Мы в нашем селе об аланах много не задумываемся. Далеко от нас становище аланское. А в бурге у Теодобада аланы — частые гости. И дружинники теодобадовы многие на аланках женаты. Дядя Агигульф сказал, что видели они с Агигульфом-соседом много аланов в бурге и кое-что очень им не понравилось.

А не понравилось им то, что аланы очень много мяса привезли в бург и продавали его дешево. Рано они в этом году начали скот бить и слишком много забили. Агигульф-сосед у одного алана спросил, почему они так рано скот забивать начали, не случилось ли чего, но тот алан только и сказал Агигульфу-соседу: отец велел.

Еще у нескольких спрашивали, но никто из аланов ничего толком не объяснял. Аланы вообще народ молчаливый и мрачный, к разговорам не склонный.

Видать, Теодобаду у их старейшин еще тяжелее приходится, если с распросами к ним поехал. Поехал же к ним Теодобад потому, что и его насторожила эта неурочная мясная торговля. По всему было видно, что откочевывать аланы собираются, потому что молодняк били.

Если бы они, как обычно, собирались по осени переходить на зимнее становище, то молодняк бы не били. К осени молодняк уже окрепнет, легко преодолевает перекочевку. Странно, что летом отходить затеяли.

Ждали наши Агигульфы Теодобада в бурге, мыслями то к мясной этой торговле возвращаясь, то домой. Агигульф-сосед неспокоен был, все к дочке беременной да полоумной, думами устремлялся, да к хозяйству, на Фрумо и Ахму оставленному.

Наконец, приехал Теодобад. День уже к вечеру клонился, гроза была. В самую грозу, в дождь проливной, въехал в бург Теодобад с дружиной малой.

Лишь наутро смогли наши посланные с ним перевидаться. Теодобад сам был как туча грозовая. Похоже было, что из становища, от старейшин аланских, новых забот себе в бург привез.

Видя, что невесел военный вождь, дядя Агигульф сразу ему чужакову голову показал и меч кривой. Заинтересовался Теодобад. Тогда дядя Агигульф рассказал, как и что было, а после и показал, заставив одного дружинника за чужака быть и под столом таиться. А Агигульф-сосед свидетельствовал и подтверждал.

Поведал дядя Агигульф Теодобаду, как он, Агигульф, сын Рагнариса, с мальцами на рыбалку ходил на ничейное озеро. Как чужака там таящегося заметил и убил его. Как голову с чужака снял и меч его забрал.

Вот тот меч и та голова, сказал дядя Агигульф, вождю их подавая.

Агигульф-сосед тут же добавил, что не в первый раз уже на ничейном озере чужаков замечают, но прежде доказательств не было.

Тогда дядя Агигульф стал рассказывать вождю, как видел он у озера чужаков, как не верили ему, как за правду он по всему селу бился, но ему все равно не верили.

После же прямо спросил вождя: не дашь ли нам в село воинов? Ибо мало у нас воинов, чтобы в случае беды село оборонить. А старейшины так говорят: мол, похоже, что какая-то беда надвигается.

Теодобад сразу сказал: воинов не дам, ибо у меня и своих забот по горло. Мне, мол, воины мои все в бурге нужны.

Тут Агигульф-сосед напомнил насчет тына. Теодобад же гневаться начал. Сказано уж один раз: нет и все! Сперва свои заботы с плеч скину, после чужие положу.

На это Агигульф-сосед возразил вождю военному: знал бы ты нашу заботу, не стал бы так легко отмахиваться. Но дядя Агигульф его локтем ткнул, дабы не ярил вождя военного без нужды.

Вместо того, к Теодобаду обратясь, спросил дядя Агигульф: что, мол, аланы скот не ко времени бить затеяли? И снова помрачнел Теодобад. Об этом, дескать, и говорил со старейшинами их.

Старейшины аланские говорят, что к ближайшему новолунию отходить будут на другое становище. Дескать, еще весной, когда на зимнем кочевье были, видели, как племя какое-то идет. Оно в стороне шло. Аланов завидев, на полдень отвернуло.

Аланские разъезды дня два за этим племенем на полдень шли, а после вернулись. Идет себе племя какое-то на полдень — и пускай себе идет. Потому и не стали беспокоиться.

Настало время, и аланы с зимнего кочевья на летнее, сюда, перекочевали, как водится. Но недавно вести пришли от аланских дальних дозоров. То племя, что по еще весне видели, свернуло с прежнего пути, к полуночи взяло. Видать, часть от большого того племени откололась, решили, что не прокормит земля тамошняя весь народ.

И еще весть слыхивали аланы. У вандалов (но не у тех ближних, из которых Велемуд, родич наш, родом, а у тех, что дальше на полдень под Лиутаром, сыном Эрзариха, живут), вроде бы, стычка была с тем пришлым племенем. Говорят, отбили вандалы у чужаков охоту к ним соваться. Но точно об этом пока неизвестно. Вот приедут посланцы от вандалов — все разъяснят. Ибо ждут они, аланы, посланников от вандалов.

Теодобад старейшин аланских спросил: неужто отряда какого-то испугались? Вместе бы отбились. Да еще и вандалы бы на выручку пришли. Глядишь, и поход большой бы на чужаков этих сладился, поживились бы их богатствами и женами.

Но аланские старейшины сказали Теодобаду: не это их тревожит. Иное тревожит. И вот что. Вождя третий сын дважды на охоте волка белого встречал. Оба раза гнал белого волка. Тот каждый раз сперва бежал долго, а потом вдруг исчезал. Сын вождя к шаману пошел. Шаман сперва в верхний мир ходил, к небесным духам, но там волка не было. Шаман в нижний мир пошел, к подземным духам, и там нашел волка. Белый волк племени аланскому дорогу показывать послан. Хотят духи, чтобы аланы тем путем уходили, который волк белый указывает.

Шаман в верхнем мире с предками ихними, аланскими, встречался. И сказали предки аланские: зима будет очень ранняя, долгая и суровая. На прежнем месте останетесь — стад своих лишитесь, стад же лишитесь — всего лишитесь. Молодняк не жалейте, забивайте и меняйте на оружие, на зерно, на мед. Потом у вас больше скота будет, чем сейчас. Если успеете уйти. Так предки сказали.

Оттого аланы и решили сейчас уже на зимнее кочевье откочевать, а воинов молодых отправить новые кочевья искать. Ибо подросли сыновья, тесно аланам стало на старых пастбищах.

Все это аланские старейшины рассказали Теодобаду, а Теодобад — дяде Агигульфу.

И еще так Теодобад посланцам нашим сказал:

— Не могу я вам воинов дать. Сами видите, опасность с полудня какая-то движется. Аланы от нее уходят. Знают что-то аланы, но молчат. Нам же уходить некуда. А у вас в селе, почитай, в кого ни ткни — то добрый воин.

И стал перечислять. Многих назвал, в их числе и сына Рагнариса — Ульфа. Сказал Теодобад: каждый из вас двоих, а то и троих стоит. Доподлинно знаю. Ходил, мол, я с Ульфом на герулов, а с тобой, Агигульф, на гепидов ходил, Афару-Солевара изводить.

На это дядя Агигульф сказал Теодобаду, что Ульф, может быть, троих и стоит, да что толку — к вандалам подался Ульф с семейством своим, так что и поминать о нем незачем.

Удивился тут Теодобад. Спросил:

— Разве не к отцу Ульф отправился?

Агигульф ответил: нет. На это Теодобад сказал, что Ульф всегда был с придурью. Жаль, что такой добрый воин к вандалам ушел. На том разговор об Ульфе и оборвался.

Выслушав все новости и своими новостями поделившись, так сказал военный вождь Теодобад: надлежит, мол, послать кого-нибудь из нашего села в старое село. Правы ваши старейшины — беда какая-то надвигается. И аланским старейшинам про то же их предки говорили. Так что следует обиды старинные преступить и в прежнее село с вестями наехать, разузнать, не видали ли там, в округе, чужаков. Ибо давно никого не было из того села в бурге. Уж и не знаешь, что думать: на месте ли то старое село, не пожгли ли его, часом, не разорили ли?.. Вот зачем нужно съездить в то село.

— Понимаю обиды ваши, — сказал Теодобад, военный вождь. — За свои их считаю. И любо мне село ваше войнолюбивое, как любо оно было отцу моему, Алариху. Но воины у меня в бурге все наперечет, а беда с полудня движется, чую, большая. И потому надлежит вам съездить в то старое село.

Так Теодобад, военный вождь, говорил.

И пива приказал принести. Долго молчал, пива испив, и видно было, что думу тяжкую перемогает. Обратился, наконец, к дяде Агигульфу и речь свою так повел: