Можно только вспомнить далекое лето в Дубултах, статную темнозагорелую Галю в сопровождении хрупкой Мариши и крепыша Темы.
Галя была замечательной матерью, - легкой, ироничной, незанудливой и очень мудрой. Их "тройственный союз" дышал атмосферой равенства, бесконечного доверия и любви. Это притягивало к ним, и всякий, попадая в их светлое поле, вдруг ощущал в душе резонанс добра.
Тема очень напоминал тогда Петю Ростова и внешностью и повадкой. Он тоже готов был всем делиться. Доходило до курьезов.
По возвращении из Дубултов я приехала в дачный поселок Красная Пахра прицениться к чьей-то скромной дачке. Домик оказался по соседству с Боровиками, и я зашла к ним повидаться и спросить совета. Смущал очень маленький участок.
- А мы вам добавим от своего! - радостно воскликнул Тема. - Правда, мама, мы ведь добавим?!
Мы с Галей рассмеялись, затушевывая неловкость, а Тема уже важно ходил вдоль забора, отмеряя шагами довольно внушительный кусок земли, на который он так легко собирался уменьшить и без того скромный надел родителей.
Кажется, он был огорчен нашим с Галей нежеланием углубиться в детали раздела земли и в обиженном недоумении сидел в сторонке, пока мы пили чай и болтали.
Но это было потом.
А тогда, летом в Дубултах, мы вместе проводили и дни на пляже, и светлые прибалтийские вечера на террасе моего номера.
Дети совсем не были приложением к нашей взрослой жизни, они были равноправными членами маленькой веселой компании.
Кажется, Тема испытывал ко мне нечто похожее на влюбленность, и, может, поэтому он был безукоризненно подтянут и безукоризненно не по-детски остроумен. Очень внимательно относился к своей внешности, и, помнится, Галя шутила, что по утрам он слишком много времени уделяет прическе. Марина поддразнивала брата идеальным пробором, а мы с Галей понимали, что то лето - особенное для него: он исподволь начинает ощущать себя уже не мальчиком, а будущим мужчиной.
Теме очень повезло с родителями. Рядом с Генрихом я видела его только на телеэкране, но даже оттуда, из условной реальности, приходило ощущение их близости, их мужской солидарности. Как в морской пехоте.
Но то, что связывало его с матерью, - названия не имеет. Может, я и запомнила то давно ушедшее, растаявшее лето по оставшемуся после него отзвуку, невыражаемому словом.
Прошло много лет. Мы изредка встречались - на бегу, на ходу... Как-то в Пахре поравнялись машинами на дороге. Вышли поздороваться, и Тема познакомил меня с прелестной молодой женщиной - своей женой. Он не скрывал ни своего восхищения ею, ни своей мужской гордости.
В восемьдесят первом, весной умер мой муж - Юрий Валентинович Трифонов. Время было глухое, странное и, как теперь понимаю, - страшное. Но тогда я об этом не задумывалась, потому что страшное произошло со мной. Я даже не заметила, что Юрия Валентиновича перестали упоминать, что его книга в "Советском писателе" была выброшена из плана. Зимой, перед Новый годом неожиданно зашел Тема и, как-то очень обыденно, предложил снять для телевидения сюжет о Юрии Трифонове: "Ведь в марте годовщина..."
Тема сделал хотя и небольшой, но очень емкий фильм. Впрочем, он всегда держал уровень.
Важно другое - это был прорыв. Тема проигнорировал вакуум вокруг имени Трифонова. Проигнорировал спокойно, по-мужски, а ведь ему тогда было немного за двадцать.
Он действительно рано повзрослел... И все же в моей памяти он навсегда - крепенький, веселый мальчик с очень аккуратным пробором в блестящих, влажных после моря волосах.
Вот он идет по пляжу, плюхается на песок рядом с матерью.
- А где моя подруга Оля?
- Какая она тебе подруга, она, можно сказать, молодая дама, - смеется Галя.
- А все равно подруга. - Тема нежно, кончиками пальцев, стряхивает песок с Галиного загорелого плеча.
Я смотрю на них сверху, с песчаного берега, поросшего соснами. Какие же они красивые! И каким бесконечным кажется этот день, это лето, эта жизнь...
О другом я ещё не могу догадаться. Даже о том, что этот мальчик действительно будет другом.
Леонид Мильграм В нашей 45-й
Давно это было - более 25 лет тому назад. В кабинет директора школы вошла милая женщина с "пустяковой" просьбой - принять в школу двух её детей.
В ответ на стандартное "это невозможно, классы переполнены" дама очень мило улыбнулась, включила все свое мягкое очарование, и эстет директор не мог не капитулировать. Артем и позже считал, что я приглашал к себе его маму не столько из-за его проказ, сколько из желания ещё и ещё раз полюбоваться её улыбкой.
Так началась постамериканская жизнь в 45-й Марины и Артема Боровиков.
Вхождение в эту жизнь поначалу не всегда было гладким - был период адаптации, когда "американцы" должны были притереться к новой обстановке, новому окружению, новым требованиям, а "аборигены" - приглядеться к новичкам из заокеанья и поставить знак качества, впустить их в свой круг. Думается, что адаптация облегчилась духом доброты и взаимопонимания, иронии и юмора, которые, смею думать, господствовали в школе и которые были присущи и семье Боровиков.
Помню, как Артем стойко отстаивал свое право на длинноволосость. В ход пошли и убеждение и власть (на моем гербе - кнут и пряник). Артем капитулировал, но заявил, что вынужден подчиниться этому покушению на демократию.
Вспоминаю и другое: ребята ехали в трудовой лагерь в Олайне (Латвия). Артем загорелся. Полагаю, хотел утвердить свое место среди ребят, да и манила новая для него ситуация. Галина Михайловна была категорически против - жалела бедного ребенка. Артем проявил характер и в лагерь поехал. Вкалывал на прополке капусты. Вернулся довольным. Победителем. Школьник Артем не был паинькой. В разговоре смотрит на тебя распахнутыми глазами (глазами мамы. Артем вообще был похож на мать, а Марина - на отца, правда, как он сам обычно говорит, "в улучшенном издании"), и ему было трудно не верить. Когда грешен - глаза с веселой хитринкой и обязательно какой-нибудь словесный каламбур или ироничный пассаж, невольно амортизирующий суровость готового карать администратора. Юмор и смех были вообще любимым приемом Артема, особенно когда он хотел увести собеседника от затронутой темы. На уроках (особенно гуманитарных предметов) Артем внимателен и активен. Учитель истории часто устраивал словесный турнир - сталкивал носителей разных точек зрения. Артем любил эти схватки, кидался в них аки тигр и пикировался с удовольствием. И уже тогда старался докопаться до истины. Историк - видимо, в воспитательных целях - приглашал ученика, получившего "двойку", на пересдачу в 6 или 7 утра. Лекарство действовало безотказно. К чести Артема (как и Марины) они ни разу не попали в эти сети. Артем был интересным учеником, стремившимся к знаниям. По-моему, для него были важны не только знания, но и процесс их добычи, при этом не только в классе и учебнике, но и в самостоятельном поиске. Его важно было заинтересовать и подтолкнуть, а дальше - свободный полет.
И Марину и Артема, смею думать, учили хорошие учителя. В журналистской судьбе Артема несомненен генетический приоритет Боровика-старшего, но, думаю, заметную роль сыграл и неординарный преподаватель литературы Феликс Раскольников с его умением не только дать позитивный запас знаний, но и привить способность мыслить, искать истину.
Для Артема Раскольников был ключевой фигурой в школе, правофланговым в череде учителей, большинство из которых так или иначе влияло на формирование не только журналиста, но и - это главное - Человека, больше того - российского интеллигента, человека не только обогащенного интеллектом, но и способного жить для людей, подчас даже в ущерб себе.
Школа вообще была в некотором смысле кузницей журналистов - из неё вышли 5 главных редакторов газет и журналов. О профессиональных качествах этих журналистов должны говорить тиражи их изданий и их позиции. А вот человеческие качества - честь, достоинство, порядочность - могу гарантировать и я, как один из производителей. Как раз о чести, достоинстве и о профессиональных качествах Артема думал я, когда слушал слово Гусева редактора "Московского комсомольца". Гусев сожалел, что у него с Боровиком не было общих проектов. Жаль и мне. Может быть, Артем мог бы индуцировать коллегам не столько искусство расследования, сколько целевую установку поиск Истины. Вспоминаю, в 1987 году в Москве был министр обороны США. Его жена, посетила школу в сопровождении супруги нашего министра Язова. В разговоре я упомянул, что наш выпускник - журналист некоторое время провел в армии США. Г-жа Язова аж подскочила - "Боровик ваш ученик?". Я подтвердил и порадовался журналистскому успеху Артема, который в своем поиске истины впервые приоткрыл занавес над истинным лицом нашего потенциального противника. Довелось мне быть в городе Риме. Остановился перед витриной книжного магазина. И вдруг - книга Артема об афганской войне. Зашел. Узнал, что книга - нарасхват. Прочитал. Порадовался за Артема - это записки участника событий, умеющего быть в самой их гуще, видеть и оценивать их изнутри. Думал об этом и позднее, когда слышал, как один из самых достойных наших генералов - Б.В.Громов - рассказывал о фронтовом журналисте Боровике, который в поисках Истины лез в самое пекло.