Мы с Кристепом сидели за столом, а Сольджут под дверью царапался и повизгивал по-щенячьи — очень просился в комнату… Кристеп пустил его, и он первым делом подошёл ко мне и принялся обнюхивать мои ноги.
— Ты не бойся Сольджута, Ыйген, — сказал Спиридон Иннокентьевич. — Однако, при нас не тронет никогда. Возьми кусок хлеба, Ыйген, и дай ему.
Я взял горбушку — ту, что побольше, — и поднёс Сольджуту к носу, чтобы не думали, будто я боюсь. Он понюхал, облизнулся длинным розовым языком, но тут же отвернул голову и посмотрел на хозяина. Очень хотелось Сольджуту попробовать свежего домашнего хлеба.
— Можно, Сольджут, хватай, хватай, — кивнул ему Спиридон Иннокентьевич.
Пёс только один раз щёлкнул зубами, и горбушки как не бывало!
Старший хозяин погладил его по загривку, потрепал за ушами:
— Надёжный в тайге, надёжный Сольджут товарищ… Сольджут по-русски… как сказать, не знаю… Как, Кристеп?
— Тот, кто по следу находит, называется «сольджут», — отозвался Кристеп.
— Вот верно… Находит по следу… Мы с ним медведя брали матёрого, поднимали зимой из берлоги. Рысь, однако, встречалась много раз. Он страха не знает, он всегда выручит. Надо будет — и в пожар кинется. Кристеп помнит, наверно: совсем маленького принёс я Сольджута домой; глаза у него недавно открылись — ещё мутные были. Когда принёс, он только молоко лакал, а вкус мяса, вкус хлеба не понимал. Так лучше: малыша когда берёшь, сам его воспитываешь, он хорошо учится промыслу.
Спиридон Иннокентьевич говорил, а Сольджут понимал, что это его хвалят. Он ёрзал по полу, вилял своим крючковатым хвостом, скалился — улыбался. Снова подошёл ко мне, уселся на задние лапы и облизнулся. Сейчас он казался меньше, чем когда лаял на меня у ворот, не хотел пускать.
— Оксэ! Вот какой!.. — погрозил ему Кристеп кулаком. — Ты уходи! — погнал он его. — В другой раз будешь хорошо знакомиться, сейчас нам некогда: в школу опоздаем из-за тебя.
Мы оделись, хотели уходить, но тут меня подозвал Спиридон Иннокентьевич. Он вынул изо рта трубку:
— Ты к нам приходи чаще, каждый день приходи. Ладно, Ыйген? Мы долго жили в тайге, на зимовье. У Кристепа товарищей не было. Он с белкой дружил, — я принёс ему маленькую. Будешь приходить?
— Конечно, буду, — сказал я. — Мы с Кристепом сразу подружились, как только узнали друг друга. И пока ни разу с ним не поссорились.
— Зачем ссориться? Не надо, охотники в дружбе живут, помогают друг другу, — сказал Спиридон Иннокентьевич.
— Мы тоже, — сказал я, — сегодня помогали, когда готовили уроки.
Нам с Кристепом было пора идти, и Спиридон Иннокентьевич стал собираться к знакомым охотникам. Скоро он с ними на всю зиму уйдёт в тайгу, далеко-далеко. У него такая работа: стрелять без промаха и ставить капканы и ловушки, добывать шкурки пушных зверей.
Сольджут выбежал за нами следом и во дворе вертелся около Кристепа. Тот гнал его, но пёс не послушался, не отстал от нас: хвост задрал и проводил до ворот школы, подождал, когда мы войдём, и медленно потрусил домой.
Примчались мы в самый раз.
Тётка Марфа, наша няня, стояла на крыльце с колокольчиком в руке и размахивала им из стороны в сторону. Очень хорошо, что мы с Кристепом успели. Наша учительница Вера Петровна никак не может терпеть, когда опаздывают. С самого начала, говорит она, надо приучать себя к твёрдому распорядку.
В коридоре на вешалке мы посрывали с себя телогрейки и пошли в класс. Только уселись за парты, отдышаться не успели, как отворилась дверь и через порог шагнула Вера Петровна с портфелем и журналом в руках. Там, в журнале, всё про каждого подробно написано: и какие отметки получает, и как себя ведёт. Если журнал случайно потеряется, я думаю, никто не станет плакать…
Первым уроком была арифметика. Мы достали тетрадки и положили их перед собой раскрытыми. Вера Петровна медленно прошла по всем трём рядам и посмотрела, кто решил, а кто нет… С этого у нас всегда начинается арифметика. Кристеп с соседней парты взглянул на меня и подмигнул. И я подмигнул в ответ.
Учительница вернулась к столу, обвела всех нас глазами — от парты к парте, потом достала из портфеля свою записную книжечку и заглянула в неё. В эту минуту в классе бывает очень тихо. Каждому хочется скорей накрыться шапкой-невидимкой.
Она постучала по столу крашеными ногтями и сказала:
— Сейчас мы все вместе проверим решение задачи, которую я задавала на дом. К доске пойдёт… так… Женя Савельев пойдёт сегодня к доске. А вы, ребята, смотрите: так у вас сделано или не так.
Кристеп прикрыл рот рукой и стал быстро-быстро шептать, не глядя на меня. Но разве в такой спешке разберёшь, что он там шепчет? И что поделаешь, когда тебе говорят: Женя Савельев, иди к доске… Надо идти.
Я остановился у доски, по левую руку от Веры Петровны. Половица под ногой скрипнула.
— Все помнят условие задачи? — спросила Вера Петровна. — Прочитай ещё раз, чтобы освежить в памяти… Читай, Савельев, условие…
Это ещё удачно получилось!.. А то ведь я позабыл, о чём там говорилось. Вера Петровна протянула мне свой новенький задачник в чистой белой обёртке, и я стал громко читать (читаю-то я хорошо):
— «Отец, сын и дочь нашли вместе 200 белых грибов. Отец и сын нашли 175 белых грибов, а сын и дочь 96 белых грибов. Сколько белых грибов нашёл каждый из них в отдельности?»
Я нарочно медленно читал, с выражением. Надо же было успеть придумать, как объяснить!.. Ясно, я же не сумею решить, а она видела — в моей тетрадке всё правильно. Вот спросит: что надо узнать первым действием?.. А мне почему-то считалка в голову лезла: «Пошли вместе, нашли двести».
Кристеп что-то показывал на пальцах, но мы, дураки, не догадались заранее договориться, как показывать сложение, как вычитание и все другие действия… Прохлопали, а теперь стой тут и молчи…
В пионерском лагере под Москвой прошлым летом я много раз ходил по грибы. Но столько ни разу не собирал. Мы с Вовкой, с товарищем моим, вдвоём принесли шестьдесят три, и то все нас хвалили: говорили, что много. А это какая-то глупая задача! Так уж они ровным счётом двести грибов и нашли?.. Разве так бывает? И почему только белые собирали? А опёнки, а рыжики, подосиновики, сыроежки, маслята, лисички — их пропускали, что ли?! И какая разница, кто сколько собрал?! Всё равно на одной большой сковородке будут жариться, все вместе станут их есть. У нас в лагере только так и делали. Попробовал бы кто пожадничать, ему бы показали…
Наверно, я долго уже молчал, потому что Вера Петровна погладила свой мясистый нос и спросила:
— Как же ты хочешь решать эту задачу — задачу такого типа? Расскажи нам. Мы ждём.
Я никак не хотел её решать… Я написал на доске цифру «1», отделил её скобкой, рядом со скобкой поставил жирную точку. Но скобка вышла кривая, я стёр её начисто мокрой тряпкой и написал новую.
— Отнять… нужно отнять, — сказал я: больше нельзя было молчать.
— Подожди… — остановила меня Вера Петровна. — Надо прежде всего рассуждать. А то я скажу — сложить, Костя Макаров — умножить, ещё кто-нибудь предложит разделить! Ты объясни нам, что ты хочешь отнять и почему.
Кажется, и в самом деле нужно было отнять, а что от чего, я не знал. Теперь мне не понравилось, как написана единица, и я подрисовал ей снизу поперечную палочку, чтобы в точности было, как у печатной в книжке.
— Ты самостоятельно решал задачу?
Начинается…
Я, конечно, знал — списывать нехорошо. Но не мог же я подводить Кристепа! Давать списывать кому-нибудь, даже лучшему другу, тоже считается нехорошо. Пришлось ответить учительнице, что да, самостоятельно.
— Значит, сам… А мне вот кажется: просто списал.
Что я мог поделать, если так ей кажется?
— Ладно, Савельев, всё ясно, можешь садиться. Только учти, лучше бы сказать правду.
Я положил мел и пошёл на своё место. И ещё обернулся посмотреть: поставит мне Вера Петровна двойку или, может быть, обойдётся — просто вызовет следующего. Но нет, она посмотрела, как я обернулся, вздохнула и вывела что-то в журнале своей зелёной прозрачной ручкой, как будто нарисовала рыболовный крючок.