Я поднимаюсь по лестнице в чердачную студию. В углу сидят два человека. Я спрашиваю, врачи ли они. Один, с усами, отвечает:
-- Да.
Показывает в противоположный угол студии:
-- Что вы видите?
-- Пятидесятигаллонный барабан. Какие-то доски и банки с краской, кисти и...
-- Достаточно. Зрение нормальное. -- Он показывает на кувалду: -Можете поднять?
Я поднимаю и взвешиваю ее в руке.
-- Нормально. Можете приступать завтра.
Я возвращаюсь в мастерскую. Выглядываю в окно и вижу длинный пирс. Кто-то показывает.
-- Если живешь вон там, то на работу долго ехать.
-- А поближе ничего нет?
-- Есть, можешь поселиться прямо здесь.
Несколько лет назад в Бостоне меня облучили каким-то радиоактивным прибором. Теперь я вынужден вернуться в Таос, Нью-Мексико, для продолжения курса. Кто-то по имени Печенюшка также участвовал в бостонском эпизоде, но не помнит этого.
В Южной Африке. Иисуса повесили в четверг. Я прохожу по коридорам и пустым комнатам с высокими потолками и паркетными полами, полукругом возвращаясь в клинику. Это очень большое здание старинной постройки. Я вижу ряды переплетенных бумаг и книг. Вхожу и представляюсь пожилому господину в сером костюме, который говорит, что, разумеется, я могу пользоваться библиотекой, но время уже близится к закрытию. Спускаюсь по мраморной лестнице под впечатлением от старомодной элегантности и архитектуры. Наконец, прыгаю последние сорок футов вниз, приземляясь рядом с какими-то покупательницами. Никто не обращает на меня внимания. Меня преследует вожак религиозного культа, и я прыгаю на сорок футов вниз, во двор.
С Джеймсом и Майклом? В Париже, далеко от центра, в самом конце линии, в пригороде, terrain vague(47), где сплошные пустыри и пустые дома. Джеймс подбирает цветочный горшок, полный голубых и белых цветов, и направляется к метро, а я боюсь, что следом за ним кто-то выскочит с воплями. Потом замечаю, что и дом, и двор на вид пустые и брошенные. Начинаю садиться в поезд, я слишком опоздал. У черта на куличках, в районе, которого никогда прежде не видел, и ни малейшего представления, как вернуться, да и вовсе не уверен, куда именно я хочу возвращаться.
В любом случае, покупаю в будке билет и начинаю искать карту, и тут встречаю этого американца и говорю ему, что не могу найти карту и не разбираю, что за карты попадаются мне на глаза, а он говорит:
-- Да, это чистая правда, -- и я иду за ним вниз по какой-то лестнице мимо цветных афиш или рекламных плакатов, вниз, в комнату, похожую на цистерну. Квадратное помещение примерно пятнадцать на пятнадцать, без окон. По стенам стоят кушетки, и там несколько человек -- мужчин и женщин, все молодые и типичные американцы, и мне дают нюхнуть кокаина.
Перебивка, и комната пуста, если не считать одной кушетки. Стены грязного бело-оранжевого цвета, на кушетке -- мальчик. Он обнажен до пояса, гладкий смугловатый торс. Губы тонкие и бескровные. Он говорит что-то в том смысле, что "Ты станешь мной". Меня эта мысль вовсе не прельщает, а он следом за этим раздевается совсем -- он необрезан, у него длинная сморщенная крайняя плоть, на фаллос вовсе не похоже, и между ног у него буйная черная поросль, спускающаяся по бедрам и поднимающаяся почти до пупка, а под волосами на коже -- белые пятна, на вид несколько сальные. Я подплываю к потолку, и он говорит безысходно: "Адиос". Он и не ожидал, что я куплюсь.
Музей с большой деревянной скульптурой, подвешенной на веревке к потолку. Там Джек Керуак, поэтому, похоже, это С.М. Еще там мелкий пруд с берегами из желтой глины. Одна-две маленьких рыбки. За прудом -- кабинет с конторскими столами и женским персоналом. Я подхожу к дверям в кабинет и говорю, что они должны уйти. Контора бастует.
-- Что? -- говорят они. -- Покинуть наше рабочее место?
-- Вот именно, -- говорю я.
Кажется, какая-то женщина по имени Поллианна придет на следующий день в 7 часов вечера в кухню Бункера, чтобы "обучить меня революционной теории и практике".
С Иэном, убираем комнату д-ра Дента. Комната маленькая, голая и пыльная, с односпальной кроватью, мятые простыни и армейское одеяло. Маленьким пылесосом я собираю пыль.
В доме большая собака. Келлз в Лос-Аламосе. Поедем на яхте с...
Два путешественника посреди Карибского моря. Маленькая серая книжечка в мягкой обложке. Обильные пометки моим почерком.
Ночь. Ванна на общественной площади.
Театральная постановка со стульями с прямыми спинками. Набивается тридцать человек, занимают все места. Дают триллер с убийством. Кто-то убил свою тещу. Я разговариваю с какими-то ирландскими юношами в углу комнаты.
Рэй Мастерсон в Чикаго. Перебивка на юг Испании. Голубой галстук с красным пятном. У меня в гостиничном номере кошка. Странные городские площади и перегородки, золотые с красным. Где тут пляж? Кто-то говорит мне, что нужно ехать на такси.
Гонконг. Жду парохода. В гавани -- огромная рыба, футов двадцать пять в длину.
На картинке во сне -- пожарники. И заголовок: "Перед Большим Пожаром 1900 года". О пожаре пресса не сообщала, но он оказал гораздо больше влияния, чем заголовки подразумеваемых событий. Картинка во сне сродни складной картинке.
Пытаюсь вернуться в Нью-Йорк. Такси будет стоить гораздо больше, чем у меня есть. Там поезд до места, которое называется Буш-Бич.
Кот спрыгнул с изогнутого облака. Приземлился в целости и сохранности.
Я присутствую на вечеринке и обеде в Коламбии. Там Аллен Гинзберг, он разбогател. Основал какую-то церковь.
Брожу по странному городу. От сильных ветров ходить трудно. Прикидываю, как мне составить свой маршрут, чтобы ветер дул мне в спину.
Забрали в Aрмию. Там сто агентов Тайной Службы.
Кошмар. В темной комнате, одет в черное. Лицо мое, однако, ясно видимо белым, но черт различить нельзя. Я думаю: ну что ж, я в безопасности. Затем отражение в зеркале, -- а зеркало во весь рост -- протягивает ко мне черные руки, и я просыпаюсь со стоном.
~~~
Я на платформе. Там три маленьких собачки, вроде длинношерстных пекинесов. У меня маленькая белая собачка или кошка.
Мимо громыхает грузовик, сотрясая платформу. Я вижу, что мое маленькое белое существо лежит на платформе, а над ним -- другая собака. Я вижу, что его сбил грузовик. Нагибаюсь взять его на руки. Просыпаюсь в слезах.