Вставал Эйзенхауэр в 6.15 утра, его рабочий день продолжался не менее 12 часов. Отправлялся спать он нередко далеко за полночь. Обычно на ночь генерал любил почитать вестерны, последние издания которых Мэми регулярно присылала ему из США. Айк утверждал, что это лучшее чтиво, потому что, читая ковбойские истории, «не надо думать»[157].

Единственным человеком в Лондоне, предложения которого о встрече он никогда не отклонял, был Уин-стон Черчилль. Каждый вторник они встречались за ланчем на Даунинг-стрит, 10. Черчилль регулярно приглашал его на обеды, между ними устанавливались деловые отношения, для которых был характерен значительный элемент взаимной симпатии.

Более того, Черчилль расценивал Эйзенхауэра как «великого, творческого, конструктивного и разностороннего гения»[158].

Доброжелательные личные отношения между руководителями союзных держав всегда являются важным фактором, способствующим успешному функционированию союза.

Сразу же после Пёрл-Харбора премьер-министр Великобритании вылетел в Вашингтон для встречи с Рузвельтом. Черчилля исключительно тепло и радушно приняли в Белом доме. Ему были выделены апартаменты вблизи помещений президента, рядом находилась и спальня большого личного друга Рузвельта Гарри Гопкинса, который пользовался особым доверием президента.

Этот первый визит Черчилля в США продолжался более трех недель и, по свидетельству Гопкинса, отличался исключительной теплотой и доверительностью. Оба лидера встречались в непринужденной обстановке за обеденным столом. Рузвельт готовил Черчиллю коктейли, а последний настаивал на том, чтобы ему было дано право выкатывать президента из гостиной в кресле-коляске.

Для неофициального, подлинно товарищеского характера этой встречи показательна история, к которой любил возвращаться Гарри Гопкинс. Однажды утром Рузвельт появился в комнате Черчилля и застал его выходящим из ванной комнаты в чем мать родила. Смущенный Рузвельт извинился и хотел ретироваться, Черчилль воспротивился его намерению и сказал: «Премьер-министру Великобритании нечего скрывать от президента Соединенных Штатов»[159].

7 июля 1942 г. Эйзенхауэру было присвоено временное звание генерал-лейтенанта[160]. Его военная карьера была беспрецедентной. За 16 месяцев – четвертое воинское звание. Менее года назад он стал полковником – предел его амбиций в свое время, а теперь был уже одним из 16 генерал-лейтенантов армии США.

Главнокомандующий оказался человеком очень неприхотливым. К еде он был практически безразличен и ел то, что ему предлагали. Пил Эйзенхауэр очень мало. Как он однажды заметил, его голова занята слишком серьезными проблемами, чтобы давать ей еще такие перегрузки, как алкоголь. «Он относился к спиртному так же внимательно и осторожно, как солдат к заряженному оружию»[161].

Но генерал был заядлым курильщиком. Зачастую ему не хватало двух пачек сигарет в день. Тяжелые физические и нервные перегрузки привели к тому, что у Эйзенхауэра все чаще начало подниматься кровяное давление. Тогда сотрудники штаба стали вводить для него табачную квоту. Генерал реагировал на это вполне миролюбиво.

Однажды Эйзенхауэр бросил замечание, что не мешало бы завести в хозяйстве американского штаба небольшую собачонку. Генерал утверждал, что ему хотелось бы иметь рядом с собой живое существо, которое не станет задавать вопросов о войне, а если он скажет что-либо не подлежащее разглашению, то это не будет распространяться. 14 октября 1942 г., в день рождения Эйзенхауэра, сотрудники штаба подарили ему маленькую черную собачку, которую тот возил по всем фронтам.

Эйзенхауэр регулярно, но очень кратко писал домой. Его письма были похожи на резюме военных докладов, а интересующие Мэми и Джона детали жизни Дуайта в Лондоне в изобилии сообщал в США ординарец Мики, который аккуратно отправлял Мэми подробные письма.

В Англии Эйзенхауэра окружали близкие ему люди. С Батчером они были давно знакомы семьями. Ли являлся его помощником еще в США. Ординарец Мики, приехавший с ним в Лондон, быстро и ненавязчиво вошел в своеобразный «семейный круг», сложившийся вокруг Эйзенхауэра по прибытии в Лондон. Старый друг по Вест-Пойнту генерал Кларк и другие тоже относились к числу людей, с которыми ему было легко работать, кто мог скрасить столь редко появлявшийся у Эйзенхауэра досуг.

Постепенно в круг близких к Айку людей вошла и Кэй Саммерсбай – высокая, стройная, темноволосая девушка, прикомандированная к нему англичанами в качестве личного шофера. Когда Кэй пришлось впервые везти Эйзенхауэра, девушка была очень разочарована, ведь ее пассажир имел всего одну генеральскую звезду. Самолюбие Кэй было задето тем, что ее подруги-шоферы имели пассажиров более высокого ранга.

Но постепенно отношения между генералом и водителем налаживались, чему способствовало внимательное отношение Эйзенхауэра к своему шоферу. Никогда и ничем генерал не подчеркнул той дистанции, которая разделяла командующего и дочь подполковника британской армии. А быстрая военная карьера Эйзенхауэра удовлетворяла амбиции шофера, которая могла теперь подчеркнуть перед подругами и высокий ранг «своего» пассажира, и его обходительность. Более того, ей не раз пришлось возить и «самого» Уинстона Черчилля. Находясь в хорошем настроении, премьер любил пошутить. «Не потеряйте генерала в Лондоне»[162], – сказал однажды премьер Кэй. Опасения на этот счет были излишни. Кэй «не потеряла» Айка, она провела с ним всю войну. Получив офицерское звание, она впоследствии стала личным секретарем главнокомандующего вооруженными силами западных союзников.

Готовясь к будущим боям, союзники перебрасывали на Британские острова живую силу и технику. Потери конвоев были огромны, в частности тех, которые направлялись в Советский Союз. Только в июне 1942 г. из 34 судов, шедших в Мурманск, 23 были потоплены. Из 200 тыс. т груза погибло 130 тыс. т. В мае и июне более 1,5 млн т груза погибло в результате действий немецких подводных лодок. Всего за первую половину 1942 г. было потеряно более 4 млн т грузов. «Это была арифметика отчаяния. Казалось, что вынести такие потери невозможно»[163].

Потери на море создавали большие сложности для англо-американских вооруженных сил. Эйзенхауэр писал в дневнике: «Мы должны добиться того, чтобы сократить эти потери, так как любые военные усилия, которые мы хотели бы предпринять, зависят от морских коммуникаций»[164].

Вопрос об англо-американских поставках военной техники и снаряжения в СССР заслуживает особого внимания. Уже 18 июля 1942 г. Черчилль, который рассчитывал, как он говорил, увидеть «германскую армию в могиле, а Россию – на операционном столе», известил Советское правительство о прекращении отправки конвоев Северным морским путем, по которому доставлялось большинство грузов из-за рубежа для Советского Союза.

Советское правительство заявило решительный протест, но ни США, ни Англия не пересмотрели своего решения. Лишь в октябре и декабре" 1942 г. они направили в СССР два конвоя. К концу 1942 г. согласованная программа поставок в СССР была выполнена только на 55%.

Все эти факты свидетельствуют о том, что американские историки, в том числе и биографы Эйзенхауэра, явно переоценивают роль англо-американской военной помощи СССР.

Не эти поставки, а героический труд советского народа позволил оснастить вооруженные силы страны всем, что было необходимо для достижения победы. Уже в 1942 г. советская промышленность сумела резко увеличить выпуск боевой техники: было произведено 25 436 самолетов, 24 446 танков, более 158 тыс. орудий и минометов, 15 кораблей основных классов[165].