Казалось, что именно эти песни, смешиваясь с размоченной глиной и раскаленным металлом, делают горшки такими звонкими, а топоры и лопаты такими прочными и долговечными. А когда в праздник кто-нибудь из них начинал бряцать на удивительном рукотворном дупле с натянутыми поющими жилами - ноги сами пускались в пляс, хотелось еще сильнее любить всех, кто был близко и не близко, и еще искреннее благодарить великого Инмара и сына его Шундыра, которого дзючи звали веселым именем Ярило, - за дарованный ими мир и прекрасную жизнь в этом мире.

Мудрый вождь дзючей Доброслав искусно лечил больных, не разбирая при этом ни своих, ни чужих. Лесные и полевые травы слушались его и отдавали недужным всю свою живительную силу. Он окунал новорожденных в лохань с водой, где кузнец закаляет раскаленное железо, и дети после этого росли крепкими, как это железо, и веселыми, как присказка кузнеца. Если же откуда-то издали приносили хворое, немощное, неудачно рожденное чадо, Доброслав укладывал его в печь на теплую золу, а обратно доставал сквозь большое хлебное кольцо, которое дзючи звали смешным словом колач. Малыш рождался заново, а зола-Огонь, круг-Солнце и хлеб-Земля делали его здоровым.

Доброслав помогал всем, но решений своих, даже неоспоримо верных, никому не навязывал, - властью своей пользовался осторожно, в чужие дела не вмешивался, без зова ни к кому не являлся. Но в этот день он изменил своему правилу. С утра старца одолевали нехорошие предчувствия. Привычные дела и разговоры не могли отвлечь его от смуты, наседавшей на обеспокоенное сердце. И тогда Доброслав отправился в Куакар. В половине недлинного пути встретился ему испуганный Кылт. Он был так взволнован, что не мог положиться на гонца и сам отправился в селение дзючей. Успокоив калмеза словом и взглядом, Доброслав продолжил свой путь и вскоре вышел к тому месту, где стояли друг против друга два очень неравных числом войска.

Издали заметив приметного старца, предводитель чирмишей остановил движение властной руки и с любопытством стал ожидать его приближения. Главный чирмишский воин не сомневался в своей победе и решил растянуть удовольствие, еще более подсластить его неожиданным развлечением. Сейчас старик начнет умолять о пощаде, предлагать какой-то жалкий выкуп: Можно и поторговаться для вида, можно притворно разжалобиться, как бы поддавшись на уговоры, и даже - это забавнее всего - дать приказ об отступлении, а потом, лихо развернувшись, на полном скаку смять и этого несуразного деда, и это разношерстное, вооруженное топорами и вилами войско, и этот плохо устроенный, почти неукрепленный город:

Добролав приблизился и решительно воткнул посох прямо перед конем предводителя чирмишей.

- Ты не тронешь город, - сказал он спокойно и уверенно. Речь его на чирмишском языке была не очень правильной, но воин все понял и громко расхохотался.

- Почему же? - спросил он, просмеявшись и вытирая согнутым пальцем выжатую смехом слезинку.

- Эта земля принадлежит калмезам, - напомнил Доброслав.

- Но ты не калмез, я слышал это от многих. Ты тоже чужой в здешних краях.

- Я пришел сюда с миром, и эта земля приняла меня, я врос в нее, как этот посох, мои боги подружились вотскими богами, мои люди стали братьями калмезов.

- Я не боюсь ни твоих людей, ни твоих богов, - крикнул чирмиш.- Прочь с дороги!

- Ты пришел с мечом, незванно и непрошенно, за твоей спиной огромная сила. но, клянусь Перуном, твой конь не сможет обойти моего посоха.

- Мой конь ходит прямо, - чирмиш снова засмеялся и поднял плеть, чтоб хлестнуть скакуна и от слов перейти к делу.

- Взгляни, - Доброслав поднял лицо к небосводу и указал рукой на облако, плывущее с восхожей стороны. Предводитель чирмишей бросил в небо веселый взор, и тотчас улыбка его погасла, он несколько раз ошарашенно. моргнул, прищурился и даже протер затуманившиеся вдруг очи, но то, что он видел, не исчезало, а, напротив, приближалось и увеличивалась в размерах выросшая из облака рука умело и крепко сжимала туго натянутый лук с настороженной стрелой, и острие этой стрелы было направлено прямо в его грудь.

- Перун Сварожич бьет без промаха, - предупредил Доброслав и спокойно зашагал в сторону куакарского войска. Когда он приблизился к калмезам, сзади послышалось ржанье коней, встревоженные крики, топот множества копыт и человеческих ног. Доброслав оглянулся - чирмиши тронулись с места и спешно уходили в полночную сторону. Ни один из них не решился заступить за посох старого вождя дзючей, Вздохами облегчения и радостными взорами провожали их калмезы.

- Ты указал ему на облако, - заговорил Кылт. - Я внимательно осмотрел его, но не заметил ничего необычного. Что же так напугало чирмишей?

- Мир и спокойствие, - отвечал Доброслав, - это равновесие светлых и темных начал. Катящийся с горы камень не остановишь добрым словом, черную силу не отвратишь смирением и послушанием. Злой кулак перешибешь добрым кулаком, страх избудешь страхом.

- Но облако: - начал было Кылт.

- Они уходят, а это важнее всего, - уклончиво сказал Доброслав.

Прошло время, и по земле разнесся слух, что чирмиши напали на страну северных вотов, разграбили селения Нижнего племени. Тамошний вождь Ларо не смог им помешать, а когда подоспела помощь из Ваткара, чирмиши убрались уже восвояси.

Узнав об этом, верховный жрец калмеэов испытал двойственное чувство.

С одной стороны, ему было жаль далеких вотских братьев. С другой - он радовался, что Куакару удалось избежатъ подобной участи, и благодарил богов, пославших такого хорошего соседа. Кылт возрадовался еще больше, узнав, что в селение Доброслава прибыла сотня новых дзючей. Если их вождь Неазор такой же добрый и мудрый, значит, Куакару не страшны никакие невзгоды.

Милость Голубой Змеи

Перед восходом солнца поднялся ветер. Он ровно и мощно дул с полуденной стороны, упрямо гнул непокорные вершины деревьев, упругими струями проливался на лесные прогалины, осыпая росу с листьев и трав. Казалось, именно он. этот могучий ветер, разбудил и вытолкнул на небо сонное светило, которое, постепенно просыпаясь и ободряясь, сияло все ярче и грела все жарче. И не было в мире ничего кроме Солнца, ветра и прекрасной утренней тайги, которая стремительно уносилась назад.

Вскоре беглецы выбрались на знакомую Николке большую поляну, отгороженную редколесьем от Камы-реки. Здесь, на берету, Кытлым и Юма спешились.

- А дальше что? - спросил Николка, хотя уже знал, куда ему следует двигаться. Молодые биары, кажется, забыли о его существовании. Они подошли к воде и долго стояли молча. Река была неспокойна. Могучее течение струящихся с полуночи вод встретилось в это утро с могучим полуденным ветром. И дети этой битвы -- крутые высокие волны - вовсю резвились меж лесистых берегов, сверкали на солнце, с шипеньем прыгали на бело-желтые пески и уползали обратно, утаскивая за собой мелкий прибрежный сор. И вся эта веселая и жуткая водяная толчея неостановимо уносилась вниз, а на смену ей сверху неизменно приходила такая же жуткая и веселая сутолока.

- Неласково встречает меня Голубая Змея, - встревоженно сказал Кытлым, с трудом скрывая страх души.

- Она бранится, - согласилась Юма, - но не держит на тебя зла.

Посмотри, как весело играет она на пути своем, как ярко переливается ее чешуя. Голубая Змея не сердится на тебя, и скоро ты сам убедишься в этом.

- Я готов, - оказал Кытлым и протянул вперед скрещенные руки.

Николка теперь знал, что двигаться ему надо вниз по течению, но что-то не давало ему отправиться в путь немедленно.

- Ага! - радостно воскликнул он.. разглядывая увесистый мешочек.

привязанный к седлу его лошади. Мешочек этот заметил он сразу, еще в начале пути, но скачка отвлекла его, а вот теперь, когда спутники занялись какими-то своими непонятными делами, ватажник быстренько развязал тонкую веревочку. Так оно и есть - внутри лежали лепешки и вареная рыба.

- Что ж ты, милая, медку не припасла? - бормотал Николка, уплетая снедь за обе щеки. - Я бы не отказался,, хотя, может, драчунишка твой медком и не балуется... Вот же повезло дурню - из темницы вызволила, еды напасла...