образом благодарили её за один из самых интересных вечеров, которые мы когда-либо проводили в нашем нью-йоркском доме.
И всему этому тоже были свидетелями и Тема, и Мариша... Незабвенные шестидесятые... "sixties".
Я всегда замечал, как плотно, как основательно и точно отложились события тех лет в памяти Артема. Убийство Роберта Кеннеди и Мартина Лютера Кинга... Скандал с пентагоновскими бумагами, когда выяснилось, что так называемый "Тонкинский инцидент" (нападение северовьетнамских канонерок на американское судно в Тонкинском заливе), который был объявлен в США причиной ввода американских войск во Вьетнам, был на самом деле полностью выдуман... или "подвиг" лейтенанта Келли, который вместе со своими солдатами расстрелял возле деревушки Майлай несколько десятков мирных вьетнамских жителей, включая стариков, женщин и детей...
Конечно, это была скорее эмоциональная память, чем фактологическая. Но когда он стал взрослым, на пласты эмоциональной памяти наслоились и огромные знания, приобретенные им из уймы книг о вьетнамской войне и о том времени вообще, которые он прочел, особенно когда готовился к поездке в Афганистан и когда потом писал свои очерки.
Та эмоциональная память не только определила его интерес к шестидесятым, но и спроецировала события тех лет на события нынешние.
Без этой проекции прошлого в настоящее не было бы его очерков о войне в Афганистане, таких, какими мы их читали и знаем.
И, может быть, не подвергал бы он себя такому риску ни во время своих афганских командировок, ни позже, когда, уже будучи главой холдинга "Совершенно секретно", без оглядки на опасность шел войной против коррупции в высших эшелонах российской власти...
Не будь эмоциональной памяти о стране за океаном, вряд ли возникла бы у него "сумасшедшая" по тем временам (1988 год) идея - прослужить месяц солдатом в американской армии в обмен на службу в советской армии корреспондента американского журнала.