Не секрет, что в учебниках по русскому языку упражнения подобраны на определенные правила, скучны и однообразны. Мне же хотелось приобщить его к русской классике, открыть богатство родного языка. Мы начали анализировать тексты Тургенева, Чехова, Лермонтова, Льва Толстого, невольно касаясь сути их произведений.

Всем учителям известно, как трудно заставить учеников прочитать "Записки охотника" Тургенева, а Теме понравился рассказ "Хорь и Калиныч" (что для меня было неожиданно) и один из его героев - Калиныч с его букетиком земляники, который тот принес Хорю. А вот Чехов... "Дом с мезонином"... Помните волшебное описание запущенного сада, которым автор начинает рассказ? Меня поражало в этом совсем мальчике то, как он воспринимал чеховский текст. Казалось, что он вдыхал каждую фразу, каждое слово, пробовал его на ощупь, размышлял, почему так, а не иначе построено каждое предложение. И от урока к уроку просил: "Не нужно по учебнику, давайте разберем какие-нибудь страницы из Лермонтова". Может быть, тогда он впервые нащупывал тропинки к тому, что напишет сам, когда станет автором "Спрятанной войны". Послушайте язык его повестей! Яркий, образный, емкий, точный! Язык обнаженной правды!

Занятия наши кончились, когда Тема перешел в 8-й класс: он уже не нуждался в моей помощи.

Прошли годы...

Я знала, что порывистый, открытый Тема никогда не стеснялся высказывать свои чувства и порой бывал в этом непредсказуем.

Помню, как мы встретились с ним в библиотеке им. Назыма Хикмета, где он рассказывал о поездке в Никарагуа (материалы об этом тогда были напечатаны в журнале "Юность"). Он не знал, что я нахожусь в зале среди читателей. Слушаю. Любуюсь им. Перед нами стоит молодой человек, держится уверенно, спокойно, рассказывает очень эмоционально, дает свое, личное отношение к изложенным фактам. И речь - уже "не мальчика, но мужа" - льется легко и свободно. Когда он закончил свое выступление, ответил на вопросы и уже собрался уходить, я поднялась со своего места и пошла к нему. Он увидел меня, бросился навстречу и вдруг... опустился на одно колено и стал целовать мои руки. Аудитория была ошеломлена! А Тема все повторял: "Это моя учительница! Если бы вы знали, как я ей обязан и благодарен!"

Позже мы с Темой неоднократно виделись после того, как он прошел через Афганистан, отслужил солдатом в американской армии, стал известным журналистом, возглавлял холдинг "Совершенно секретно".

Будучи уже мужем, отцом, он удивительно чутко и нежно относился к своим родителям, всегда радовался успехам отца, восхищался добротой и красотой мамы и по-рыцарски одаривал её цветами.

Умница, талантливый, честный, смелый, Тема для тех, кто его любил, останется таким навсегда. Он будет жить, пока живы мы и наша память о нем.

Я скорблю, плачу о Теме. Я простая учительница. У меня нет звания заслуженной, нет орденов. Полвека я отдала детям, школе. Среди всех моих многочисленных учеников Тема был моей гордостью, наградой за наш нелегкий педагогический труд. И если я никого ничему не научила, а выучила только одного Тему, я могу сказать, что моя жизнь прожита не зря.

В нашей семье мы называли его всегда не Артемом, а по-домашнему Темой, так ближе, теплее. Когда его лицо появлялось на экране телевизора в передаче "Совершенно секретно", а я была чем-нибудь занята, моя дочь звала меня: "Мама, мама, иди скорей, твой Тема выступает".

Моим Темой он останется до конца моих дней...

А.Торкунов, ректор МГИМО

Мы удивлялись его смелости

Пожалуй, было бы некоторым преувеличением сказать, что я знал хорошо Артема во время его учебы в МГИМО. Такого многогранного человека, как он, вообще навряд ли можно знать по-настоящему хорошо. Однако предоставим слово тем, кто его учил в те годы.

Декан факультета МИЖ профессор Анфилов В.А.:

Он никогда не пользовался известностью своей фамилии; учился ровно, легко, как бы не создавая, в отличие от многих других, никаких проблем. Если ехали на картошку или овощную базу, он был вместе со всеми. Никогда не донимал деканат медицинскими справками или просьбами, как это делал, чего греха таить, не один его сокурсник. Всегда с открытой улыбкой, доброжелательный и очень скромный.

Профессор кафедры международной информации и журналистики Чернышева Н.И.:

В то время в институте училось много детей из известных, элитных семей. Сейчас почему-то стало "хорошим тоном" утверждать, что все они были избалованными сверх меры "маменькиными и папенькиными" сынками. Отнюдь. Разумеется, среди них были и такие. Но в основном они несли бремя двойной ответственности, двойную нагрузку известности их семей и их собственной яркости. Как правило, они не позволяли себе ни расслабиться, ни учиться не в полную силу. Таким был и Артем Боровик.

Что касается моего общения с младшим Боровиком, то я помню многое. Помню его афганские дневники. Тогда я и мои друзья, были удивлены его смелостью, даже, если хотите, дерзостью. Служба в американской армии, его репортажи слегка растопили холод "холодной войны" и чуть раздвинули створки "железного занавеса". Как они нужны были в те годы перестройки, перестройки нашего сознания, разрушения стереотипов.

Несмотря на то что Артем вел себя очень скромно, и когда надо было быть со всеми, он и был вместе со всеми, он никогда не был, как все. Было сразу ясно, что этот человек не будет строить свою жизнь, как все, "по камушкам". Уже тогда мне было понятно, что он сделает всю свою жизнь, саму жизнь, опровержением условностей и стереотипов этого мира и общества.

Как-то Артем предложил мне проект телепередачи "Двойной портрет". Он задумал что-то вроде диалога и активного сравнения Оксфорда и МГИМО. Я сначала отказался, но позже, поразмыслив, согласился.

Передача получилась яркая и сочная, захватывающая. Во многом, конечно, из-за того, что и Оксфорд, и наш институт всегда окутывала некая дымка таинственности и завораживающей недоступности. Но Артему удалось в передаче показать, что обоим учебным заведениям присуща привилегированность в некоем принципиальном, абстрактном смысле.

И самому Артему эта привилегированность в самом лучшем её понимании была присуща в полной мере.

*

Уважаемый Генрих Аверьянович,

Примите мои соболезнования в связи с трагической гибелью Артема. Услышала, что Вы собираете воспоминания о нем и хочу рассказать маленький эпизод.

В начале 80-х годов мы с мужем работали в посольстве СССР в Перу. Как раз тогда - кажется, это был 81-й год - к нам на практику приехал студент МГИМО Артем Боровик. Ждали его, честно скажу, без особой радости. "Очередной "звездный сынок", - говорили в колонии, - опять возни не оберешься..."

Но вот он появился, очень худенький, скромный, прекрасно воспитанный (спасибо Вам и Вашей супруге) мальчик, безо всякого "МГИМОвского гонора", прилежный и аккуратный, и ледок постепенно растаял.

Работал Артем хорошо, дипломаты хвалили его за хватку и энтузиазм, мне же, выпускнице филфака МГУ, было интересно говорить с ним о новинках поэзии.

Вспоминаю, как удивился мой сын (ему было тогда 10 лет), заметив однажды, что этот проведший годы с папой в Америке паренек носит на руке не швейцарские, а советские часы! Скоро, несмотря на разницу в возрасте, они подружились настолько, что когда муж собрался взять сына в дальнюю поездку (путь лежал на северо-восток от Лимы буквально "через облака": ведь главные перевалы расположены в Андах на высоте более 5000 метров) первый вопрос был: "А Артем тоже поедет?"

С тех пор прошло много лет. Сын больше не встречался со своим давним приятелем, но он, конечно, часто видел его на телеэкране и каждый раз не упускал случая, чтобы пообещать "завтра же" позвонить Артему и узнать, купил ли он себе, наконец, швейцарские часы.

И вот Шереметьево, 9 марта, и страшная весть, и определенность, но я все никак не могу привыкнуть к мысли, что этого худенького интеллигентного мальчика с советскими часами на руке нет больше с нами.