Теодагаст заартачился было, что никак нельзя ему сейчас в дозоре быть, ибо близится время жатвы и нет у него рабов, как у иных-прочих, чтобы о хозяйстве в отсутствие теодагастово радеть. Но Хродомер, споры пресекая, сказал: своего раба даст, Хорна, на время жатвы. Пусть о теодагастовом хозяйстве радеет. Только пусть Теодагаст его бережет, лишней работой не перетруждает. Ибо ведом Хродомеру бездеятельный нрав теодагастов.

Тут дедушка Рагнарис свое слово молвил. Дескать, и ему бездеятельный нрав теодагастов ведом и отвратен. И непонятно ему, Рагнарису, отчего Хродомер Теодагасту в том потакает. Пусть не Теодагаст с Аргаспом в дозоре будут, а Гизарна. У Гизарны Снага-раб есть и Тиви-наложница. Не дадут хозяйству Гизарны в упадок прийти, покуда хозяин их, воин Гизарна, о пользе села общей радеть будет.

Но тут Теодагаст возопил: не по-людски это, ибо обещал ему только что перед всеми Хродомер, что раба на время жатвы даст. Вот и пусть дает. Неужто старейшина от слова, перед всеми сказанного, отречется?.. А уж он-то, Теодагаст, о пользе общей куда как радеть будет. Ни одна мышь в окрестностях села не прошмыгнет без надзору. Отследит и старейшинам доложит.

Дедушка Рагнарис сказал, что мир явно к упадку склонился.

Тогда Хродомер плюнул и сказал — пусть Теодагаст в дозоре будет. И с улыбочкой ядовитой прибавил: есть у него думка насчет того, как и Гизарна сможет о пользе общей порадеть, коли так рвется.

Надо бы кого-нибудь в капище лесное послать. Не понравилось у нас в селе никому то, что Ахма с Фрумо учинили над агигульфовыми курами и псом. Нехорошее что-то полоумным видится. Знать бы — что.

Рассказать жрецу надо бы обо всем, что у Агигульфа-соседа на дворе случилось. Пусть бы жрец слово сказал. А лучше бы склонить жреца в наше село прийти, чтобы своими глазами на все посмотрел. Да и Ахму-дурачка, глядишь, исцелил бы жрец.

Стало быть, пусть Гизарна в капище едет и там радеет о пользе общей.

Гизарне это очень не понравилось. Но против старейшин не пойдешь. Хродомер и Рагнарис на диво согласно бородами покивали и подтвердили: в капище, Гизарна, поедешь, жреца предупредишь. Да и пусть расспросит богов жрец-то, не ведомо ли богам что про этих чужих.

Тут дядя Агигульф с Гизарной кричать стали: зачем в капище ехать, за семь верст киселя хлебать, когда в селе годья Винитар есть. Что ж Винитар у своего Бога Единого не спросит, коли такой умный, что даже голову у себя в храме держать не позволил?

Но Одвульф вперед выскочил и закричал, что делать годье Винитару нечего — Бога Единого с Добрым Сыном головой мертвой донимать. Только и дел у Бога Единого с Сыном, что следить, кто там у нас на озере по камышам хоронится.

Тогда Хродомер сурово споры пресек. Коли решено, что Гизарне в капище ехать и у богов насчет чужаков спрашивать — стало быть, ехать Гизарне.

Пока тут Гизарна глотку драл, у него, Хродомера, еще одна думка появилась. Коли Гизарне силы девать некуда, так ехать ему, Гизарне, от нашего лесного капища в большое капище, то, что у нас с гепидами общее. И там все как есть разузнать у Вотана. И козла ему с собой дать, чтобы козла Вотану подарил: радуйся, Вотан! А что касается годьи Винитара — он, Хродомер, сам с ним поговорит.

Тут гвалт поднялся неимоверный. Кому козла-то для Вотана отдавать? Гизарна совсем кислый стал, будто ранних яблок наелся: мало того, что переться в эдакую даль, так еще и козла с собой тащить.

Хродомер своего козла отдать решил. Дедушка Рагнарис понял, что Хродомер его в доблести превзойти хочет, и тоже козла пожертвовать решил. Стало быть, двух козлов Гизарне тащить. Гизарна заплакал, не стыдясь, и молить стал, чтобы одним козлом ограничились. Между Хродомером и Рагнарисом чуть до смертоубийства не дошло: стоят, бороды друг на друга уставили, из глаз молнии мечут.

Не вняли мольбам Гизарновым; двух козлов ему поручили, ибо не хотели, чтобы кто-то из старейшин в обиде остался. Старейшины важнее, чем Гизарна. Наказали Гизарне одного козла в ближнем капище оставить, в «нашем»; другого же до дальнего тащить, того, что у нас с гепидами общее.

Агигульф с Валамиром животики надрывали, со смеху мерли: герой о двух козлах, ни дать ни взять сам Вотан на колеснице.

Дедушка Рагнарис говорит, что даже сейчас, когда о козлах речь зашла, — и тут проявилась во всей красе хитрость и скупость хродомеровы. И вот почему (дедушка подробно нам это объяснил, чтобы сами помнили и детям своим память передали).

В нашем селе козлов держат только у нас и на хродомеровом подворье. Остальные своих коз к нам водят, либо к Хродомеру, кто как договорится.

С козлами морока одна. Так в селе говорят. Пользы от козла почти никакой, а хлопот не оберешься. Козел — скотина шкодная и вредоносная, хуже дяди Агигульфа — так дедушка говорит, козла нашего палкой охаживая.

От коз молоко, а от козлов одно озорничанье да вонь.

Одна радость от козла — нечисть горазд гонять. Хвори, людские и скотские, пакость всякую. Галиурунны — и те при козле не очень-то проказят.

Дедушка когда занедужит, непременно требует, чтобы козла в дом привели. Ильдихо ворчит, но тащит козла, а тот то упирается, то боднуть ее сзади норовит. Козла к лавке подводят, где дедушка лежит. Дедушка Рагнарис долго на козла глядит и от духа козлиного колдобится.

Дедушка Рагнарис говорит, что когда он, дедушка, мал был, у них в старом селе так делали. Только в добавление к козлу нужно заговоры читать и руны чертить. Дедушка заговоры и руны перезабыл, а может, и не знал никогда. Но козел — он и без всяких заговоров с лавки поднимает.

Не только люди и нечисть козлов не жалуют — прочая скотина тоже от них морды воротит. Оттого козий закут выгораживают, чтобы иная скотина от коз с козлами беспокойства не имела.

Словом, много с козами мороки.

Мы, готы, гордым коням подобны. Гепиды, неповоротливые, медленно в лютую ярость входящие, — те как быки. Драчливые и хвастливые бараны — то вандалы. А герулы — те козлы. Так дядя Агигульф рассуждает. Дядя Агигульф это как-то раз от Теодобада слышал, а Теодобад своим умом, мыслью на пиршестве воспарив, до этого дошел и прочим поведал.

И еще одно открылось Теодобаду во время того пиршества. Шатаясь от выпитого, пошел Теодобад — и дружина за ним — в свой хлев. Распахнул хлев Теодобад настежь и пораженной дружине всю свою скотину показал.

— Видите этот хлев? — вскричал Теодобад, обращаясь к верным дружинникам своим.

Дружинники дружно отвечали, что да, видят.

И глядели на подгулявших дружинников гордые кони, сонные коровы, драчливые бараны (по правде сказать, то овцы были, в навозе перемазанные) и козы, а среди них козел с ухмылкой блудливой и глазами выпученными.

— То — весь мир! — молвил Теодобад. — Вот мы, готы!.. Вот вандалы!..

А дядя Агигульф изумился и спросил Теодобада:

— Коли то весь мир, то кто же в этом мире мы — стоящие перед хлевом и созерцающие его?

Теодобад молвил торжественно, рукой помавая:

— Мы… Мы — как боги!

Был у нас прежде старый козел, тот, которому дядя Агигульф две зимы тому назад бороду срезал, когда Галесвинту смешил. Козел вскоре после того околел. Он от старости околел — отец наш Тарасмунд говорил, что и так зажился козел на свете и в последние годы пользу малую приносил. Но дедушка Рагнарис был с моим отцом не согласен и говорил, что козел тот был славен среди прочих козлов и скончался от поругания, какое над ним дядя Агигульф бессовестно учинил.

После того мы из помета козленка оставили, чтобы вырастить нового козла. А покуда козленок мал был, мы наших коз к Хродомеру водили. Дедушка Рагнарис всякий раз ярился, когда надобность в хродомеровом козле появлялась.

Дедушка Рагнарис говорил, что после хродомерова козла козы какие-то другие, как порченые. И удои у них плохие, да и молоко скверное — водицей из хродомерова колодца отдает. И его, дедушку, с этого молока пучит. И вообще у Хродомера козел противный. Ну такой противный, сил нет. А наш козлик был с характером, интересный.