Клименковские бани рождают у меня и другую ассоциацию. На Второй линии, почти рядом с подворотней, ведущей к баням, в доме №51 когда-то жил со своей супругой Нелли Рудольфовной отец моего ныне покойного друга Рудика, Георгий Зиновьевич Альтман. Был он тучен, сед, немногословен и очень любил сражаться со мной в шахматы. До того, как выйти на пенсию, Георгий Зиновьевич работал на заводе Козицкого, кажется, ведущим инженером. В свое время он был даже знаменит какими-то своими новациями в радиотехнике, но старость коротал в полуподвальной, сырой и темной, крошечной квартирке.

Было одно обстоятельство, которое, кроме шахмат, вечно тянуло меня к нему на Вторую. В Гражданскую, я это знал от Рудика, Георгий Зиновьевич Альтман был комиссаром в отряде Щорса. Сам он об этом никогда не распространялся, а на все мои наводящие вопросы лениво отшучивался: дескать, чего-когда было — уже и не помнит, ведь прошла еще одна война, в которой дослужился он до полковника, а толку от этого, Витька, как видишь, никакого.

Когда Георгий Зиновьевич умер, а случилось это в конце 70-х, его хоронили со всеми положенными полковнику почестями. Старых товарищей по борьбе и труду на кладбище не было. Но был оружейный салют и оркестр из комендатуры.

А спустя какое-то время вдова Георгия Зиновьевича (сам Рудик находился безвылазно на Севере, где работал после окончания Горного) попросила посодействовать в обмене квартиры или, точнее, похлопотать перед властями «о возможном улучшении проживания ее и прописанного вместе с нею сына». Действовать я решил через Василеостровский райком партии, куда и были запущены бумаги с просьбой помочь семье участника революции, Гражданской и Отечественной войн, а также документы, которые передала мне Нелли Рудольфовна.

Вскоре последовал звонок из райкома: «Насчет Щорса, это — правда?». «Но ведь есть документы…». «Хорошо, проверим через партархив». Во второй раз секретарь райкома позвонил мне через три месяца: «Верно. Был комиссаром у Щорса… Но был в свое время бундовцем. Вы-то хоть знаете об этом?»

Я не знал. И, закончив разговор, понял, что затея наша лопнула. Вообще, мне стало казаться, что я присутствовал на каком-то сюрреалистическом спектакле, где на закате советской эпохи под гром прощального салюта предали земле члена «Всеобщего еврейского рабочего союза». Однако, квартиру почему-то дали. В новом доме на Кораблестроителей. «Шел отряд по бережку…», — спел я на новоселье. Но квартира не пошла никому из Альтманов впрок. Нелли Рудольфовна вскоре умерла. Затем умер и Рудик. К сожалению, воспоминания тянут за собой подробности и замедляют путешествие. Но без них я тоже обойтись не могу. Тем более здесь, на Второй и Третьей, воспоминания эти возникают на каждом шагу.

В шестиэтажном доме №46 в пятидесятые годы случилось чудовищное происшествие. В газетах тогда не принято было писать ни о чем таком чудовищном. Несколько мальчишек играли в подвале дома. По какой причине, я не помню, но там начался пожар. И детям никак невозможно было выбраться из огня… Случай этот в рассказах очевидцев обрастал самыми невероятными подробностями и о нем только и разговору было на Васильевском.

Перед домом №34, где в Первую мировую помещался ресторан «Ямка», и куда после реставрации въехало отделение Сбербанка, раньше было крутое, неуклюжее крыльцо, на котором в летние вечера, за неимением в округе скамеек, рассаживались обитатели дома. Этот птичий шесток напротив лютеранской церкви Святого Михаила всегда привлекал к себе внимание прохожих, как диковинная достопримечательность округи…

В доме №41, который важно восседает на участке, некогда принадлежавшем Абраму Петровичу Ганнибалу, жил еще мальчиком перед войной космонавт Шаталов. А в самом начале перестройки здесь же, в коммунальной квартире обитал некий Лева Сажин. Он кипел проектами по части нестандартного бизнеса. Кстати, впервые обозначенного для нас, непросвещенных, еще в шестидесятые товарищем моей юности, поэтом-неудачником и автором идеи о самодостаточности Васильевского Андреем Н. Я рассказывал о нем в самом начале книги.

Но Андрею, конечно, и не снилось то, что приходило в голову Леве Сажину. Один из проектов, который якобы мог принести ему миллионное состояние, сводился к сколачиванию группы милых, остроумных, общительных, музыкальных, знающих поэзию или способных на стихотворные импровизации людей, которые бы от возглавляемой им фирмы «Очаровательные гости» выезжали по вызову на всевозможные семейные и общественные празднества. «Индивидуальные услуги, — любил повторять Лева, — особенно для пожилых дам, по особой таксе». Сейчас таких фирм много, а тогда… Сам Лева, правда, по другому поводу, отбывал срок за крупное мошенничество.

Но, наверное, хватит разговоров о курьезном. Лучше поговорим о тех истинных знаменитостях, которые осчастливили Вторую и Третью тем, что жили здесь или заглядывали сюда на огонек.

Перечень этих знаменитостей еще задолго до меня составил мой одноклассник Виталий Соболь, о котором я уже упоминал в предшествующей главке. Он даже написал краткий путеводитель по Второй и Третьей линиям, опубликованный в 22-м номере журнала «Блокнот агитатора» за 1975 год. Был такой журнал в Ленинграде, который нормальные люди брали в руки только из-за того, что там появлялись иногда статьи по истории города. Я тоже заглядывал в него. Итак, если идти по Второй и Третьей от Малой Невы к Большой, первый адрес, который должен заинтересовать нас, — дом №58. Здесь жил великий знаток природы и прекрасный детский писатель Виталий Бианки. Во время студенческой практики в «Ленинских искрах», где-то в середине 50-х годов, я брал у него интервью. К сожалению, эта газета не сохранилась. Кажется, материал назывался «Где зимует еж». А в памяти остался лишь вкус заваренного на сборе трав чая, который я отведал у Виталия Валентиновича.

В доме №41 в конце прошлого века снимал квартиру скульптор Роберт Бах. Вы, конечно же, помните прекрасный памятник Пушкину в Царском селе: юноша-лицеист в задумчивости сидит на садовой скамье. С памятником этим связано множество историй. В том числе и одна трагикомическая. Ночь на 15 октября 1900 года, накануне открытия памятника, поэт Иннокентий Анненский провел в бессоннице. Он мучительно пытался вспомнить: точно ли воспроизведены на цоколе памятника подобранные им пушкинские стихи «В те дни в таинственных долинах, весной, при кликах лебединых…» Или вместо «кликах» там выбито «криках»…

К Царскосельскому лицею имел косвенное отношение и одноэтажный особнячок, стоявший на месте дома №31. Здесь в 1836 году снимал квартиру Е. А. Энгельгардт, бывший директор лицея. В самом же доме, который стоит на Второй линии с 40-х годов XIX века, в начале XX века жил известный филолог В. Ф. Шишмарев.

Интересна история дома №37 по Второй линии. Это тот самый, уже упомянутый мною, очень симпатичный двухэтажный особнячок в классическом стиле. Он появился здесь в 20-х годах XIX века и поначалу принадлежал купцу Рахманову. С 1874 года хозяином особняка стал адмирал Константин Павлович Пилкин. Это был очень уважаемый адмирал: участник защиты Петропавловска-на-Камчатке во времена Крымской войны, командир отряда кораблей на Тихом океане, капитан Кронштадтского порта, большой специалист минно-торпедного дела, он был многократно удостоен высших российских наград, многие годы возглавлял Морской Технический Комитет и даже являлся членом Адмиралтейств-Совета.

Адмирал умер до революции. Родственники его, наверное, не должны были бы испытывать особых неудобств и притеснений от Советской власти, если бы не сыновья адмирала, оказавшиеся в белой эмиграции.

Именно страх перед большевистской расплатой за деяния младших Пилкиных и привел к одному курьезному происшествию, о котором я хотел бы упомянуть. О происшествии этом мне рассказали правнучки адмирала, две пожилых, но сохраняющих питерский шарм дамы. Так вот, где-то в 1918 году, проживавшие в то время около Николаевской набережной, родственники Пилкина, боясь обысков, решили утопить в Неве увешанный орденами парадный мундир адмирала.