Учеников Академии в летний день в садике не было, они приходят сюда осенью, когда начинаются занятия. Мой частый спутник в «Прогулках по Петербургу», выпускник Академии, историк архитектуры Михаил Николаевич Микишатьев вспоминал, как он на первом или втором курсе здесь, на пленэре рисовал деревья, и они не очень-то получались у него. «И вообще, — признался Микишатьев, — сад этот мы часто рисовали с третьего этажа, из окон архитектурной мастерской. С высокого горизонта деревья кажутся ровными, но зато их основания, корни, как бы подвешены на разной высоте. Очень живописно!»

И, может быть, как раз в этом старинном саду, — простите за фантазии, — под сенью живописных дерев было бы уместным создать аллею бюстов знаменитых выпускников Академии. Я говорю это потому, что два таких бюста — Ильи Репина и Василия Сурикова — неожиданно появились в соседствующем садику Академии, Румянцевском сквере. Два гения смотрят на Неву, на невские набережные, которые, вообще-то, художники эти своим талантом не жаловали. И потом у Румянцевского сквера, или Соловьевского сада, как по-прежнему называют его многие василеостровцы, — совсем иная судьба, иная аура. Он связан с Академией разве что своим соседством с ней.

Российские газеты называли Румянцевский сквер лучшим из всех петербургских скверов. Так газета «Русский инвалид» 25 июня 1867 года писала о том, что сквер этот «…достоин любой из европейских столиц. Все в нем, начиная от прекрасной решетки до последней скамейки, так хорошо, что, кажется, не остается желать ничего лучшего».

В сквер василеостровцы стали ходить с конца 1865 года, хотя последние работы в нем, в частности, пуск фонтанов, были завершены позже.

История названия этого очаровательного зеленого оазиса связана с обелиском «Румянцева — победам». Он появился почти за полвека до открытия сквера на располагавшемся здесь тогда парадном плацу Кадетского корпуса, да так и остался стоять по сию пору.

О памятнике этом, об особенностях его расположения я упоминал уже в главе «Тайны Соловьевского переулка». Подробные же сведения об его установке, оформлении, реставрациях вы можете почерпнуть из очерка Н.Н. Весниной «Румянцевский сквер» в книге «Сады и парки Ленинграда».

Соловьевским сад островитяне называли в память о сибирском золотопромышленнике, купце I гильдии С.Ф. Соловьеве, который не только жил по соседству в доме 1/3 по Второй линии, но и преподнес городу дорогой подарок, устроив на месте пыльного плаца шикарный сквер. О том, чтобы саду было дано имя Соловьева, ратовали депутаты городской думы. Член городской Управы И.П. Медведев в уже упомянутой мною книге «Описание древесных насаждений г. С.-Петербурга» делает на этот счет пояснение: «На присвоение этому саду (не скверу, а саду. — В.Б.) названия Соловьевский не последовало высочайшего соизволения, и сад наименован Румянцевским».

Таким был в начале XX века Румянцевский сквер или Соловьевский сад, как зовут его до сих пор старожилы-василеостровцы.

Был он гуще, чем теперь, но, правда, и деревья в нем были помоложе.

Если присмотреться, то в просвете между деревьями — это правая сторона снимка — видна стоящая на мраморном постаменте ваза. Ныне утраченная, как впрочем и сам постамент… (Начало 1900-х гг. Фотограф К. Булла).

Да, предпочтение было справедливо отдано графу Румянцеву-Задунайскому и памяти о его победах. Золотопромышленник же мог довольствоваться тем, что увековечил (правда, как оказалось не навсегда) свое имя в названии переулка. А между, тем, он сделал для города действительно благое дело, служа в этом смысле и сегодня примером для многих весьма богатых людей.

В 25 000 рублей серебром обошелся ему один из садов, которые, как говаривал Петербургский генерал-губернатор Игнатьев, необходимы городу «для освежения воздуха и прогулки обывателей за определенную плату». Кстати, о денежных взыманиях. Через три с небольшим года после смерти Соловьева его сестра Е.И. Переяславцева передала сад городу и с той поры вопрос о плате за вход с гуляющей там публики был исключительно в ведении городской казны.

Что же, собственно, обрел Петербург? Прежде всего, озеленённую, исключительно ухоженную территорию площадью в 1,3 гектара. Здесь по проекту архитектора Николая Николаевича Ковригина были разбиты аллеи, газоны, высажены деревья, устроены цветники, и все пространство сада обнесено прекраснейшей, отлитой на заводе Сан-Галли, чугунной оградой с тремя воротами и двумя калитками. На аллее, идущей по периметру сада, имелось восемь полукружий. «В двух полукружьях, со стороны Невы, — как свидетельствует В.И. Визе, — стоят (это в 1907 г. — В.Б.) две мраморные вазы на таких же постаментах, и металлическая, на сером гранитном фундаменте, фигура мальчика, держащего на голове раковину». Был здесь и встроенный в ограду изящный музыкальный павильон: обшитая деревом и богатым чугунным декором эстрада на высоком гранитном цоколе.

И, наконец, самая главная достопримечательность сада — его два фонтана. Чудесные, одни из самых красивых в нашем городе чугунные фонтаны, исполненные скульптором Д.И. Иенсеном. Большие чаши, установленные на восьмигранных тумбах; выше — чаши малые, а уж над ними — узкие чаши с трубками водометов внутри, украшенные, подобно тумбам, четырьмя львиными головами, только меньших размеров.

Помню свой детский восторг, когда, наряженный в белую с синим воротником матроску, я мчался по краю наполненного бурлящей водой гранитного бассейна. Вода фонтанировала, стекала из одной чаши в другую, била струями из львиных морд. Сколько же счастья было от близости этой водной стихии, этих брызг, летящих в лицо, от особого радостно-торжественного голоса фонтана.

Увы, этот голос смолк. Уже в послевоенные годы вода почти беззвучно струилась из нижних чаш. Потом поток иссяк, и сад на долгие годы лишился своих чугунных певцов.

Как лишился он и своего музыкального павильона, где еще до начала пятидесятых играл иногда по праздникам духовой оркестр. Потом пришло время испещрять стены павильона бесчисленными «графитти» и слушать лишь журчание воды в расположенном в цоколе общественном ретираднике…

Пришла в негодность и ограда сада. Она лишалась своих звеньев месяц за месяцем, год за годом, как если бы их постоянно выламывали богатыри-тяжеловесы. Как странно, а я еше помню витые колонки у садовых ворот, сами ворота и, кажется, одну из мраморных ваз на полукружьях аллеи.

Ремонтные работы в саду, о скором начале которых еще два десятилетия назад предупреждали большевики, начались только в 1999-м.

Ограду отливали вновь и привозили по частям. Когда я работал над первым изданием этой книги, «чугун» все еще находился в пути. А в музыкальном павильоне, спешно перекрашенном во что-то невообразимое, летом была поставлена стойка с фаянсовой пивной «соской». Так сказать, — вполне в духе времени: не горячий же шоколад продавать в саду из аппаратов Жоржа Бормана, как было когда-то при царе-батюшке. Прошло три года и обновленный сад вроде бы уже был должен принять под свою сень василеостровцев. Правда, для этого ему еще предстояло обрести обличье… сада. Весной 2002 года, когда готовилось второе издание «Прогулок», Соловьевский сад закрыли. Прежде всего, конечно, чтобы праздный народ не мешал ударному труду ремонтников, а может быть и из благих соображений: поберечь эстетические чувства этого самого народа. Сад был изуродован множеством канав, перекопан, а на месте его замечательных фонтанов появились глубокие котлованы. Дело в том, что починка фонтанов оказалась делом весьма непростым. Чтобы возродить нарушенную систему подачи воды, их пришлось разобрать до основания. Чугунные чаши и чугунные восьмиугольные тумбы увезли на реставрацию, а дно и края фонтанов освободили от гранитных блоков с тем, чтобы собрать их в том порядке, как только из новеньких трубок со дна котлована забьют полноценные струи…

И все же осенью 2002 года Соловьевский сад воскрес на глазах почтенной публики.