– Не положить ли вам немного икры, Алдо? Может быть, с рублеными яйцами и луком?

Джо Энн положила ложечку этого невообразимого деликатеса на тарелку лиможского фарфора.

– Только немного лимона. Больше ничего, спасибо. Элегантный пожилой итальянец еще раз продемонстрировал, что он верен своим традициям. Так же, как это было с вещами, которыми он торговал, и тут доктора Алдо Гуччи интересовало лишь только качество.

Джо Энн осмотрела интерьер шатра. Все было великолепно. Безупречное свадебное торжество после сказочного венчания. Даже начисто лишенные сантиментов жители Палм-Бич были тронуты явлением счастья на пепелище трагедии, хотя среди них было немало и таких, кто не смог удержаться от комментариев по поводу не вполне подобающей этикету поспешности этой свадьбы. А кое-кто ухмылялся в ладошку над показухой в виде гор икры и ледяных скульптур. Но что бы они там ни думали, они все явились сюда – аристократы, политики, владельцы модных салонов, деятели, занимавшие важные посты в Европе. Палм-Бич снова стал заметной точкой на карте, хотя никто не смог бы точно сказать, почему. Он и в самом деле не очень-то изменился, но изменился окружавший его мир. И деньги, и консервативность взглядов снова были в моде, и в Палм-Бич и того, и другого имелось в избытке.

В противоположном конце шатра Джо Энн заметила Ральфа Лорена, погруженного в беседу с Лорой Эшли. Этот британский модельер имел громкий успех. Недавно он приобрел себе в городе дом. Ходили слухи, что последняя коллекция Ральфа будет выдержана в новом стиле «Палм-Бич». В другом углу находился Тед Кеннеди. Он демонстрировал свое невообразимое очарование, беседуя с еще одним почетным гостем – Беверли Сассуном. Бобби, может быть, и презирал его, однако дома Кеннеди и Стэнсфилдов разделяли лишь несколько сотен ярдов пляжа. Было бы в высшей степени неучтивым не направить туда приглашение. Самой же Джо Энн он был довольно симпатичен – эта кричащая самоуверенность, искусство скольжения на серфинге по волнам прибоя, глаза, которые говорили о том, что их владельцу женщины нравятся больше, чем мужчины. Что бы там ни говорили о семействе Кеннеди и их социалистической политике, нельзя было не признать, что у них есть стиль. Один только дом на Норт-Оушн-бульвар говорил о многом. Джо Энн была там как-то с Питером, в те дни, когда Роуз устраивала приемы. Ковры были вытерты, а мебель так испорчена разъедающим морским воздухом, что не подлежала ремонту. Для того чтобы спасти старенький пятнадцатиметровой бассейн от водорослей, лягушачьей икры и безымянных ползающих тварей, требовались чистильщики высочайшей квалификации. Окна плохо открывались и закрывались, стены нуждались в покраске. Но Кеннеди не обращали внимания на такие вещи. Они были выше этого, и их абсолютно не интересовало, что об этом думают другие. Бросалось в глаза отсутствие у них интереса ко всему материальному, свойственное истинным патрициям. Несмотря на богатство, они экономили каждый пенни. Холодильник на кухне их дома был таким старым, что служанке приходилось размораживать его вручную раз в неделю. Для них огромный дом на бульваре Норт-Оушн, построенный в 1923 году по проекту Мизнера, был не больше, чем пляжным домиком, и. относились они к нему соответственно. Джо Энн не могла не восхищаться этим.

Она провела рукой по животу. Это так забавно – чувствовать себя беременной! Так много всего происходит там, внутри, но так мало проявляется внешне. Напрасно она ждала приступов утренней тошноты, проявления причуд в еде и других маленьких событий, которые обычно характеризуют беременность. Похоже, она проплывет через эти девять месяцев совсем без каких-либо трудностей или неудобств. Что же она свершила, чтобы заслужить эти милости, которые так легко падают к ее ногам с небес? Все выглядело так, словно Господь решил наконец отплатить ей за все то трудное время, холодное и голодное, которое провела она в Нью-Йорке. Она хотела заполучить Бобби, и она хотела забеременеть, чтобы крепче держать его в своих руках. И то, и другое ей удалось. Разве возможна такая удача?

Слава Богу, она не стала возиться со свадебным платьем. Она поступила без хитростей и просто остановила свой выбор на Диоре. Неизменная элегантность, плавные линии, тонкое шитье, исключительное внимание к деталям. Если она и прибавила в талии, в этом наряде ничего не будет заметно.

Шепот прямо около уха прервал ее размышления.

– Поздравляю, милая. «Миссис Роберт Стэнсфилд» звучит еще лучше, чем «миссис Питер Дьюк».

Мэри д'Эрлангер улыбнулась так, как улыбаются те, для кого шарада не осталась неразгаданной.

Джо Энн без смущения рассмеялась. Да какая теперь, к черту, разница? Она достигла своей цели. И результат был отменным. Существовала только одна важная тайна, но она умерла в тот момент, когда кровь поднялась к горлу тонущего Питера Дьюка. Больше ей не придется разыгрывать роль убитой горем вдовы. Ей даже не придется изображать, будто она любит мужчину, за которого только что вышла замуж. Наконец она может уже ни на что не обращать внимания. Именно с появлением этого восхитительного чувства свободы Джо Энн Дьюк-Стэнсфилд осознала, что ей на все теперь наплевать.

– Проблема в том, что мне уже нечего исполнить на «бис».

– О, брось, Джо Энн. Я рассчитываю, что скоро ты будешь приглашать меня на приемы в Белый дом. Я уже начала просматривать у парикмахера журнал «Тайм», чтобы знать, что же говорить всем этим иностранным политикам.

Джо Энн снова рассмеялась. Люди всегда понимают все не так. Белый дом – это цель Бобби, а вовсе не ее. Казалось, это ни до кого не доходило. Истина состояла в том, что ее захватила совсем другая игра, – игра, которая велась здесь, в Палм-Бич. Годами она взбиралась все выше и выше по лестнице к высшим этажам здешнего общества, вытесняя обитателей верхних ступенек и препятствуя продвижению тех, кто одновременно с ней пробирался снизу вверх. Теперь это было у нее в крови, как некий наркотик, вывести который из организма чрезвычайно сложно, если вообще возможно. Если ей чего и хотелось сейчас, то только не всемирной славы первой леди. Может быть, со временем у нее появится такое желание. Сейчас же она хотела заполучить корону Палм-Бич. Ей нужно было взгромоздить свою шикарную задницу на трон, где так царственно восседала Марджори Донахью. Ей хотелось оторвать высохшие пальцы этой старой и хитрой курицы от самой верхней жердочки насеста. Слишком долго она ходила в принцессах. Однако нет ничего вечного. Цель может быть достигнута. В ее силах сделать так, чтобы все осуществилось. Королева мертва. Да здравствует королева!

В глазах Джо Энн Дьюк-Стэнсфилд была зависть, когда она устремляла взоры в противоположный конец шатра, где Марджори Донахью принимала своих подданных. Вокруг нее крутились с полдюжины стремящихся занять заметное место в обществе, ловящих каждое ее слово придворных, с их языков беспрестанно срывались комплименты, бессовестные в своей льстивости. Через минуту-другую и сама Джо Энн окажется среди них. Возможно, первая среди равных, но не более чем ящерица, лижущая туфли своей госпожи.

«Марджори, какое великолепное платье! Как вы осмелились превзойти меня в день моей свадьбы? Где же, Господи, вы достали его?» Это именно то, что нужно для открытия сезона. Боже, как ужасно выглядело это платье! Такие платья покупаются на распродажах при закрытии дешевых магазинов. Джо Энн очень сожалела, что это платье – не саван. Она повернулась к своей «подружке».

– Ну что ж, Мэри, пойдем выразим свое почтение. Тысячу долларов за самую льстивую ложь!

Пока она шла к этой стоящей выше по социальной иерархии даме, внутри поднималось раздражение. Это был ее день. Она была сегодня звездой. Какого же черта она идет туда? Кого, думает эта немощная старуха, она дурачит? Брачный союз химических концернов и миллиардов, вложенных в универсальные магазины, был довольно впечатляющим, особенно если учесть, что это впечатление усиливалось наличием острого, как бритва, языка. Однако, какое право она имела требовать раболепия и покорности от такой женщины, как Джо Энн, которая проведет предстоящие сорок лет, танцуя на ее могиле? Ощущение приятного возбуждения пробежало по ней, когда она поняла, что собирается сделать. Она начнет сражение. Она сделает первый выстрел в этой долгой, жестокой, но беспредельно возбуждающей дух кампании. Каждому придется встать на чью-либо сторону, поскольку город расколется пополам, как виргинские семьи во времена гражданской войны.